Машина быстро уехала, я выглянул из-за стойки и увидел одну женщину, она кричала что-то по-итальянски, рядом с ней детская коляска, перевернутая, а на тротуаре младенец, весь в крови. Эти ублюдки промазали и убили младенца! Боже мой! Затем кто-то показал на меня пальцем, мол, стреляли в него, мол, он виноват, все стали орать на меня, проклинать меня, будто я убил ребенка! Мне пришлось сбежать оттуда, иначе меня бы разорвали. После этого я совершенно точно знал, что убью этого подонка. Это стало для меня вопросом чести, я поклялся убить его. А вся пресса обвинила меня, так и так, из-за Голландца Шульца убит невинный младенец, а все потому, что он в войне с Коллом, с этим психом. Все шишки посыпались на меня, я принял все, что должно было посыпаться на Колла. Будто я не предупреждал никого, не говорил никому, что надо за ним следить. Поскольку стреляли в меня и промахнулись, то я и виноват. Будто мне надо было специально подставлять себя под пулю вместо ребенка! Но началось-то все с этого идиота! Я что ли сбежал от суда. Десять тысяч залога, моих личных денег, достались правительству Соединенных Штатов. Затем она начал трясти мои грузовики, мои точки – какую ошибку я допустил, что нанял его к себе на работу! В общем я поклялся, что достану его – это был вопрос восстановления мира и спокойствия на земле. Так, как я его понимаю. И знаешь что я придумал?
Раздался стук в дверь, вошла мадам с двумя бутылками пива и двумя стаканами на подносе.
– Рассказываю про Винса! – сказал он ей, – Все было очень просто. Все гениальное просто. Я вспомнил, что он и Оуни Мадден очень много между собой говорили.
– О, Оуни! Это был джентльмен! – воскликнула мадам, прикуривая.
– Согласен! – прокомментировал Шульц и продолжил, – Поэтому я пришел к выводу, что у Колла что-то есть на него. Иначе зачем такому джентльмену общаться с отбросами улицы. И это оказалось нетрудно. Я послал Аби Ландау в офис к Оуни. И тот сидел с ним весь вечер рядом. Когда Колл наконец ему позвонил, то Аби сказал, ты, мол, потолкуй с ним подольше, главное, чтобы тот не вешал трубку. А у нас на улице был полицейский, который и помог нам определить номер, с которого Колл и звонил. В общем, он звонил из автомата с одного бара. Через пять минут мы на машине домчались до этого бара. Они сидели у фонтана и смотрели за обстановкой. Но мой Томпсон произвел на них впечатление и они тут же удрали, и больше их никто не видел. Мой парень прошил телефонную будку насквозь, и верх, и низ, Винс даже дверь не мог открыть от неожиданности и выпал из будки, сломав ее. А Аби в это время сидел в офисе Оуни и слушал что происходит. Сначала был разговор, потом выстрелы, потом – тишина. Он повесил трубку и говорит, мол, спасибо мистер Мадден, извините за беспокойство. Так мы сделали Колла, и да пребудет его вшивая плоть в аду на времена вечные!
Мистер Шульц замолк, тяжело дыша от воспоминаний. Он взял с подноса бутылку и всосался в нее. Я утешился мыслью, что люди обычно переживают любую потерю до тех пор, пока они остаются самими собой.
На следующее утро я спустился вниз и немедленно понял, что что-то случилось. Женщины исчезли, будто их и не было, двери во все комнаты были нараспашку. Я услышал звук работающего пылесоса, в кухне возился с кофе Ирвинг. Когда он разлил напиток по чашкам, я пошел следом за ним и перед одним из номеров дверь захлопнулась у меня перед носом. Но я увидел, что комната полна народу, около дюжины мужчин, все одеты и все трезвы.
Мне велели прогуляться и я отправился на улицу. Это было в районе Семидесятых, на полпути от Коламбас-авеню до Бродвея, дома впритык друг к другу, ступени, двери, замки, зашторенные окна, и снова – ступени, двери, замки. Ни аллей, ни пустых площадок, одна сплошная стена жилых домов. Вскоре я устал от однообразия вида сплошного камня, да и немного подзамерз, ведь я просидел в закрытом помещении два дня и три ночи никуда не выходя. Пришла настоящая хлябкая осень, дул противный пронизывающий ветер, поднимающий с тротуаров мусор и опадающую с редких деревцев листву. Мне показалось, что меня преследует холод, север и безнадежность, что никуда я из этого города не уезжал, но и своим его не ощущал. Из щелей плит вдоль дорог лезла враждебная мне трава, тоже пожелтевшая, на каждом углу сидело по стае что-то ищущих на асфальте голубей, телефонные провода оккупировали воробьи – маленькие ищейки матери-природы.
Разумеется, я был обижен столь бесцеремонным отсечением меня от явно важного совещания, я желал знать, что мне делать, чтобы моя ценность для банды была востребована, неважно как и неважно что. Потом я ругнулся и решил вернуться назад. Обнаружилось, что все гости ушли, в передней, самой большой комнате сидели мистер Берман и мистер Шульц, одетые для бизнеса – рубашки, галстуки, пиджаки. Мистер Шульц вышагивал по комнате, перебирая четки – недобрый знак. Когда в прихожей зазвонил телефон, он сорвался с места, схватил трубку и, что-то выслышав, бросил ее раздраженно обратно. Затем надел шляпу.
– Ну что остается делать человеку? – воскликнул он, побледневший от ярости. – Скажи мне! Могу я, наконец, получить передышку, могу покушать плодов с садов, выращенного мной? Когда же я смогу это сделать?
Мистер Берман, высунувшийся в окно, сказал: «О'кей!» и Голландец стремительно вышел на улицу. Я подбежал к окну и увидел, как он ныряет в машину. Лулу Розенкранц осматривал всю улицу, сверху донизу, и когда босс залез, он сел к нему с другой стороны. Машина тут же рванула с места, оставив за собой лишь выхлопы белого дыма.
Хозяйка, мадам Магси, зашла в комнату и плюхнула на кофейный столик перед мистером Берманом коробку из-под обуви, полную счетов за услуги публичного дома. Они вместе начали проверять их. Я смотрел на них и удивлялся, так они смахивали на сказочных персонажей, старый дровосек и его не менее древняя жена, перебирающие волшебные семена. Но говорили они о числах. Я подобрал несколько газет, валявшихся на полу. Заголовки гласили: «Мэр Нью-Йорка предупреждает Голландца Шульца, что если последнего увидят в одном из пяти районов города, то он будет немедленно арестован, а специальный уполномоченный Томас Дьюи из налоговой инспекции объявляет, что он готовит обвинение против мистера Шульца, по поводу уклонения от налогов.» Вот оно что! Нью-йоркских журналистов, всех до одного, возмутил сам факт непризнания Голландца виновным в провинции, все до единой газеты требовали скальпа Шульца, все политики, самого разного ранга, также возмущенно выплескивали свои комментарии на газетные полосы, сенаторы были возмущены, конгрессмены просто клокотали от ярости, к ним присоединялся хор юристов всех мастей, полицейских начальников, всех, всех, всех! На фоне этих возмущенных статей приводилась одна фотография мистера Шульца из зала суда, на которой тот сиял от удачи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90