А зачем тогда на работу выходите?
Положено — выходим. Но работать мы не можем, и хозяин нас понимает. У него у самого племянник там.
Вообще город разделился на «там» и «здесь». И все, что «здесь», не имеет ни малейшего значения. Когда 3 сентября начался штурм, Аслан побежал к школе, даже не заперев кафе. Никто ничего не украл.
Для сравнения «Курск». В августе 2000 года Мурманск живо откликнулся на гибель моряков-подводников. К приезду небедных журналистов со всего мира таксисты подняли цены втрое, менялы установили грабительский курс валюты, местное телевидение резко пересмотрело тарифы на перегон картинки. Когда я открыл дверь номера в гостинице «Арктика», первое, что увидел, — россыпь визиток на полу. Силуэт женского тела, телефон и надпись: «А мы уже здесь».
В Беслане мне в первый же день стало стыдно за русских. По сравнению с осетинами мы во время терактов выглядим бледно. На площади Дома культуры ни одного пьяного. Местные жители пускают журналистов на ночлег бесплатно. Улыбка воспринимается как оскорбление, смех — как пособничество террористам.
Для сравнения — «Норд-Ост». В ноябре 2002 года окрестности ДК Шарикоподшипникового завода превратились в место массовых гуляний. Люди приходили глотнуть воздуха исторического события. Сфотографироваться на фоне кордонов. Смех и улыбки. Молодежь заставила все окрестные дворы пустыми бутылками из-под пива. Если бы события развивались так же, как в Беслане, никто спасать заложников не побежал.
1 сентября, 9 утра. Я нахожусь возле школы на празднике начала учебного года. Перед школьным крыльцом куча детей и родителей, выступление первоклашек, первый звонок и все такое. Номер школы — 157, и находится она не в Северной Осетии, а в Киеве. Я приехал сюда сделать смешной репортаж о том, как мастер косноязычия Виктор Степанович Черномырдин дает украинским детям первый в этом году урок. Про Беслан я знаю только то, что это город, в котором делают средней паршивости водку и шампанское.
Тема черномырдинского урока звучит так: «Человеческая жизнь — это высшая ценность».
Я уже было совсем поверил, что так оно и есть, когда позвонили из редакции и сказали, что нужно ехать в Осетию.
Вместо урока Черномырдина я получил урок Беслана. Теперь я точно знаю, что человеческая жизнь вовсе не высшая ценность. Теперь я знаю, что европейский постулат о высшем смысле человеческой ценности и есть та зараза, которая разъедает и Европу, и Россию. Если высшая ценность — твоя собственная жизнь, то единственный смысл этой жизни — получить от нее максимальную дозу удовольствия. А человек, получающий удовольствия, — это слабый человек. Очень слабый.
Теперь я точно знаю, что высшая ценность — человеческая смерть. И смысл жизни — в смерти. Не в том, чтобы срочно умереть, а в том, чтобы знать, за что эту свою жизнь можно отдать не задумываясь. Смысл любого действия в том, что заставляет отказаться от бездействия. Формула поступка — отказ. Чтобы встать, нужно отказаться от состояния покоя. Чтобы прыгнуть с парашютом, нужно отказаться от состояния безопасности на борту самолета. Чтобы жить полнокровной жизнью, нужно изначально отказаться от нее, отдать ее в заложники высшей воле и жить по этой воле и умереть по ней, если потребуется.
Я вспомнил, что мне приснилось той ночью, когда я смеялся. Мне приснилось, что человек на самом деле сам себе не нужен. Абсолютно. Всю жизнь он мается одной заботой — кому бы подарить свою собственную жизнь. Он. и хочет этого, и боится. Это очень смешно.
Умеющих убивать могут победить лишь умеющие умирать. Террористы научились убивать. Мы не умеем ни того, ни другого. Поэтому мы проигрываем терроризму.
После Беслана я почувствовал смертельную усталость от той системы равновесных ценностей, в которой мы живем. В которой грех не грешнее святости, а святость не круче греха. Впервые пожалел, что не родился веке в XVI или XV. Когда мир был строгим, жизнь не кончалась смертью и люди боялись только Бога — живого и настоящего.
Я ни к чему не призываю. Я просто описываю состояние человека после Беслана. Возможно, до следующего августа это пройдет. Склероз умеет.

* * *
Через два месяца после теракта меня снова командировали в Северную Осетию. На этот раз в «мирный» Беслан. Я должен был сделать заключительный репортаж нашей акции «Дети Беслана». Весь сентябрь и октябрь «Известия» публиковали истории выживших детей, бывших заложников. Указывали номера их банковских счетов для пожертвований. Тогда мы еще не знали, что существенная часть этих денег станет добычей хлынувших в город сектантов. Тогда мы просто решили найти ответ на непростой вопрос: что еще нужно пострадавшим в теракте, кроме материальной помощи.
Когда я приехал, вся республика отмечала неделю Святого Георгия — Джоргуыба. На протяжении многих веков последняя неделя ноября считалась главным праздником осетинского народа. Непременным атрибутом застолий в эти дни считаются три осетинских пирога. Они символизируют солнце, землю и большого Бога. В 2004 году впервые в истории Северной Осетии жители Беслана приготовили на Джоргуыба не три, а два пирога. Впервые в истории Северной Осетии неделя Святого Георгия была не праздничной, а траурной. Лишним оказался тот пирог, который символизирует солнце. Когда солнце для человека гаснет, ему остается только Бог и земля. Для многих жителей Беслана солнце померкло 3 сентября. Спустя 3 месяца им не стало светлее. Деньги, которые стекаются в этот город со всей планеты, помогают, но не лечат. Еще больше, чем материальной помощи и сочувствия, людям Беслана не хватает правды. Пока нет одной правды на всех, каждый ищет ее по-своему.
Если бы кто-то попал в Беслан, не зная, что в нем случилось три месяца назад, он бы подумал, что в этом городе живут очень странные люди. У них черные одежды и серые лица. Их бесплатно возят на такси, причем водители сразу выключают в салоне музыку. Хотя можно и не выключать. Люди Беслана очень плохо слышат. Они не реагируют на сигнал клаксона, когда переходят дорогу. Город как будто оглох и замер. По улицам ходят в основном женщины. Мужчины стоят. Просто стоят на месте и о чем-то думают. Стоять на месте в Беслане для многих стало главным занятием.
В городе есть места, где можно увидеть особенно много просто стоящих мужчин. Среди них — Новое кладбище. Оно занимает ровно столько же места, сколько старое. Три месяца назад, после похорон, здесь были только грязь и цветы. Теперь — асфальт и гранит. На некоторых могилах кресты (это осетины-христиане), на некоторых — просто гранитные столбы (это осетины-мусульмане), но на всех написано «Рухсагу!» — царствие небесное. Местами попадаются пустые ямы — это или для тех, кто еще не опознан, или для тех, кто все-таки выжил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83