Он тоже рассчитывал на Линду Аллен и теперь пребывал в растерянности.
Да, ее отчаяние так сильно, что слезами ничего не исправить. Но почему убивается он? Уж не завалил ли он другое дело? Упрекая себя в эгоизме, она спросила:
– Ты выиграл процесс?
– Выиграл. Мой сукин сын признан невиновным. Я содрал с него впятеро больше обычной таксы, чтобы наказать за содеянное.
– На самом деле он виновен?
Митч невесело усмехнулся.
– Да. Только четыре процента арестов в штате кончаются судом. Власти срывают только вершки. Почти каждый мой подзащитный виновен.
– Как же ты выигрываешь почти все свои дела?
– По-разному. – Веки Митча будто наливались свинцом. – В этот раз все решало состязание свидетелей-экспертов. Мой клиент украл чужой патент. Наши эксперты утверждали, что он отличается от оригинала, их эксперты это оспаривали. Присяжные не знали, кому верить. Это тот случай, когда сомнения играют на руку таким жуликам, как мой клиент.
– Тебя не мучает совесть? – выпалила она.
– Я заключаю с ней сделку, защищая некоторых клиентов бесплатно.
– Невинных жертв вроде меня.
– Необязательно невинных, – он через силу улыбнулся, – но заслуживающих снисхождения.
– Скажем, пуму, которую задумали пристрелить.
– Вот-вот. – Его пренебрежительная улыбка говорила о том, что пума как раз заслуживает, чтобы с нее содрали шкуру.
– А Зу-Зу Малуф? Она действительно находилась под воздействием халциона, когда зарезала мужа?
Его, судя по всему, больше занимали очертания ее тела под одеялом, чем тема разговора.
– Ей был прописан халцион, – ласково ответил он.
Она пыталась бороться с охватывавшим ее все больше вожделением. Дело было слишком серьезным: ее будущее зависело от этого человека, от его умения манипулировать системой. Что ей, собственно, известно о нем? Гораздо меньше, чем хотелось.
– У тебя собственные стандарты, – сказала она, стараясь разгадать эту непростую натуру. – Поэтому ты не имеешь дела ни с торговцами наркотиками, ни с делами об изнасиловании.
Он подвинулся еще ближе; его ноги, оставшиеся поверх покрывала, уже касались ее ног. Огонь желания в его глазах трудно было с чем-то спутать. Почему она не отворачивается, не говорит «нет»?
Его руки… О Боже, они уже гладили ее по голове. Потом соприкоснулись их губы. Она, разумеется, послушно открыла рот.
В висках у нее громко колотилась кровь. Ей следовало бы спрыгнуть с кровати. Что он способен с ней сделать, не прилагая ни малейших усилий! Сейчас, когда его тело, отделенное от ее тела покрывалом и одеялом, все равно каким-то чудом слилось с ее телом, поцелуй получился особенно волнующим. В нем не было присущего Митчу зова плоти, это была ласка, так нужная сейчас ее испуганной душе.
В этом слиянии душ исчезла потребность к сопротивлению, способность к трезвой оценке происходящего. Она растворилась без остатка в его поцелуе, с жадностью вбирая в свой рот его горячий язык.
Грудь распирало от сладостной истомы, низ живота налился вожделением. Она наслаждалась напором его сильного тела и мощными толчками его сердца, сотрясающими ее чуткую грудь. О лучшем не приходилось мечтать.
Неожиданно Митч отодвинулся и посмотрел на нее.
– Помни, Ройс: мы в аду. В твоем договоре с дьяволом записано: не копаться в моем прошлом и не задавать вопросов о моих делах.
В его волчьих глазах горело предупреждение, которое любого заставило бы поежиться от страха. Значит, он просто заткнул ей рот своим поцелуем, чтобы не пускаться в объяснения, почему он не берется защищать обвиненных в изнасиловании. А она, дуреха, приняла его пыл за чистую монету!
– Извини, – пробормотала она, видя, как он переворачивается на спину. На самом деле она нисколько не раскаивалась, что стала задавать ему вопросы. Ей отчаянно хотелось в нем разобраться.
Чем объясняется его скрытность? Не тем ли, что между особенностями его профессиональной деятельности и его прошлым существует какая-то связь? Она сделала паузу, надеясь, что он заполнит ее. Не дождавшись, чтобы он заговорил, она прошептала:
– Митч…
Ответа не последовало. Его грудь мерно вздымалась. Уснул! Она оперлась о локоть. Теперь изучению был подвергнут он.
Небритым он выглядел еще более мужественным и опасным. Сейчас он прижимал к подушке здоровое ухо. Если она произнесет его имя, он ничего не услышит. Даже если она скажет: «Я тебя люблю», он останется в неведении.
Она с трудом победила в себе властное желание прижать его к груди, признаться, как жалеет его за тугоухость. Борясь с неуместными порывами, она напомнила себе, что он ее враг. Сейчас это было уже не так очевидно, как раньше, но все равно позволило воздержаться от ласки и от назревавшего поцелуя в ухо.
Как получилось, что он оглох на одно ухо? Видимо, это произошло в юности, когда он так отчаялся, что подделал свидетельство о рождении, чтобы попасть в военно-морской флот. Сколько ему было тогда лет? Завербоваться можно только с 18 лет – значит, его неприятности начались раньше.
А неясности с его теперешней жизнью? Что это за счет на Каймановых островах? Что он скрывает?
Она погасила свет и сама поразилась тому, как быстро уснула. Мысли о неведомом недруге, пожертвовавшем Линдой Аллен, посетили ее, но только на мгновение; она успела вспомнить также всех тех, кого то подозревала, то числила среди своих доверенных лиц. Присутствие рядом человека, на которого ойа могла положиться, оказалось неожиданно сильным успокоительным.
Проснувшись на заре, она обнаружила, что почти полностью вылезла из-под одеяла. Голова Митча покоилась на ее подушке, рука обнимала ее, подпирая грудь. Он, правда, так и остался лежать поверх покрывала, но ее поразило, насколько интимно, почти естественно переплелись их тела. Видимо, они провели в такой позе всю ночь.
Если бы кто-нибудь заглянул сейчас в спальню Митча, то принял бы их за любовников. Она попыталась отодвинуться, но Митч властно прижал ее к своей железной груди. При этом он не проснулся, а только зарылся лицом в ее волосы. Она нехотя призналась себе, что ей хорошо в его объятиях, под его защитой. Она снова погрузилась в сон, успев напоследок удивиться, как при таком покровителе можно бояться за свою жизнь.
– Ты запомнила, что будешь говорить? – пытал ее Митч. – Два словечка – и молчок. Для вечерних новостей это более чем достаточно. Потом Уолли даст пространное интервью.
– Уймись, Митч, – сказал Пол, сидевший за рулем. – Ты уже скоро час твердишь одно и тоже.
Ройс и Уолли ехали с Полом и Митчем в суд, где судье Рамирес предстояло принять решение по ходатайству о переносе процесса. Перед слушанием Ройс предстояло дать первое интервью в рамках стратегического плана Митча по воздействию на общественное мнение в отношении ее дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Да, ее отчаяние так сильно, что слезами ничего не исправить. Но почему убивается он? Уж не завалил ли он другое дело? Упрекая себя в эгоизме, она спросила:
– Ты выиграл процесс?
– Выиграл. Мой сукин сын признан невиновным. Я содрал с него впятеро больше обычной таксы, чтобы наказать за содеянное.
– На самом деле он виновен?
Митч невесело усмехнулся.
– Да. Только четыре процента арестов в штате кончаются судом. Власти срывают только вершки. Почти каждый мой подзащитный виновен.
– Как же ты выигрываешь почти все свои дела?
– По-разному. – Веки Митча будто наливались свинцом. – В этот раз все решало состязание свидетелей-экспертов. Мой клиент украл чужой патент. Наши эксперты утверждали, что он отличается от оригинала, их эксперты это оспаривали. Присяжные не знали, кому верить. Это тот случай, когда сомнения играют на руку таким жуликам, как мой клиент.
– Тебя не мучает совесть? – выпалила она.
– Я заключаю с ней сделку, защищая некоторых клиентов бесплатно.
– Невинных жертв вроде меня.
– Необязательно невинных, – он через силу улыбнулся, – но заслуживающих снисхождения.
– Скажем, пуму, которую задумали пристрелить.
– Вот-вот. – Его пренебрежительная улыбка говорила о том, что пума как раз заслуживает, чтобы с нее содрали шкуру.
– А Зу-Зу Малуф? Она действительно находилась под воздействием халциона, когда зарезала мужа?
Его, судя по всему, больше занимали очертания ее тела под одеялом, чем тема разговора.
– Ей был прописан халцион, – ласково ответил он.
Она пыталась бороться с охватывавшим ее все больше вожделением. Дело было слишком серьезным: ее будущее зависело от этого человека, от его умения манипулировать системой. Что ей, собственно, известно о нем? Гораздо меньше, чем хотелось.
– У тебя собственные стандарты, – сказала она, стараясь разгадать эту непростую натуру. – Поэтому ты не имеешь дела ни с торговцами наркотиками, ни с делами об изнасиловании.
Он подвинулся еще ближе; его ноги, оставшиеся поверх покрывала, уже касались ее ног. Огонь желания в его глазах трудно было с чем-то спутать. Почему она не отворачивается, не говорит «нет»?
Его руки… О Боже, они уже гладили ее по голове. Потом соприкоснулись их губы. Она, разумеется, послушно открыла рот.
В висках у нее громко колотилась кровь. Ей следовало бы спрыгнуть с кровати. Что он способен с ней сделать, не прилагая ни малейших усилий! Сейчас, когда его тело, отделенное от ее тела покрывалом и одеялом, все равно каким-то чудом слилось с ее телом, поцелуй получился особенно волнующим. В нем не было присущего Митчу зова плоти, это была ласка, так нужная сейчас ее испуганной душе.
В этом слиянии душ исчезла потребность к сопротивлению, способность к трезвой оценке происходящего. Она растворилась без остатка в его поцелуе, с жадностью вбирая в свой рот его горячий язык.
Грудь распирало от сладостной истомы, низ живота налился вожделением. Она наслаждалась напором его сильного тела и мощными толчками его сердца, сотрясающими ее чуткую грудь. О лучшем не приходилось мечтать.
Неожиданно Митч отодвинулся и посмотрел на нее.
– Помни, Ройс: мы в аду. В твоем договоре с дьяволом записано: не копаться в моем прошлом и не задавать вопросов о моих делах.
В его волчьих глазах горело предупреждение, которое любого заставило бы поежиться от страха. Значит, он просто заткнул ей рот своим поцелуем, чтобы не пускаться в объяснения, почему он не берется защищать обвиненных в изнасиловании. А она, дуреха, приняла его пыл за чистую монету!
– Извини, – пробормотала она, видя, как он переворачивается на спину. На самом деле она нисколько не раскаивалась, что стала задавать ему вопросы. Ей отчаянно хотелось в нем разобраться.
Чем объясняется его скрытность? Не тем ли, что между особенностями его профессиональной деятельности и его прошлым существует какая-то связь? Она сделала паузу, надеясь, что он заполнит ее. Не дождавшись, чтобы он заговорил, она прошептала:
– Митч…
Ответа не последовало. Его грудь мерно вздымалась. Уснул! Она оперлась о локоть. Теперь изучению был подвергнут он.
Небритым он выглядел еще более мужественным и опасным. Сейчас он прижимал к подушке здоровое ухо. Если она произнесет его имя, он ничего не услышит. Даже если она скажет: «Я тебя люблю», он останется в неведении.
Она с трудом победила в себе властное желание прижать его к груди, признаться, как жалеет его за тугоухость. Борясь с неуместными порывами, она напомнила себе, что он ее враг. Сейчас это было уже не так очевидно, как раньше, но все равно позволило воздержаться от ласки и от назревавшего поцелуя в ухо.
Как получилось, что он оглох на одно ухо? Видимо, это произошло в юности, когда он так отчаялся, что подделал свидетельство о рождении, чтобы попасть в военно-морской флот. Сколько ему было тогда лет? Завербоваться можно только с 18 лет – значит, его неприятности начались раньше.
А неясности с его теперешней жизнью? Что это за счет на Каймановых островах? Что он скрывает?
Она погасила свет и сама поразилась тому, как быстро уснула. Мысли о неведомом недруге, пожертвовавшем Линдой Аллен, посетили ее, но только на мгновение; она успела вспомнить также всех тех, кого то подозревала, то числила среди своих доверенных лиц. Присутствие рядом человека, на которого ойа могла положиться, оказалось неожиданно сильным успокоительным.
Проснувшись на заре, она обнаружила, что почти полностью вылезла из-под одеяла. Голова Митча покоилась на ее подушке, рука обнимала ее, подпирая грудь. Он, правда, так и остался лежать поверх покрывала, но ее поразило, насколько интимно, почти естественно переплелись их тела. Видимо, они провели в такой позе всю ночь.
Если бы кто-нибудь заглянул сейчас в спальню Митча, то принял бы их за любовников. Она попыталась отодвинуться, но Митч властно прижал ее к своей железной груди. При этом он не проснулся, а только зарылся лицом в ее волосы. Она нехотя призналась себе, что ей хорошо в его объятиях, под его защитой. Она снова погрузилась в сон, успев напоследок удивиться, как при таком покровителе можно бояться за свою жизнь.
– Ты запомнила, что будешь говорить? – пытал ее Митч. – Два словечка – и молчок. Для вечерних новостей это более чем достаточно. Потом Уолли даст пространное интервью.
– Уймись, Митч, – сказал Пол, сидевший за рулем. – Ты уже скоро час твердишь одно и тоже.
Ройс и Уолли ехали с Полом и Митчем в суд, где судье Рамирес предстояло принять решение по ходатайству о переносе процесса. Перед слушанием Ройс предстояло дать первое интервью в рамках стратегического плана Митча по воздействию на общественное мнение в отношении ее дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111