Человек подался вперед, будто делал выпад. Боец. Но он лишь протягивал руку. Логос взял его за руку.
— Идем.
— На арену? — спросил Андабат. Голос из-под шлема звучал глухо.
— Скорее! — сказал Логос.
— За что я буду сражаться? — спросил Андабат.
Он сильно хромал, но следовал за Логосом.
— Как всегда — исполнять желания. Или ты забыл, зачем вообще сражаются?
— Просто так, — сказал Андабат. — Ради крови.
Поле кончилось — они стояли перед черным зевом пещеры.
— Сюда, — сказал Логос и шагнул в галерею.
И вновь ослеп, рванулся вперед — во тьму. Андабат бежал следом.
— Сними шлем! — крикнул Логос. — Сними шлем. Теперь ты видишь!
Рванулся вперед и с размаху впечатался в стену.
— Дверь рядом, — услышал он голос матери.
— Опять забыл, — Вер попытался улыбнуться. — Глупо.
— Ляг на кровать, я закапаю тебе глазные капли, — услышал он голос матери.
— Что за капли?
— Мне дал их сосед. Узнал, что ты ослеп, и дал эти капли. Сказал: они непременно помогут.
Вер (а вернее, Логос) уловил слабый запах амброзии и улыбнулся. Эти капли непременно помогут.
— А у нашего соседа не было крылышек на шлеме? — спросил он.
Глава 11
Сентябрьские игры 1975 года (продолжение)

«Тираж „Первооткрывателя“ вновь за половину месяца увеличился вдвое». «Сенат отказался рассматривать вопрос об обожествлении Элия».
«Из раздела объявлений: „Все желающие стать клиентами Постума Августа могут записаться в канцелярии императора. Для граждан Рима ограничений нет“.
«Конный отряд монголов в количестве двухсот человек — как полагают, посланный на разведку, — уничтожен кавалерией Шестого легиона. Планируется дополнительно перебросить в Месопотамию три алы из Галлии».
«Акта диурна», 9-й день до Календ октября
Элий шел по Риму. Рим был абсолютно пуст — ни единой живой души. Хлопало на ветру пурпурное полотнище, натянутое в пролете арки Септимия Севера. Было утро — розовые облака исчиркали небо вдоль. Кроны пиний на Капитолийском холме казались почти такими же черными, как свечи кипарисов. Двери в храм Сатурна, где хранилась римская казна, были раскрыты. Ступени засыпаны бумагой. Элий всмотрелся. Это были документы, выброшенные из табулярия. Только теперь он заметил, что бумаги валяются повсюду, и ветер поднимает их и гонит, как палую листву, по форуму. Вся история Рима была разбросана здесь и уносилась ветром, а Элий смотрел, как листки порхают бабочками под аркой и носятся наперегонки в галерее базилики Эмилия. Ветер закидывал их на крышу курии и на Септимиеву арку, и нес дальше — на форум Цезаря, потом на форум Траяна, и донесет вскоре до театра Помпея и до Пантеона и терм Агриппы, и дальше, дальше, чтобы рассыпать по свету всю невиданную славу Рима, рассеять, развеять и обратить в прах. Элий кинулся собирать страницы — печатные бланки и обрывки старинных пергаментов и папирусов, но они ускользали и летели прочь, их кружение все усиливалось, все крепчал ветер, и уже настоящий бумажный ураган несся по Риму. Небо потемнело, из розовых облака сделались красными. Багровый больной свет заливал пустой город, и в небе над головой не было солнца.
Элий силился закричать, но не мог — он напрягал голосовые связки, шея разрывалась от боли, и он все же закричал, и испытал ни с чем не сравнимое облегчение, несмотря на острую боль…
И проснулся и сел на кровати, глядя в непроницаемую черноту ночи. Он тяжело, судорожно втягивал в себя воздух, будто боялся, что каждый вздох может оказаться последним. Элий ощупал шею — она все еще болела, — и пальцы наткнулись на бинты. Повязка охватывала часть груди и плечо. Он был ранен… Да, кажется, в него попала стрела. Элий огляделся. При слабом свете масляного светильника различил ряд кроватей и спящих людей. Желтые пятна лиц, белые пятна бинтов. Он в госпитале. Все в порядке… Элий хотел было лечь, но… что-то его встревожило. Элий пока не мог понять что. Прежде всего — это не госпиталь Нисибиса: он много раз бывал там и помнил маленькие его комнатки. Это не Нисибис — с каждой минутой Элий чувствовал это все отчетливее. Он поднял руку и нащупал коротенькую бородку. Именно не щетину, которая колет ладони, а бородку. Между тем он помнил отчетливо, что в то последнее утро, когда был ранен, он брился. Страх ледяной иглой прошил его тело. Элий откинулся на подушку, прижал руки к груди, пытаясь унять прыгающее лягушкой сердце. «Я в Антиохии», — попытался убедить себя, хотя ничто не намекало на это. Но где же ему быть, как не в Антиохии: Руфин пришел на помощь, снял осаду с Нисибиса и велел перевезти раненого Цезаря в Антиохию…
Но тут же понял, что ненужно лжет себе. Потому что раненого Цезаря в богатой, набитой золотом Антиохии поместили бы в отдельную роскошную палату, рядом с ним бы торчали три сиделки, шелковые занавеси на окнах и дверях колебал бы прохладный ветерок, гонимый лопастями вентиляторов. А он находится в общей палате, набитой людьми, и лишь ночной ветер пустыни развеивает удушающий запах гноящихся ран, немытого тела и лекарств.
Ветер пустыни…
Он ни с чем не мог спутать этот ветер. Сухой, ледяной и одновременно несущий в себе память о полуденном зное воздух — он вдыхал его когда-то.
Пустыня…
Он рванулся к решетке окна. И различил в темноте освещенные зеленоватым светом луны зубчатые стены и макушки пальм.
Пустыня…
Элий рухнул на кровать и закрыл глаза. Комок отчаяния и боли тошнотой подкатился к горлу. Он — пленник, другого объяснения быть не могло. Элия выворачивало наизнанку, не буквально, нет. Но лучше блевать, исходя желчью, чем корчиться червяком от отчаяния.
Когда он вновь открыл глаза — в изножье его кровати кто-то сидел. Зеленоватый отблеск обводил контуром огромную кошачью голову. Желтые глаза в темноте светились янтарем. Элий несколько раз моргнул, пытаясь прогнать странное видение, но не мог. Открывая глаза, он вновь видел гигантскую кошку, желтые глаза немигающе смотрели на него из темноты. Возле его кровати сидел большой оранжевый с черным тигр.
— Так плохо? — спросил Элий, решив, что в бреду ему привиделся огромный зверь.
— Не особенно хорошо, — отвечал тигр человеческим голосом почти весело — видимо, замешательство римлянина его забавляло.
— Я умру? Моя рана смертельна?
— Ты не умираешь от смертельных ран, римлянин. Твоя душа накрепко пришита к твоему телу. Так что выздоравливай — тебе еще не суждено умереть.
Слова тигра, умеющего разговаривать человеческим голосом, не особенно успокоили Элия. «Это я, я… я же знаю, что не могу умереть, и тигр знает… но почему тигр? В зверинце видел когда-то, в детстве… на арене Колизея на детских представлениях тигры часто прыгали через огненные кольца…»
— Я сам по себе, — сказал тигр, — и твои детские воспоминания совершенно ни при чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87