— Голос у нее как у маленькой девочки, которая снова и снова просит попить, лишь бы оттянуть момент, когда нужно укладываться в постель.
Я обдумываю вопрос.
— Меня тревожит, что тело мое слишком быстро стареет. Волоски в бровях делаются толстыми, непослушными — и точно такие же торчат теперь из ноздрей. Почему же в школе никто не предупреждает нас, что все так будет?
— Ты пользуешься все тем же гнусным одеколоном?
— Нет. Перешел на другой, для пробы. Хочется, чтобы запах был стильный, как от свежего номера «Вэнити фэр». И волосы у меня теперь не особенно тщательно причесаны и совсем не уложены — существуют, так сказать, в вольном режиме. Для меня это что-то новенькое. Пытаюсь изменить себя.
— В чем именно?
Я набираю в легкие побольше воздуха.
— Пытаюсь стать уязвимым. Признать, что мне кто-то нужен.
— А ты часом не пытаешься водить меня за нос, Тайлер?
— Анна-Луиза, сделанного не воротишь. Я совершил ошибку. Так разреши мне признать это. Уступи хоть чуть-чуть.
— Мне нужно время, Тайлер, и тебе придется с этим смириться. Ты обошелся со мной подло. Не знаю, Тайлер, что и думать о тебе. Знаю только, что я чувствую. Я разрываюсь. — Судя по тональности, Анна-Луиза собирается закруглять разговор. — Так и быть, ты принят на испытательный срок. И только. Насчет сходить пообедать пока не знаю. Там посмотрим.
— Через двенадцать дней я уезжаю в Сиэтл. Сразу после Рождества.
— Не дави на меня, Тайлер.
— Но мы еще поговорим?
— У тебя испытательный срок.
63
Мы с Марком в гостиной — обкусываем щипчиками для ногтей катышки на черных орлоновых покрышках, которыми затянуты шарообразные динамики выпущенной еще в семидесятые квадрифонической стереосистемы Джасмин. Сама Джасмин периодически выплывает из кухни, чтобы одарить нас счастливой улыбкой, — она ничего не говорит, просто радуется, что я снова дома; за три дня, прошедшие с того момента, как она приехала за мной на автовокзал, она ни словом не обмолвилась о моем отъезде, предпочитая сполна насладиться моим двухнедельным пребыванием дома и не омрачать его ни единым пятнышком тягостных воспоминаний из недавней семейной истории, ведь у нас всего две недели, а дальше меня ждет Сиэтл и работа в «Бектоле».
Когда наше с Марком задание почти выполнено, он раскладывает передо мной комикс собственного изготовления, выполненный им в качестве домашнего задания для урока английского языка.
— Называется «Животинки». История такая: все животные в мире в большом горе. Они вынуждены замаскироваться, потому что хотят вернуть себе тайное сокровище, которое давным-давно похитили у них люди. Они одеваются в костюмы людей и называют себя «животинками».
Марк показывает мне свои рисунки, а я все еще старательно обкусываю катышки. Животинки получились у него потешные: из-под мешковатых костюмов тут и там высовывается то хвостик, то крылышко; из обвислого, накладного, гуттаперчевого носа торчит клюв; съехавший набок парик открывает треугольничек уха; у красоток в бикини мохнатые лапки.
— Но дальше происходит вот что: пока животные, то есть животинки, ищут свое сокровище, они волей-неволей привыкают жить по-людски. И ничего с этим поделать не могут. Лисицы начинают работать на Уолл-Стрит. Собаки ошиваются в барах, пьют коктейли и смотрят спортивный канал. Жирафы, как самые невозмутимые, становятся пилотами самолетов. Овцы занимаются чем попало.
А людям ничего не остается, как тратить все свое время на то, чтобы справиться с ужасной неразберихой, которая получилась из-за того, что среди них поселилось сразу столько животинок. Пришлось срочно увеличивать число полицейских, создавать бесплатные столовые, переучивать социальных работников, без конца изобретать какие-то новые развлекательные экшн-программы, показывать по телевизору пробные, пилотные выпуски.
— И что же дальше?
— Люди наконец узнают о том, что среди них поселились животинки, и решают, что теперь им самим пора маскироваться, — надо же им разузнать, что замышляют животные. И тогда уже люди начинают маскироваться под животных.
— Ну и? — Щелк, щелк.
— История повторяется. Только не совсем. Люди в костюмах животных, вместо того чтобы самим стать как животные, становятся еще больше людьми. Они начинают организовывать настоящих животных в команды и политические партии. Начинают строить вокруг участков земли заборы, сажать растения, давать всем животным имена и налаживать разные программы по типу «двенадцать шагов», чтобы помочь своим меньшим братьям вылезти из мрака на свет.
— И чем все кончается?
— В конце и люди и животные забывают, что же такое они все искали — и даже зачем они нарядились в костюмы. Но они все равно так и носят свои костюмы. И в самом конце остается только маленькое тайное общество из людей и животных, которые еще помнят о поисках сокровища, похищенного давным-давно.
— Ты запросто можешь писать продолжение, Марк.
— Спасибо.
Покончив с катышками, мы еще как следует обметаем динамики выпуска далеких семидесятых годов моей чудо-щеткой для волос и устанавливаем их во всех четырех углах гостиной поверх припрятанных там дедушкиных приспособлений для рекламы «Китти-крема»®. Я протираю ножки под динамиками влажной тряпкой, и теперь они выглядят как новые.
— Они теперь совсем неплохо смотрятся, а, Марк?
— Угу, — соглашается он, — только звучат они все равно как раньше. Телек лучше.
Намеченный на сегодня обед Анна-Луиза отменила. Дурной знак. До отъезда в Сиэтл остается всего неделя, а я еще ни разу даже не видел ее. На все мои звонки отвечает только автоответчик. Пока я раскладываю по коробкам и рассовываю по пакетам содержимое моей спальни, я спрашиваю себя, а что, если Анна-Луиза просто фильтрует звонки и нарочно не отвечает, когда слышит мой голос? Гадать можно сколько угодно. Но я на всякий случай подстраховываюсь. Вчера днем, когда, как я знал наверняка, она была на занятиях в колледже, я оставил у нее под дверью кулек конфет — такой, какие принято покупать на Хэллоуин. Кроме того, я прошмыгнул на задний двор, где осенью посадил луковицы крокусов, чтобы весной у нее под окнами расцвело ЛЮБИ МЕНЯ: ликвидировал слово «меня» и переделал «люби» на «люблю». Мне стало казаться, что первоначальный вариант может быть воспринят как проявление эгоизма с моей стороны. Осторожность не помешает.
Коробки, коробки, коробки. Упаковывать вещи — занятие не то чтобы физически утомительное, но эмоционально опустошающее. Скоро уже глубокая ночь, и башка моя изнемогает от необходимости снова и снова делать выбор — а потом снова, и снова, и снова. И с кожей у меня творится неизвестно что от чрезмерного усердия, с каким я взялся уничтожать запасы «мини-бара» — чтобы покончить с ними до отъезда в Сиэтл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Я обдумываю вопрос.
— Меня тревожит, что тело мое слишком быстро стареет. Волоски в бровях делаются толстыми, непослушными — и точно такие же торчат теперь из ноздрей. Почему же в школе никто не предупреждает нас, что все так будет?
— Ты пользуешься все тем же гнусным одеколоном?
— Нет. Перешел на другой, для пробы. Хочется, чтобы запах был стильный, как от свежего номера «Вэнити фэр». И волосы у меня теперь не особенно тщательно причесаны и совсем не уложены — существуют, так сказать, в вольном режиме. Для меня это что-то новенькое. Пытаюсь изменить себя.
— В чем именно?
Я набираю в легкие побольше воздуха.
— Пытаюсь стать уязвимым. Признать, что мне кто-то нужен.
— А ты часом не пытаешься водить меня за нос, Тайлер?
— Анна-Луиза, сделанного не воротишь. Я совершил ошибку. Так разреши мне признать это. Уступи хоть чуть-чуть.
— Мне нужно время, Тайлер, и тебе придется с этим смириться. Ты обошелся со мной подло. Не знаю, Тайлер, что и думать о тебе. Знаю только, что я чувствую. Я разрываюсь. — Судя по тональности, Анна-Луиза собирается закруглять разговор. — Так и быть, ты принят на испытательный срок. И только. Насчет сходить пообедать пока не знаю. Там посмотрим.
— Через двенадцать дней я уезжаю в Сиэтл. Сразу после Рождества.
— Не дави на меня, Тайлер.
— Но мы еще поговорим?
— У тебя испытательный срок.
63
Мы с Марком в гостиной — обкусываем щипчиками для ногтей катышки на черных орлоновых покрышках, которыми затянуты шарообразные динамики выпущенной еще в семидесятые квадрифонической стереосистемы Джасмин. Сама Джасмин периодически выплывает из кухни, чтобы одарить нас счастливой улыбкой, — она ничего не говорит, просто радуется, что я снова дома; за три дня, прошедшие с того момента, как она приехала за мной на автовокзал, она ни словом не обмолвилась о моем отъезде, предпочитая сполна насладиться моим двухнедельным пребыванием дома и не омрачать его ни единым пятнышком тягостных воспоминаний из недавней семейной истории, ведь у нас всего две недели, а дальше меня ждет Сиэтл и работа в «Бектоле».
Когда наше с Марком задание почти выполнено, он раскладывает передо мной комикс собственного изготовления, выполненный им в качестве домашнего задания для урока английского языка.
— Называется «Животинки». История такая: все животные в мире в большом горе. Они вынуждены замаскироваться, потому что хотят вернуть себе тайное сокровище, которое давным-давно похитили у них люди. Они одеваются в костюмы людей и называют себя «животинками».
Марк показывает мне свои рисунки, а я все еще старательно обкусываю катышки. Животинки получились у него потешные: из-под мешковатых костюмов тут и там высовывается то хвостик, то крылышко; из обвислого, накладного, гуттаперчевого носа торчит клюв; съехавший набок парик открывает треугольничек уха; у красоток в бикини мохнатые лапки.
— Но дальше происходит вот что: пока животные, то есть животинки, ищут свое сокровище, они волей-неволей привыкают жить по-людски. И ничего с этим поделать не могут. Лисицы начинают работать на Уолл-Стрит. Собаки ошиваются в барах, пьют коктейли и смотрят спортивный канал. Жирафы, как самые невозмутимые, становятся пилотами самолетов. Овцы занимаются чем попало.
А людям ничего не остается, как тратить все свое время на то, чтобы справиться с ужасной неразберихой, которая получилась из-за того, что среди них поселилось сразу столько животинок. Пришлось срочно увеличивать число полицейских, создавать бесплатные столовые, переучивать социальных работников, без конца изобретать какие-то новые развлекательные экшн-программы, показывать по телевизору пробные, пилотные выпуски.
— И что же дальше?
— Люди наконец узнают о том, что среди них поселились животинки, и решают, что теперь им самим пора маскироваться, — надо же им разузнать, что замышляют животные. И тогда уже люди начинают маскироваться под животных.
— Ну и? — Щелк, щелк.
— История повторяется. Только не совсем. Люди в костюмах животных, вместо того чтобы самим стать как животные, становятся еще больше людьми. Они начинают организовывать настоящих животных в команды и политические партии. Начинают строить вокруг участков земли заборы, сажать растения, давать всем животным имена и налаживать разные программы по типу «двенадцать шагов», чтобы помочь своим меньшим братьям вылезти из мрака на свет.
— И чем все кончается?
— В конце и люди и животные забывают, что же такое они все искали — и даже зачем они нарядились в костюмы. Но они все равно так и носят свои костюмы. И в самом конце остается только маленькое тайное общество из людей и животных, которые еще помнят о поисках сокровища, похищенного давным-давно.
— Ты запросто можешь писать продолжение, Марк.
— Спасибо.
Покончив с катышками, мы еще как следует обметаем динамики выпуска далеких семидесятых годов моей чудо-щеткой для волос и устанавливаем их во всех четырех углах гостиной поверх припрятанных там дедушкиных приспособлений для рекламы «Китти-крема»®. Я протираю ножки под динамиками влажной тряпкой, и теперь они выглядят как новые.
— Они теперь совсем неплохо смотрятся, а, Марк?
— Угу, — соглашается он, — только звучат они все равно как раньше. Телек лучше.
Намеченный на сегодня обед Анна-Луиза отменила. Дурной знак. До отъезда в Сиэтл остается всего неделя, а я еще ни разу даже не видел ее. На все мои звонки отвечает только автоответчик. Пока я раскладываю по коробкам и рассовываю по пакетам содержимое моей спальни, я спрашиваю себя, а что, если Анна-Луиза просто фильтрует звонки и нарочно не отвечает, когда слышит мой голос? Гадать можно сколько угодно. Но я на всякий случай подстраховываюсь. Вчера днем, когда, как я знал наверняка, она была на занятиях в колледже, я оставил у нее под дверью кулек конфет — такой, какие принято покупать на Хэллоуин. Кроме того, я прошмыгнул на задний двор, где осенью посадил луковицы крокусов, чтобы весной у нее под окнами расцвело ЛЮБИ МЕНЯ: ликвидировал слово «меня» и переделал «люби» на «люблю». Мне стало казаться, что первоначальный вариант может быть воспринят как проявление эгоизма с моей стороны. Осторожность не помешает.
Коробки, коробки, коробки. Упаковывать вещи — занятие не то чтобы физически утомительное, но эмоционально опустошающее. Скоро уже глубокая ночь, и башка моя изнемогает от необходимости снова и снова делать выбор — а потом снова, и снова, и снова. И с кожей у меня творится неизвестно что от чрезмерного усердия, с каким я взялся уничтожать запасы «мини-бара» — чтобы покончить с ними до отъезда в Сиэтл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69