«Может, Павел тоже сейчас не спит? Так же, как я, ворочается с боку на бок и думает, думает, думает. Обо мне, о том, сможет ли он рассказать мне правду. Ах, если бы я могла сейчас телепатическим путем передать ему свои мысли! Я бы сказала ему, что я его люблю. Несмотря на все страдания, сквозь которые по его вине мне пришлось пройти. Страдания очищают, помогают понять истину. И я поняла, я почти уверена, что ты не злодей, ты – жертва… Я бы сказала, что люблю тебя, и пожелала бы тебе приятных снов. Самых светлых, таких, какие снятся детям и людям с кристально чистой душой…».
Таня наконец заснула. Было уже утро, за окном первые золотые лучи посылали остывшей за ночь земле свое ласковое тепло. Днем солнце будет палить нещадно. Но до той изнуряющей поры есть еще несколько часов.
Татьяне снилось, что они с Пашей стоят на песчаном морском берегу. Стоят молча, не глядя друг на друга, устремив взгляд туда, где тоненькая темно-синяя ниточка сшивает воедино два полотнища: изумрудную ткань океана и багряную материю закатного неба. Время от времени налетает легкий прохладный ветерок. Шуршит вода, набегая на прибрежный песок и отступая, чтобы взять разбег и повторить вся сначала. Горизонт постепенно темнеет. И, как будто бросая дерзкий вызов наступающей тьме, все ярче высвечивается на поверхности воды серебристая лунная дорожка.
– Нам пора, – произносит Павел.
И Таня не может понять, куда им идти. Вперед, по лунной дороге, рука об руку. Или назад, туда, где, она это знает, они никогда не смогут вновь оказаться рядом. И она продолжает стоять, а Павел все повторяет:
– Нам пора, Таня. Пора. Нам пора…
(6)
Павел тоже долго не мог уснуть.
В «Каса де Койот» он ехал в сопровождении трех дюжих молодцев с квадратными челюстями и целым арсеналом оружия на поясе. «Шаг вправо, шаг влево расценивается как попытка к бегству и карается расстрелом, – подумал он, глядя в их непроницаемые лица. – Впрочем, почему бы мне не представить себя суперзвездой под охраной бдительных бодигардов? Легендарный Павел Розен. Для него забронирован лучший номер в лучшей гостинице. Господа администраторы, позаботьтесь, чтобы к при езду столь важной персоны все было подготовлено должным образом».
На ночь Павла поселили в отдельную камеру.
Она была похожа на клетку в петербургском зоопарке: три серые стены и решетка вместо четвертой.
– Вот твои апартаменты, заходи, будь как дома! – надзиратель считал, что пошутил весьма остроумно, и, видимо, ждал от заключенного соответствующей реакции.
Но Павел не рассмеялся, чем больно задел самолюбие упитанного детины в форменной фуражке.
– Имей в виду, меня не волнует то, что ты здесь на одну ночь. Для меня ты обычный зэк, ясно? Если я захочу, то сделаю так, что ты эту ночь на всю жизнь запомнишь! Понял?
– Понял, – вежливо ответил Павел.
Ему сейчас надо быть осторожным. Иначе он рискует все испортить. Поэтому вскипевшую в нем злость Павел запер на замок, только подумал: «Заехать бы сейчас этому ублюдку по сытой физиономии. А впрочем, он того не стоит. Жалкий человечек, нагромождение комплексов. Упивайся своей минутной властью, пока какая-нибудь прожженная горилла-убийца, что сидит в одной из здешних камер, не вырвалась из своего тесного вольерчика и не свернула тебе жирную шею».
Впрочем, в соседних камерах не было никаких горилл, вообще никого не было. Они были пусты. Царящей здесь тишине, столь не свойственной для подобного места, Павел удивился еще тогда, когда его ввели в этот длинный зал. Он подумал, что, видимо, здешние обитатели дадут знать о себе позже. Но когда «король бензоколонки» в униформе удалился и затихли его тяжелые шаги, в помещении воцарилась мертвая тишина. Павел подошел к решетке: все камеры-клетки, попадавшие в его поле зрения, оказались необитаемы. Остальные, судя по всему, тоже. Зверинец без зверей. Похоже, он единственный живой экспонат в этом зоопарке.
– Эй, есть здесь кто живой?!
– Ой-ой-ой… – отозвалось гулкое эхо.
«Как странно! Неужели они так боятся, что я кому-нибудь проболтаюсь? Или сегодня утром была объявлена всеобщая амнистия? Или американское общество неожиданно переродилось в здоровую духом нацию, полностью искоренив преступность в своих рядах? Ладно, как бы там ни было, для меня сейчас главное – хорошенько выспаться», – Павел лег на жесткую койку. Но уснуть не смог. Лежал, уставившись в серый потолок, и размышлял.
Как непредсказуемо все в этой жизни. Крах, обвал случается именно в тот момент, когда тебе кажется, что наконец-то все наладилось и перед тобой простерлась залитая светом дорога, конца которой не видно. Именно тогда над головой вдруг сгущаются грозовые тучи, и все вокруг неожиданно погружается в беспросветный мрак. И весь твой мирок рушится смертоносными порывами ураганного ветра. Откуда пришла эта гроза? Какой извращенный ум предписал ей обрушиться именно в этот день и в этот час?
Со временем ты привыкаешь к этой тьме. Привыкаешь видеть во мраке и слышать над головой раскаты грома. И только тут тебе дают шанс понять, каким счастливым может сделать тебя один маленький лучик, нежданно-негаданно пробившийся сквозь черную завесу. Сколько надежд и переживаний пробуждает он в душе. Может быть, для того и нагнал ветер эти тучи, чтобы человек научился по-настоящему ценить свет. И носить его в своем сердце. Ведь свет это и есть любовь, высшее проявление любви.
Павел представлял себе Татьяну. Счастливую, смеющуюся, такую, какой она была в день их свадьбы. Как это было давно! А потом снова Татьяна – в глазах испуг и недоверие. И боль. «Это правда?». «Да, Таня, да…». И нет никакой возможности взглянуть в эти глаза – столько в них боли.
Скоро, скоро он ее увидит. И все объяснит. Ведь она до сих пор надеется на то, что он невиновен. Иначе не стала бы с ним встречаться, не поехала бы в Даллас. Самое трудное – понять друг друга и простить. Но они справятся, несомненно справятся.
Морфей наконец соизволил почтить своим вниманием узника «Каса де Койот». Павел закрыл глаза. И вдруг услышал голос Татьяны, как будто она сейчас находилась здесь, рядом с ним.
– Я тебя люблю!
– И я тебя тоже очень люблю! – прошептал Павел.
Он не стал открывать глаз, не хотел, чтобы иллюзия рассеялась. Он засыпал, и ему чудилось, что он слышит тихий шорох морских волн. В его душе впервые за долгое время царил мир и покой.
(7)
В «кадиллаке», оснащенном хорошим кондиционером, было прохладно и комфортно.
Ровно в двенадцать Татьяну будут встречать на проходной. Разгуливать по территории исправительного учреждения без специальных провожатых строго-настрого запрещено. Ее встретят и препроводят куда следует. И там она наконец-то, после разлуки длиною в год, увидит Павла. И спросит обо всем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Таня наконец заснула. Было уже утро, за окном первые золотые лучи посылали остывшей за ночь земле свое ласковое тепло. Днем солнце будет палить нещадно. Но до той изнуряющей поры есть еще несколько часов.
Татьяне снилось, что они с Пашей стоят на песчаном морском берегу. Стоят молча, не глядя друг на друга, устремив взгляд туда, где тоненькая темно-синяя ниточка сшивает воедино два полотнища: изумрудную ткань океана и багряную материю закатного неба. Время от времени налетает легкий прохладный ветерок. Шуршит вода, набегая на прибрежный песок и отступая, чтобы взять разбег и повторить вся сначала. Горизонт постепенно темнеет. И, как будто бросая дерзкий вызов наступающей тьме, все ярче высвечивается на поверхности воды серебристая лунная дорожка.
– Нам пора, – произносит Павел.
И Таня не может понять, куда им идти. Вперед, по лунной дороге, рука об руку. Или назад, туда, где, она это знает, они никогда не смогут вновь оказаться рядом. И она продолжает стоять, а Павел все повторяет:
– Нам пора, Таня. Пора. Нам пора…
(6)
Павел тоже долго не мог уснуть.
В «Каса де Койот» он ехал в сопровождении трех дюжих молодцев с квадратными челюстями и целым арсеналом оружия на поясе. «Шаг вправо, шаг влево расценивается как попытка к бегству и карается расстрелом, – подумал он, глядя в их непроницаемые лица. – Впрочем, почему бы мне не представить себя суперзвездой под охраной бдительных бодигардов? Легендарный Павел Розен. Для него забронирован лучший номер в лучшей гостинице. Господа администраторы, позаботьтесь, чтобы к при езду столь важной персоны все было подготовлено должным образом».
На ночь Павла поселили в отдельную камеру.
Она была похожа на клетку в петербургском зоопарке: три серые стены и решетка вместо четвертой.
– Вот твои апартаменты, заходи, будь как дома! – надзиратель считал, что пошутил весьма остроумно, и, видимо, ждал от заключенного соответствующей реакции.
Но Павел не рассмеялся, чем больно задел самолюбие упитанного детины в форменной фуражке.
– Имей в виду, меня не волнует то, что ты здесь на одну ночь. Для меня ты обычный зэк, ясно? Если я захочу, то сделаю так, что ты эту ночь на всю жизнь запомнишь! Понял?
– Понял, – вежливо ответил Павел.
Ему сейчас надо быть осторожным. Иначе он рискует все испортить. Поэтому вскипевшую в нем злость Павел запер на замок, только подумал: «Заехать бы сейчас этому ублюдку по сытой физиономии. А впрочем, он того не стоит. Жалкий человечек, нагромождение комплексов. Упивайся своей минутной властью, пока какая-нибудь прожженная горилла-убийца, что сидит в одной из здешних камер, не вырвалась из своего тесного вольерчика и не свернула тебе жирную шею».
Впрочем, в соседних камерах не было никаких горилл, вообще никого не было. Они были пусты. Царящей здесь тишине, столь не свойственной для подобного места, Павел удивился еще тогда, когда его ввели в этот длинный зал. Он подумал, что, видимо, здешние обитатели дадут знать о себе позже. Но когда «король бензоколонки» в униформе удалился и затихли его тяжелые шаги, в помещении воцарилась мертвая тишина. Павел подошел к решетке: все камеры-клетки, попадавшие в его поле зрения, оказались необитаемы. Остальные, судя по всему, тоже. Зверинец без зверей. Похоже, он единственный живой экспонат в этом зоопарке.
– Эй, есть здесь кто живой?!
– Ой-ой-ой… – отозвалось гулкое эхо.
«Как странно! Неужели они так боятся, что я кому-нибудь проболтаюсь? Или сегодня утром была объявлена всеобщая амнистия? Или американское общество неожиданно переродилось в здоровую духом нацию, полностью искоренив преступность в своих рядах? Ладно, как бы там ни было, для меня сейчас главное – хорошенько выспаться», – Павел лег на жесткую койку. Но уснуть не смог. Лежал, уставившись в серый потолок, и размышлял.
Как непредсказуемо все в этой жизни. Крах, обвал случается именно в тот момент, когда тебе кажется, что наконец-то все наладилось и перед тобой простерлась залитая светом дорога, конца которой не видно. Именно тогда над головой вдруг сгущаются грозовые тучи, и все вокруг неожиданно погружается в беспросветный мрак. И весь твой мирок рушится смертоносными порывами ураганного ветра. Откуда пришла эта гроза? Какой извращенный ум предписал ей обрушиться именно в этот день и в этот час?
Со временем ты привыкаешь к этой тьме. Привыкаешь видеть во мраке и слышать над головой раскаты грома. И только тут тебе дают шанс понять, каким счастливым может сделать тебя один маленький лучик, нежданно-негаданно пробившийся сквозь черную завесу. Сколько надежд и переживаний пробуждает он в душе. Может быть, для того и нагнал ветер эти тучи, чтобы человек научился по-настоящему ценить свет. И носить его в своем сердце. Ведь свет это и есть любовь, высшее проявление любви.
Павел представлял себе Татьяну. Счастливую, смеющуюся, такую, какой она была в день их свадьбы. Как это было давно! А потом снова Татьяна – в глазах испуг и недоверие. И боль. «Это правда?». «Да, Таня, да…». И нет никакой возможности взглянуть в эти глаза – столько в них боли.
Скоро, скоро он ее увидит. И все объяснит. Ведь она до сих пор надеется на то, что он невиновен. Иначе не стала бы с ним встречаться, не поехала бы в Даллас. Самое трудное – понять друг друга и простить. Но они справятся, несомненно справятся.
Морфей наконец соизволил почтить своим вниманием узника «Каса де Койот». Павел закрыл глаза. И вдруг услышал голос Татьяны, как будто она сейчас находилась здесь, рядом с ним.
– Я тебя люблю!
– И я тебя тоже очень люблю! – прошептал Павел.
Он не стал открывать глаз, не хотел, чтобы иллюзия рассеялась. Он засыпал, и ему чудилось, что он слышит тихий шорох морских волн. В его душе впервые за долгое время царил мир и покой.
(7)
В «кадиллаке», оснащенном хорошим кондиционером, было прохладно и комфортно.
Ровно в двенадцать Татьяну будут встречать на проходной. Разгуливать по территории исправительного учреждения без специальных провожатых строго-настрого запрещено. Ее встретят и препроводят куда следует. И там она наконец-то, после разлуки длиною в год, увидит Павла. И спросит обо всем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83