Много ли обезьян или людей летало в космос? Он знаменитость, хотя и обезьяна. Мы не можем кормить его вместе с рядовым составом.
– Никак нет, сэр.
Старший помощник не мог оторвать глаз от синей поверхности моря.
– А я не знаю, что скажет начальство, если мы будем кормить обезьяну в офицерской кают-компании.
– Так точно, сэр.
– Я не хочу, чтобы мне задержали присвоение звания капитан-лейтенанта. У меня уже подходит срок.
– Так точно, сэр.
– К черту официальности, Джонни. Я же прошу совета.
Старший помощник вздохнул. Срок присвоения ему очередного звания еще не подходил, но он не хотел, чтобы в его личном деле появилась характеристика “неуживчив”. Пусть уж пишут “несообразителен”, но “неуживчив” – ни в коем случае.
– Посадим его с мичманами, – сказал он. – И объявите им, что они удостаиваются этой чести, потому что мичмана – это костяк флота.
– Ну, Джонни, плавать вам под собственным флагом еще до того, как уйдете в отставку.
– Благодарю вас, сэр.
Мичманская кают-компания на “Куке” была небольшой – за столом сидело четверо мичманов и восемь главных старшин. С Мемом их стало тринадцать, но шимпанзе их успокоил:
– В конце концов, я тринадцатая обезьяна, слетавшая в космос, и все обошлось благополучно.
Радист первого класса Бронстейн по прозвищу Счастливчик заметил:
– Так точно, сэр. Раз вы не придаете значения суевериям, то и нам не следует.
– Джентльмены, не называйте меня сэром.
– Ну, тогда и вы не называйте нас джентльменами, – сказал Счастливчик. – Мы не офицеры.
– Горилла… простите, я хотел сказать, мичман-минер Бейтс здесь старший. Тридцать пять лет на флоте.
Шимпанзе Мем рассмеялся.
– Горилла – это ваше прозвище, мичман?
Произошло событие, достойное быть отмеченным в истории военно-морского флота США: мичман Бейтс покраснел.
– Так точно, сэр, – сказал он.
Мем снова захохотал и с наслаждением почесался.
– Не стыдитесь своего прозвища, мичман. Я предпочел бы, чтобы меня называли Обезьяной, но только не Мемом. Эта дурища – супруга генерала – собиралась даже окропить мою голову шампанским, когда дала мне это имя. Доктор Бедоян отговорил ее. Кстати, мне сейчас пришло в голову… – Тяжелое морщинистое веко чуть поднялось, приоткрыв левый глаз. Шимпанзе оглядел стол. – Нет ли у вас чего-нибудь выпить?
Счастливчик Бронстейн уныло покачал головой.
– А у нас нет даже денатурата, Мем, простите, Обезьяна.
– Зовите меня Паном, – сказал шимпанзе. – Пан Сатирус это видовое название чернолицых шимпанзе по-латыни. – Он улыбнулся задумчиво и немного грустно. – Так было написано на металлической табличке, прикрепленной к клетке моей матери. Когда я был еще маленькой обезьянкой, я думал, что ее так зовут.
– А, ладно, пропади оно все пропадом, – сказал Горилла Бейтс. – Я человек простой, грубый, мистер Сатирус. Простой и грубый. Уже двадцать пять лет как минер. Я и хочу знать: где это вы научились говорить?
Пан Сатирус рассмеялся.
– Прямо поставленный вопрос – это не грубость, мичман. Что ж, отвечу. Я научился говорить… да и читать, если на то пошло… в два года. Просто я не видел необходимости в применении своих знаний, пока не очутился с блохой под скафандром в этом космическом корабле с идиотским названием.
– Черт побери! – сказал старший писарь Диллинг. – А ваши все могут говорить, если захотят?
– Наверно. Я никогда над этим не задумывался.
– Ладно, – сказал Счастливчик Бронстейн. – Ладно. Но вот, чтобы все шимпанзе… то есть Паны Сатирики или как вас там… могли шпарить хорошей морзянкой да еще без ключа это у меня в котелке никак не укладывается.
– А хороший у меня радиопочерк? – спросил Пан. – Я давно не практиковался. Еще когда я жил с матерью, наш ночной сторож, бывало, все стучал ключом. Он хотел получить работу в торговом флоте. А я стучал по полу клетки ему в такт.
Вестовые, посовещавшись шепотом в камбузе, стали подавать. Пан Сатирус разломил французскую булку и принялся попеременно откусывать от обеих половинок.
– Свежих фруктов, поди, нет, – сказал он. – Ну, да все равно. Живя с людьми с самого рождения, я привык к любой пище. Я умираю от голода; мне не дали позавтракать – боялись, что наблюю в шлем.
– Принесите джентльмену банки персиковых консервов, распорядился Горилла. Вестовые засуетились. – Пан, ты мне нравишься. А теперь ты всегда будешь говорить?
Пан Сатирус оторвался от клубничного джема, который он уплетал столовой ложкой.
– Горилла, – медленно произнес он, – это очень уместный вопрос. Кажется, я уже не смогу остановиться. Сдается мне, что я совершил ошибку, облетев вокруг Земли с такой скоростью и в том направлении, как я это сделал. Надо было мне придерживаться естественного направления, то есть летать с запада на восток. Кажется, я регрессировал!
– Что ты сделал? – спросил Счастливчик Бронстейн.
– Должно быть, я употребил не то слово, – сказал Пан. Черные глаза его погрустнели. – В общем, совершил эволюцию наоборот, как бы это ни называлось.
– У меня в столе есть толковый словарь, – сказал писарь, но никто его не слушал.
– Видите ли, шимпанзе более развиты, чем люди, – продолжал Пан Сатирус. – Не очень-то вежливо говорить это, находясь у вас в гостях, но от правды не скроешься. Впрочем, один человек… я прочел об этом через плечо доктора Бедояна, когда был болен и он выхаживал меня… один человек создал теорию об очень быстром путешествии, о путешествии со скоростью, превышающей скорость света, и о том, что в результате получается с путешественниками.
– Летать быстрее света невозможно, – сказал Бронстейн.
– Тем не менее я летал, – возразил Пан Сатирус. – Меня то и дело сажали в эту капсулу, или космический корабль, или как его там. – Он содрогнулся на обезьяний манер – шерсть его стала дыбом. – Ради тренировки… Имитировали полет на земле. Делать там было нечего, и я изучал устройство корабля. Как только меня запустили, я все в нем переиначил.
– Это до меня не доходит, – сказал Горилла.
– Я регрессировал, – сказал Пан Сатирус. Без всякой видимой причины он добродушно похлопал Гориллу Бейтса по руке. Да, я уверен, что говорить надо именно так. “Деэволюционировал” не годится. Видите ли, я чувствую непреодолимое желание говорить. Я всегда считал дар речи проклятьем Адама.
Он вздохнул.
Кроме Гориллы Бейтса, никто, по-видимому, не понимал его.
– Ты можешь пойти служить на флот, – сказал старый мичман. – В море не так уж плохо. Если верить Бронстейну, из тебя получился бы радист второго класса, а может, и первого.
– Мне всего семь с половиной лет, – сказал шимпанзе. Меня не возьмут.
– Не возьмут, даже с согласия родителей не возьмут, вставил писарь, хотя его никто не слушал.
– Во всяком случае, – сказал Пан Сатирус, – матросская форма – это не для шимпанзе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Никак нет, сэр.
Старший помощник не мог оторвать глаз от синей поверхности моря.
– А я не знаю, что скажет начальство, если мы будем кормить обезьяну в офицерской кают-компании.
– Так точно, сэр.
– Я не хочу, чтобы мне задержали присвоение звания капитан-лейтенанта. У меня уже подходит срок.
– Так точно, сэр.
– К черту официальности, Джонни. Я же прошу совета.
Старший помощник вздохнул. Срок присвоения ему очередного звания еще не подходил, но он не хотел, чтобы в его личном деле появилась характеристика “неуживчив”. Пусть уж пишут “несообразителен”, но “неуживчив” – ни в коем случае.
– Посадим его с мичманами, – сказал он. – И объявите им, что они удостаиваются этой чести, потому что мичмана – это костяк флота.
– Ну, Джонни, плавать вам под собственным флагом еще до того, как уйдете в отставку.
– Благодарю вас, сэр.
Мичманская кают-компания на “Куке” была небольшой – за столом сидело четверо мичманов и восемь главных старшин. С Мемом их стало тринадцать, но шимпанзе их успокоил:
– В конце концов, я тринадцатая обезьяна, слетавшая в космос, и все обошлось благополучно.
Радист первого класса Бронстейн по прозвищу Счастливчик заметил:
– Так точно, сэр. Раз вы не придаете значения суевериям, то и нам не следует.
– Джентльмены, не называйте меня сэром.
– Ну, тогда и вы не называйте нас джентльменами, – сказал Счастливчик. – Мы не офицеры.
– Горилла… простите, я хотел сказать, мичман-минер Бейтс здесь старший. Тридцать пять лет на флоте.
Шимпанзе Мем рассмеялся.
– Горилла – это ваше прозвище, мичман?
Произошло событие, достойное быть отмеченным в истории военно-морского флота США: мичман Бейтс покраснел.
– Так точно, сэр, – сказал он.
Мем снова захохотал и с наслаждением почесался.
– Не стыдитесь своего прозвища, мичман. Я предпочел бы, чтобы меня называли Обезьяной, но только не Мемом. Эта дурища – супруга генерала – собиралась даже окропить мою голову шампанским, когда дала мне это имя. Доктор Бедоян отговорил ее. Кстати, мне сейчас пришло в голову… – Тяжелое морщинистое веко чуть поднялось, приоткрыв левый глаз. Шимпанзе оглядел стол. – Нет ли у вас чего-нибудь выпить?
Счастливчик Бронстейн уныло покачал головой.
– А у нас нет даже денатурата, Мем, простите, Обезьяна.
– Зовите меня Паном, – сказал шимпанзе. – Пан Сатирус это видовое название чернолицых шимпанзе по-латыни. – Он улыбнулся задумчиво и немного грустно. – Так было написано на металлической табличке, прикрепленной к клетке моей матери. Когда я был еще маленькой обезьянкой, я думал, что ее так зовут.
– А, ладно, пропади оно все пропадом, – сказал Горилла Бейтс. – Я человек простой, грубый, мистер Сатирус. Простой и грубый. Уже двадцать пять лет как минер. Я и хочу знать: где это вы научились говорить?
Пан Сатирус рассмеялся.
– Прямо поставленный вопрос – это не грубость, мичман. Что ж, отвечу. Я научился говорить… да и читать, если на то пошло… в два года. Просто я не видел необходимости в применении своих знаний, пока не очутился с блохой под скафандром в этом космическом корабле с идиотским названием.
– Черт побери! – сказал старший писарь Диллинг. – А ваши все могут говорить, если захотят?
– Наверно. Я никогда над этим не задумывался.
– Ладно, – сказал Счастливчик Бронстейн. – Ладно. Но вот, чтобы все шимпанзе… то есть Паны Сатирики или как вас там… могли шпарить хорошей морзянкой да еще без ключа это у меня в котелке никак не укладывается.
– А хороший у меня радиопочерк? – спросил Пан. – Я давно не практиковался. Еще когда я жил с матерью, наш ночной сторож, бывало, все стучал ключом. Он хотел получить работу в торговом флоте. А я стучал по полу клетки ему в такт.
Вестовые, посовещавшись шепотом в камбузе, стали подавать. Пан Сатирус разломил французскую булку и принялся попеременно откусывать от обеих половинок.
– Свежих фруктов, поди, нет, – сказал он. – Ну, да все равно. Живя с людьми с самого рождения, я привык к любой пище. Я умираю от голода; мне не дали позавтракать – боялись, что наблюю в шлем.
– Принесите джентльмену банки персиковых консервов, распорядился Горилла. Вестовые засуетились. – Пан, ты мне нравишься. А теперь ты всегда будешь говорить?
Пан Сатирус оторвался от клубничного джема, который он уплетал столовой ложкой.
– Горилла, – медленно произнес он, – это очень уместный вопрос. Кажется, я уже не смогу остановиться. Сдается мне, что я совершил ошибку, облетев вокруг Земли с такой скоростью и в том направлении, как я это сделал. Надо было мне придерживаться естественного направления, то есть летать с запада на восток. Кажется, я регрессировал!
– Что ты сделал? – спросил Счастливчик Бронстейн.
– Должно быть, я употребил не то слово, – сказал Пан. Черные глаза его погрустнели. – В общем, совершил эволюцию наоборот, как бы это ни называлось.
– У меня в столе есть толковый словарь, – сказал писарь, но никто его не слушал.
– Видите ли, шимпанзе более развиты, чем люди, – продолжал Пан Сатирус. – Не очень-то вежливо говорить это, находясь у вас в гостях, но от правды не скроешься. Впрочем, один человек… я прочел об этом через плечо доктора Бедояна, когда был болен и он выхаживал меня… один человек создал теорию об очень быстром путешествии, о путешествии со скоростью, превышающей скорость света, и о том, что в результате получается с путешественниками.
– Летать быстрее света невозможно, – сказал Бронстейн.
– Тем не менее я летал, – возразил Пан Сатирус. – Меня то и дело сажали в эту капсулу, или космический корабль, или как его там. – Он содрогнулся на обезьяний манер – шерсть его стала дыбом. – Ради тренировки… Имитировали полет на земле. Делать там было нечего, и я изучал устройство корабля. Как только меня запустили, я все в нем переиначил.
– Это до меня не доходит, – сказал Горилла.
– Я регрессировал, – сказал Пан Сатирус. Без всякой видимой причины он добродушно похлопал Гориллу Бейтса по руке. Да, я уверен, что говорить надо именно так. “Деэволюционировал” не годится. Видите ли, я чувствую непреодолимое желание говорить. Я всегда считал дар речи проклятьем Адама.
Он вздохнул.
Кроме Гориллы Бейтса, никто, по-видимому, не понимал его.
– Ты можешь пойти служить на флот, – сказал старый мичман. – В море не так уж плохо. Если верить Бронстейну, из тебя получился бы радист второго класса, а может, и первого.
– Мне всего семь с половиной лет, – сказал шимпанзе. Меня не возьмут.
– Не возьмут, даже с согласия родителей не возьмут, вставил писарь, хотя его никто не слушал.
– Во всяком случае, – сказал Пан Сатирус, – матросская форма – это не для шимпанзе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39