Старушка помолчала немного, а затем продолжала:
— Не стала я уходить из деревни. Решила, что не сунутся сюда они опять, и осталась жить тут. Вон, в погребе теперь мой дом. — Она кивнула головой на приземистое строение. — Хочу только к зиме немного утеплить да и для обогрева что-нибудь придумать. Ну, а вы как?
Татьяна Андреевна горько усмехнулась:
— Шатаемся по белу свету, как говорится, ни кола ни двора, ни доли людской.
— А знаешь, дочка, — старушка дотронулась до руки Татьяна Андреевны, — оставайся ты с детьми у меня. Будем вместе своих ждать. Подготовимся к зиме, — она махнула рукой в сторону, где стояли раньше дома. — Посмотри, кое-где дымок идет — это тот, кто уцелел, устраивается.
Словно теплая волна согрела сердце Мочаловой. Глотая слезы, она сказала:
— Спасибо вам, бабушка.
— Что меня, дочка, благодарить!
Мочалова повернулась к детям:
— Ну вот, считайте, что мы домой пришли. Давайте теперь за работу браться.
Юля и Ваня заулыбались и согласно закивали головами.
— Вот и правильно! — сказала старушка. — Картошка у меня есть, трошки сала в кубельце осталось. Как-нибудь проживем.
Так и начали жить Мочаловы у бабушки Лизы. Не стали они погреб утеплять, а за неделю соорудили из старых досок, полуобгоревших дверей, жердей и тонких стволов деревьев времянку, утеплили мхом, еловыми лапами и сухими листьями. Старик — один из немногих жителей, которые смогли убежать, когда в деревню нагрянули немцы, — помог сделать из старой железной бочки печку. Заготовили на зиму дров. А вот одежды нигде не удалось раздобыть. Бабушка Лиза отыскала в одном из склепов два старых ватника и остатки кожуха, потом взялась за обувь. Сплела всем лапти.
Пришла зима. Выдалась она снежной, морозной и ветреной. На улицу выходили только в случае необходимости.
Был вечер. Горевший в самодельной железной печке огонь бросал красновато-тусклый свет на лицо Татьяны Андреевны. Бабушка Лиза и дети спали. Мочалова хотела подольше подержать в печи огонь, чтобы меньше мерзли дети.
Женщины не сговариваясь по очереди поддерживали в студеные ночи огонь.
На душе у Татьяны Андреевны было тяжело. К ней каждый вечер приходили тревожные думы о Петре. Оставшись наедине со своей болью и тревогой, она ни на секунду не сомневалась, что он жив. «Единственное, что мне сейчас нужно, — это выдюжить, сохранить детей. Я верю, что мы будем вместе!»
А в металлической печурке горел огонь, словно подтверждая, назло горю и беде, что жизнь на земле продолжается...
34
ВЛАДИМИР СЛАВИН
Февраль свирепствовал. Почти ежедневные метели, сильные морозы затрудняли действия партизан. Отряд, командиром которого был Тамков, испытывал большие затруднения с продовольствием, не хватало теплой одежды. Полушубки, валенки, шапки-ушанки были взяты на строгий учет. Их передавали из рук в руки только тем, кто уходил на боевые задания.
Но сегодня к бою готовились все. Отряд получил задание выбить из деревни, находившейся на окраине партизанской зоны, усиленную роту карателей. Фашисты появились в деревне накануне вечером, и, очевидно, сильный мороз и вьюга не позволили им сразу же приступить к уничтожению деревни.
Связной, прибежавший ночью в отряд на самодельных лыжах, сообщил, что немцы, с трудом добравшись до деревни на машинах и двух танках, выставили на окраинах сильные заслоны. Фашисты понимали, где находятся, и были готовы отразить нападение партизан.
Тамков доложил о случившемся командиру бригады. Это очень встревожило Глазкова. В деревне жили многие семьи партизан, у надежных людей прятались тяжелораненые бойцы.
Славин тоже был немало взволнован. В этой деревне жила его мать. Анастасию Георгиевну приютила одинокая старушка. Вместе они коротали трудные дни, присматривали за хозяйством. Владимир уже трижды успел встретиться с матерью. В последний раз был у нее вместе с Женей. При расставании Анастасия Георгиевна нежно погладила дочь, обняла сына, всплакнула: «Берегите, детки, себя. Ведь одни вы остались у меня...»
И вот теперь мать оказалась в смертельной опасности.
Собираясь в поход, Владимир натянул на себя все, что у него осталось из одежды. Хуже было с обувью. Старые кирзовые сапоги совсем развалились. И он между портянками вложил прослойку из немецких газет, хорошо, что сапоги были большие и газеты туда свободно входили. Топнул левой ногой, топнул правой, прошелся по землянке. «Ничего, выдержу», — подумал Владимир и стал готовить оружие. Проверил автомат, набил магазин патронами, пристегнул к широкому трофейному ремню единственную гранату, взглянул на Грибова и Бартошика:
— Ну что, ребята, готовы?
Вскоре все трое вышли на поляну, где строился отряд...
Утром партизаны приблизились к деревне с трех сторон. Как назло, неожиданно успокоилась метель. Прозрачный морозный воздух пронизывали яркие лучи солнца. Вокруг деревни лежала чистая нетронутая целина. Охватывая деревню кольцом, партизаны ползком приближались к домам. Два бронебойщика пока остались на опушке, скрываясь в кустарнике. Они держались в резерве на случай появления фашистских танков. Из единственной в отряде 45-миллиметровой пушки решили ударить по немецким пулеметчикам, оседлавшим дорогу при въезде в деревню.
Ночью карателей атаковать было бы легче. Но командование отряда понимало и другое: ночной бой в деревне был опасен для местных жителей. Расчет был на то, что немцы меньше всего могут ждать нападения днем, что большинство из них, когда начнется бой, окажется на улице, где их легче будет уничтожить. Чтобы посеять панику в лагере противника, Лапко посадил сорок бойцов на лошадей, дал этой группе два пулеметных расчета, устроенных в санях. Перед ними была поставлена задача — с ходу ворваться в деревню, сковать действия противника.
Роте, которой командовал Крайнюк, предстояло атаковать деревню с противоположной стороны.
Славин, тяжело дыша, полз рядом с другими бойцами. До ближайшего сарая, за которым начинались крестьянские дворы, оставалось метров двести. Вдруг из-под крыши сарая гулко застрочил крупнокалиберный пулемет. Бойцы замерли на месте, поглубже зарываясь в снег.
— Бери с собой Панченкова, зайдите с фланга, уничтожьте пулемет! — распорядился Крайнюк, обращаясь к Грибову.
Славин отстегнул от ремня гранату и протянул ее Панченкову:
— Возьмите! Пригодится.
Грибов и Алексей Иванович Панченков, отец погибшего Сергея, отклонившись шагов на пятнадцать в сторону, быстро поползли вперед.
Крайнюк умышленно поручил Панченкову и Грибову уничтожить пулеметчиков. Антон, как и все бойцы отряда, видел, что этот пожилой человек после гибели сына изменился, стал молчаливым, часто уходил в лес, долго бродил там, а в бою действовал напролом, словно не понимал, что его тоже в любую секунду может сразить вражеская пуля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129