— Один семестр — не страшно. Наверстаешь. Подашь заявление с просьбой принять во внимание твой средний балл.
— Средний балл я тоже профукал. Так что можно сразу подавать заявление на курсы операторов автомата для жарки картофеля.
Анна-Луиза уверенными движениями подравнивает края, обрезая лишние полоски бледно-желтого теста, как специалист по косметической хирургии отсекает кое-что лишнее у поп-звезды.
— Я тебе помогу, Тайлер. У меня оценки сейчас хорошие. Давай разберусь, с чем там у тебя затык. Время я выкрою.
Анна-Луиза принимается в деталях разрабатывать план спасательных мероприятий, а мне даже слушать -скулы сводит. Через несколько минут я соглашаюсь, лишь бы поскорей отвязаться, не то я совсем завяну, если мне начнут втолковывать, что я должен заниматься как проклятый, чтоб ни одна минута не пропадала даром, а новый материал можно зубрить по очереди и потом встречаться и друг друга проверять — короче, разумный подход, разумно изложенный в процессе разумного времяпрепровождения — выпекания пирога с черникой.
Ну да ладно, главное — я увел ее в сторону от подозрений. Теперь Анна-Луиза будет считать, что странности моего поведения в последнее время объясняются исключительно драмой учебной, а не сердечной — если в этом и правда причина того, что со мною происходит.
Господи, каким дерьмом собачьим я себя чувствую! Я же сам знаю, что мне до смерти хочется просто раздеться до носков и лежать, переплетясь ногами с белыми гладкими ногами Стефани, и чтоб она кормила меня зелеными виноградинками, как гейша кормит с руки карпа в пруду, и чтобы она легонько потирала мне живот и фальшиво напевала бы мне в глаза тупо переведенные рок-н-ролльные песенки. Ну не сволочь?
— Ну, и где же ты в таком случае пропадаешь, — спрашивает Анна-Луиза, — если не корпишь часами над своим отельно-мотельным менеджментом?
— В полях, — отвечаю я. — В «Свалке токсичных отходов». На пустырях вокруг Завода. Шляюсь по заброшенным садам. Мне нужно собраться с мыслями, сориентироваться в пространстве.
— С завтрашнего дня начинаем с тобой заниматься, — предупреждает Анна-Луиза, провожая меня до шлюзовой камеры, на ходу вытирая руки посудным полотенцем.
— В субботу? — уточняю я — провинившийся. — Ладно. Давай.
— Я завтра работаю в утро, к четырем освобожусь. Потом мне надо заскочить в торговый центр. Можем там с тобой встретиться?
— Конечно.
— В «Святом Яппи». В четыре.
Целуемся. Не обнимаясь, потому что руки у нее еще не отмыты от кухонной грязи.
По дороге домой я проезжаю мимо временного жилища Дэна. Почему я превращаюсь в то, что я есть? До поездки в Европу я таким не был. Неужели Дэн — это то, чем я рано или поздно стану? Я — им? Жуть. Неужели от меня самого совсем ничего не зависит?
Я чувствую, как начинаю забывать, что я чувствовал, когда был моложе. Мне приходится напоминать себе, что забывать что-то из прошлого — не значит выбрасывать это за ненадобностью.
Ночь холодная, звезды мерцают, и я спрашиваю себя, что служит нам защитой от космоса. Я спрашиваю себя, благодаря чему у нас всегда есть наш воздух, и почему наш кислород, и азот, и аргон остаются с нами, а не улетучиваются в бесконечную небесную даль. Мир наш кажется таким крошечным — таким холодным на фоне великого Всего. Я смотрю на голые деревья и чувствую, как тает во мне способность даже мысленно представить места с теплым, тропическим климатом. Может, внизу, под этой холодной каменистой корой, скрывается иной мир, в котором ярко-розовые соцветия, отцветая, источают одновременно запах гнили и тонкий аромат, — мир, где жаркий зной так щедр и вездесущ, что циклы жизни и смерти теряют обособленность, накладываются друг на друга, и плоды, листья, останки ложатся на землю с такой скоростью, что почва не успевает затвердевать и в ней все время происходит какое-то слабое, замедленное движение, как в мышцах спящего спортсмена.
Мой мир опять куда-то мчится — слишком быстро! Я думаю о том, что мои денежные ресурсы скоро иссякнут, и, поддав газу, с ревом лечу через пригороды Ланкастера, но производимый мной шум не в силах взять верх над холодом, над безразличием черного неба и ледяных, далеких звезд.
Добравшись до дому, я открываю дверь и вхожу, но и там тоже довольно прохладно. Джасмин на занятиях женской группы; Дейзи у Мей-Линь, они там вместе мусолят журнал для фанатов хард-панк-рока «Гууу». Марк, зарывшись в спальный мешок, смотрит телевизор, где идет документальный фильм про то, как ученые открыли какую-то новую планету. Голос диктора утверждает, что вселенная холодна и безжалостна, и мне ему верить не хочется.
Раздвижная дверь позади меня со стуком захлопывается, и я уже стою в нашем заднем дворе, и я понимаю, что все больше запутываюсь, глаза мне застилает пелена, и я подпрыгиваю на месте, как маленький, а потом плотнее запахиваю на себе куртяшку, пытаясь унять страх.
Мой взгляд падает на компостную яму, которую Джасмин устроила у задней границы участка рядом с кустами малины, — там у нее «делается» земля, — охваченные процессом ферментизации липкие слои отцветших букетов, объедков и птичьих ошметков (Киттикатина лепта). Я подхожу, встаю на колени и, разметав в стороны верхний слой из скошенной травы, последней в этом сезоне, со вздохом глубоко запускаю руки в жаркую, живую, дышащую мякоть — по самый локоть, перепачкав куртку, — только чтобы ощутить тепло, исходящее от нашей планеты, от Земли.
27
У птиц сегодня большое веселье.
Вороны потягивают коктейли, и ласточки состязаются, кто из них, сорвавшись с места, обставит других на старте, — сам видел сегодня утром, когда шел по Урановой улице за номером «Уолл-стрит джорнал» в газетном киоске. Такой гомон подняли — можно подумать, весна на дворе!
Что-то будет.
Заново обретенный и новой стрижкой подкрепленный вкус к жизни, который с недавних пор ощутила Джасмин, переживает временный откат.
— Давай шевелись, Джасмин, подъем! У тебя свидание, кавалера проспишь. Все наверх! Подкрепляться! Яичница выдается без ограничений. Раз-два-встали! Что ты развалилась, как обленившийся барбос! Не пинками же тебя расталкивать — у меня сил нет.
Джасмин что-то слабо блеет из-под натянутой на голову цветастой простыни, по краям придавленной беспорядочными россыпями разной степени прочитанности книжек из серии «Помоги себе сам». Я на полпальца приоткрываю окно, и холодный воздух запускает в спальню острый коготь, неся с собой желтоватый шелест тополиных листьев, которые, пританцовывая, летят с дерева и уносятся вдоль по улице в неведомое.
— Закрой окно, Тайлер. Боже! Как холодно! Дай сюда мои очки. — Из-под простыни высовывается рука и сжимается вокруг «бабушкиных» очков, которые я ей протягиваю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69