— Мне больше не доставляет удовольствия пить с тобой!
— Ради всего святого, не будем ссориться!
— Почему же?
— Вот мы и коснулись этого! Наконец-то! Ты признаешь, что мы соперники?
— Нет, — буркнул я.
— Обещай хотя бы, что приедешь на праздник по случаю нашего обручения.
— Нет! Она не хочет выходить за тебя!
— Ошибаешься! — Аксель хитро улыбнулся.
Он почти бежал, чтобы догнать меня. Неожиданно он начал горланить песню.
— Я ей сказал, что ты ходишь к проституткам! — мрачно изрек я.
Он перестал петь и уставился на меня:
— Не лги! Ты не решился бы на такую подлость! Его глаза и рот казались узкими щелками на лунном ландшафте.
— Но ведь ты ее не любишь! — сказал я как можно спокойнее.
Он остановился. Осторожно взял меня за воротник и повернул лицом к себе.
— Это ты ее не любишь, — процедил он сквозь зубы.
— Думаешь, ты знаешь о любви больше, чем я? — Я вырвался из его рук.
— Любовь — это не состязание! — сердито бросил он.
— А что же это такое?
— Речь идет о том, что человек должен найти себе такую жену, с которой он сможет прожить всю жизнь. Анна замечательная девушка. И она…
Больше он ничего не успел сказать. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг заплакал. Сам не понимаю, как это получилось. Всхлипывая, я объяснял свою слабость тем, что в последнее время слишком много занимался и часто дежурил по ночам. Что я плохо переношу коньяк и вино.
Мы стояли на Конгенс-Нюторв. Прохожие смотрели на нас. Улыбались, пожимали плечами и медленно уходили, обернувшись раз или два. Два молодых хама остановились, один из них смеялся, другой ловко передразнивал меня.
Вдруг я услышал, как что-то хрястнуло. И тут же тот, который передразнивал меня, уже лежал на спине.
Одним ударом Аксель сбил его с ног. Две женщины закричали. К нам подошли люди, возвращавшиеся из театра.
— Что тут происходит? — спросил господин в цилиндре и визитке.
— Этот человек плюнул на моего друга, который плакал, потому что у него случилось несчастье! — сердито ответил Аксель.
Толпа разглядывала лежавшего на мостовой парня. Дамы морщились. Потом все разошлись.
К нам бравым шагом подошел полицейский. Он тоже пожелал узнать, что случилось. Аксель повторил то, что сказал раньше. Но теперь сбитый им парень оправился настолько, что разразился бранью. И напрасно. Мир несправедлив к бранящимся. Полицейский принял сторону Акселя, схватил парня за шиворот и увел его.
Мы были одеты безупречно. А я к тому же не произнес ни слова.
Когда мы остались одни, насколько это возможно на Конгенс-Нюторв, Аксель процедил сквозь зубы:
— Я все-таки должен выпить сейчас водки, даже если это будет стоить мне свободы!
Я поплелся за ним.
После третьей рюмки, которую мы выпили в красноречивом молчании, Аксель осторожно спросил:
— Неужели ты не понимаешь, что никогда не получишь ее?
Не отвечая, я бросил на него гневный взгляд.
— Ты хочешь жениться на ней? И увезти ее в свой медвежий угол?
Я по-прежнему молчал.
— Я ее знаю, она сбежит оттуда через два месяца!
— Катись к черту! — горько вырвалось у меня.
— И ты тоже! Мы помолчали.
Двоим студентам за соседним столиком, которые уже с трудом сидели на стульях, хозяин предложил отправиться домой в Регенсен, прежде чем их придется везти туда на тачке.
— Ты лицемер, — вдруг сказал мне Аксель точно таким же тоном, каким хозяин говорил со студентами.
Слово «лицемер» оживило меня.
— У тебя нет никакого права называть меня лицемером!
— Ты играешь с девушками, как кошка с мышью. Но когда это делает другой, ты возмущаешься и поднимаешь шум.
— Я не играю с девушками.
— Играешь!
— Когда? И с кем?
Он перечислил всех по именам. У него была хорошая память. Очевидно, он основательно развил ее, разучивая в детстве псалмы.
— Ну хватит! — Я не защищался.
— Мы даже гадали, уж не подцепил ли ты сифилис, когда вдруг одумался и сдал все экзамены.
— Кто гадал?
— Многие. В том числе и Анна.
— Подлец! Ты говорил об этом с Анной?
— Нет, она сама спросила меня об этом. Я бессильно откинулся на спинку стула.
— И что же ты сказал ей?
Он пожал плечами, опрокинул в рот остатки водки и вытер губы.
— Сказал, что не знаю, чему верить. Что ты все время сидишь дома над учебниками. Похудел и стал похож на пугало. Даже не моешься…
— А она?
— Сказала, что тебя надо спасать.
Я вдруг понял, что она не случайно встретилась мне на улице. Меня нужно было спасать! Но почему? Значит ли это, что я ей небезразличен?
— Ты ей не нужен! — сказал я Акселю.
— Не нужен сейчас, буду нужен потом.
Я сплюнул, чтобы продемонстрировать свое отвращение и протест.
— Она сбежит от тебя в Лондон! — вырвалось у меня.
«Вот я и предал ее», — подумал я.
Но Аксель был невозмутим:
— Женщины из приличных семей не сбегают, хотя и грозят сбежать. — Он не спускал с меня глаз.
Я сильно опьянел. Это был тяжелый, невеселый хмель. Мы помолчали. Наконец он дружески похлопал меня по плечу и сказал:
— Хватит, Вениамин! Выпьем еще по одной, я угощаю. Сколько нам еще осталось быть вместе?! Скоро со студенческой жизнью будет покончено… Хорошая была жизнь. Мне будет… Да-да, мне будет недоставать тебя! Но надеюсь, мы с тобой попадем в ординатуру в клинике Фредерика и встретимся там опять!
Он снова похлопал меня по плечу.
— Неужели Анна поверила, будто у меня сифилис?
— Какое это имеет значение! С сифилисом ты еще интересней, чем без него, — сказал он. — А такие женщины, как Анна, любят спасать людей.
ГЛАВА 8
Все последующие дни Рейнснес представлялся мне раем, скрывающимся за радугой. Я не чаял дожить до того дня, когда доберусь туда. Не говоря уже о том, когда вернусь туда насовсем. Много лет я внушал себе, что больше не считаю его своим домом. Но теперь он завладел мной, и я ни о чем другом не мог думать. Словно нашел старую детскую книжку с картинками и боялся открыть ее.
Я убеждал себя, что должен поехать домой ради Андерса и что еще неизвестно, получу ли я место ординатора в какой-нибудь копенгагенской клинике.
* * *
Уже в Бергене мне стало известно, что солидные силы оказывают давление на норвежский стортинг, чтобы немного проучить шведского короля. Я не мог принять ничью сторону. Слишком долго меня здесь не было. Я даже испытал некоторое злорадство, оттого что и Норвегии приходится отстаивать свои права. Я еще не простил ей, что она позволила Дании одной принять на себя удар Бисмарка. Мне до сих пор было стыдно, когда я думал об этом.
Чем дальше на север шел наш пароход, выбрасывая клубы дыма, тем больше я жалел, что еду домой.
Спутник, с которым я делил каюту, мешал мне спать по ночам своим храпом. А в шесть утра он уже начинал кашлять и отхаркиваться. К тому же он болтал, не закрывая рта.
Я отвечал односложно. Помня, как я презирал Юхана, который вернулся из Копенгагена слишком «одатчанившимся», я решил говорить как можно меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113