Так как маменька не имела причины противиться её желанию, то госпожа Аткинс просила своего мужа возвратиться домой и прислать с их человеком её ночной шлафор, прежде чем запрут городские ворота, потому что они жили за городом. Господин Аткинс улыбнулся и сказал, что она очень самоуверенна, но не порицал её намерения и прислал ей требуемые вещи. Жена его простилась с нами и вошла в зловещую комнату со своей собачкой, не показывая ни малейшего признака боязни. Когда она вышла к нам на другой день, то мы все удивились её расстроенному виду. Когда спросили, не страшно ли ей было, она отвечала, что её разбудил кто-то, тихо ходивший по комнате. Она явственно ~ различила человеческий образ, и собака её, которая была необыкновенно живого характера и беспрестанно на всех лаяла, оставалась безмолвной и неподвижной, несмотря на все старания хоть как-то расшевелить животное. Когда приехал муж и, желая рассеять её дурное расположение, стал уверять, что она видела это во сне, госпожа Аткинс не на шутку рассердилась. Должно было допустить, что она действительно что-нибудь да видела. После её отъезда матушка сказала, что она не могла верить существованию привидения, бродящего по комнатам, но несмотря на это желала никогда не встречаться с таинственным существом, которое так пугало людей.
За три дня до переезда на другую квартиру я совершила большую прогулку верхом и от усталости заснула, лишь только легла в постель. Далеко за полночь что-то вдруг меня разбудило, только я не могу сказать, что это было такое: к шуму шагов мы так уже привыкли, что он не производил на нас никакого действия. Я спала вместе с матушкой и лицом была обращена к ней; переменив положение, я увидела у комода между мною и окошком высокого и худого человека в широком халате — одной рукой он опирался на комод, и глаза его, казалось, смотрели прямо на меня. Я видела его необыкновенно явственно при свете лампады, которая очень ясно горела. Это был молодой человек, худой и бледный; лицо его выражало такую глубокую грусть, что я, кажется, век этого не забуду. Признаюсь, я очень испугалась и в особенности смертельно боялась, чтобы матушка вдруг не проснулась и не увидела привидения, но шум её дыхания показывал, что она спит крепким сном. В эту самую минуту часы пробили четыре. Прошёл по крайней мере час, прежде чем я наконец собралась духом и взглянула на комод, возле которого уже никого не было. Между тем я не слыхала ни малейшего шума, хотя прислушивалась изо всех сил. Я больше не засыпала, как вы легко можете себе вообразить, и очень обрадовалась, когда Кресвель постучалась у дверей, как она делала каждое утро, потому что мы на ночь всегда запирались; тогда я вставала и отпирала дверь, а на этот раз я против обыкновения закричала ей: «Войди, войди! Дверь не заперта!» Но она отвечала, что дверь заперта, и я должна была встать и отпереть её. Когда я рассказала матушке о происшедшем, она очень благодарила меня за то, что я её не разбудила, и хвалила моё бесстрашие. Так как я любила её больше всего на свете, то во внимании моем не было ничего необыкновенного. Матушка не захотела больше оставаться на этой квартире ни одной ночи, и мы переехали из неё в тот же день, но прежде того со всеми нашими слугами сделали общий обыск, чтобы узнать, не было ли какого средства проникнуть в дом посторонним людям, но как мы ни искали, ничего не могли найти".
В этом случае семейство имело возможность переменить место жительства, чем и воспользовалось. Но так бывает не всегда. Когда беспокойным становится, например, дом приходского священника, он по долгу службы не имеет права покинуть его. Именно в таком вот доме пришлось жить преподобному Джону Стюарту. Он находился в приходе Сейдерштерн, вблизи Факенгема, графство Норфолк, Великобритания. О том, что происходило в том странном доме, известно из письма Стюарта от II мая 1841 года, адресованного майору Эдварду Муру, собиравшему по всей Англии сведения о самозвонящих колокольчиках. Вот что сообщил майору священник:
"Сэр! Вы написали своё письмо (я получил его вчера) действительно в таинственный дом. Во всей Англии вы едва ли найдёте другой подобный. Но, к сожалению, я не могу вам быть полезен в отношении собственно «колокольного звона».
Наши тревоги в этом церковном доме гораздо серьёзнее. Непрерывный ряд стуков, стонов, криков, противной скребни, тяжкого топота и громовых ударов во всех комнатах и коридорах преследует нас здесь в течение почти девяти лет, всё время, как я заведую приходом. Все это ещё продолжается, на докуку моей семье и к ужасу слуг, которые иногда бросают нас.
Мне удалось проследить существование стуков в доме, по несомненным данным, за последние 60 лет, и я не сомневаюсь, что если бы ещё был в живых кто-либо из лиц, обитавших в нём ранее, то я мог бы продолжить свои розыски и далее с таким же успехом.
В 1833 и 1834 годах мы охотно открывали свой дом для всех порядочных людей, известных нам лично или кем-либо представленных, кто желал удовлетворить своему любопытству. Но наша уступчивость была употреблена во зло, наши побуждения перетолкованы в дурную сторону и даже на наш характер брошена тень. Потому мы должны были закрыть двери для посторонних.
В 1834 году я подготовил к печати свой дневник. Труд мой должен был выйти в издании г-на Родда, известного книгопродавца на Ньюпорт-стрит, в Лондоне. Но так как конца истории все ещё не было, то я отлагал и своё намерение со дня на день, из года в год — все в ожидании конца…"
Книга Стюарта так и не была издана. Видимо, потому, что в ожидании прекращения беспокойств наступил-таки конец — не их, асе автора, наследникам же было не до книги…
Некоторые беспокойные комнаты, например в гостиницах, иногда долго пустуют в ожидании нечаянного постояльца, а затем удивляют его неприятными сюрпризами, как это однажды случилось с одним российским инженером. Вот как он сам об этом рассказывал.
"В один ненастный осенний день 1858 года, выехав ранним утром из одного небольшого местечка в Галиции, я после утомительного путешествия прибыл вечером в городок Освенцим. Служил я в это время инженером в городе Львове. Тот, кто путешествовал в этих краях 30 лет тому назад, согласится со мною, что в те времена подобный переезд был тяжёл, во многих отношениях сопряжён с большими неудобствами, а потому понятно, что я приехал в упомянутое местечко сильно усталый, тем более что целый день не имел горячей пищи.
Хозяин гостиницы, в которой я остановился. Лове, был известен за лучшего трактирщика во всём городе и, кроме того, содержал буфет, с достоинствами которого я имел возможность ознакомиться во время своих частых странствий по этому краю. Поужинав в общей столовой и напившись по польскому обыкновению чаю, я спросил себе комнату для ночлега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136