Как бы то ни было, собаки приветствуют очертания вертолетов в небе помахивая хвостами и воя. Чуть живые от восторга.
В доме моего друга-политика обходительнейший слуга-филиппинец успел подать мне четыре мартини, пока я дожидался хозяина возле бассейна, в котором, к несчастью, не было девушек и вообще никого не было. Только низенький садовник ходил поблизости, собирая образцы растений и раскладывая их в полиэтиленовые мешки — как сумасшедший профессор или детектив из телевизора, который намеревается обнаружить преступника по собранным на ковре волоскам. Когда мой клиент наконец-то объявился, я уже не мог сосредоточиться на том, что он мне говорил — из-за жары или из-за мартини, а может быть, из-за того, что солнечные дни не дают мне обращать внимание на реальный мир. Однако я все-таки расслышал слово «судьба», произнесенное по меньшей мере дважды за время нашей короткой беседы. Интересно было бы знать, о чем говорил этот тип.
«Судьба» — это слово, которое хозяину такого большого сада употреблять вообще незачем. «Судьба» — это слово, которое нужно бы оставить тем кто все еще ждет.
Я прошу таксиста притормозить возле белого дома с нелепыми лестницами и башенками; кажется архитектору, который его строил, было лет шесть. В саду полно народу. Деловые люди в рубашках с засученными рукавами и идеально повязанных галстуках, девушки в бикини вокруг бассейна. Девушки осваивают трамплин. Некоторые прыгают с решительным видом, другие притворяются напуганными, чтобы привлечь к себе побольше внимания. Бизнесмены выпивают и лезут руками в воду, чтобы потрогать девушек, и все вместе похоже на детский парк, заполненный идиотами. Все мужчины (включая и меня) всегда из кожи вон лезут, чтобы понравиться шлюхам — как будто бы в этом деле, помимо коммерческого интереса, существует возможность настоящего соблазнения или даже искрометного веселья, которое просто где-то прячется. Это так же грустно, как переживать из-за боя подкупленных боксеров, так же смешно, как палить по мертвой утке. Вот о чем я размышлял в тот момент, когда таксист по неведомой мне причине самостоятельно решил, что я видел достаточно, тронулся с места и спросил, не глядя на меня:
— Ну, а теперь куда?
Разумеется, я не нашелся, что ему ответить.
Ребенок сидит у окна. Смотрит на лестницу, которая поднимается на второй этаж. Комнаты внизу размещены так близко к бассейну, что вода порой выплескивается на шторы, потому что окно открыто, потому что кондиционер, кажется, сломался, потому что хозяин эттого мотеля потратил пущенные для ремонта деньги на баб. Все это Хай успевает мне рассказать, пока достает из-под кровати библию. Хай — это веселая, маленькая, худая и некрасивая девушка, употребляет кокаин, у нее трое или четверо детей, которые ей помогают: они наблюдают за дверью, лестницей, коридором бассейном, потому что хозяин мотеля помимо того, что тратит деньги на шлюх,еще и отличается привычкой в обмен на молчание отбирать у Хай деньги и кокаин. Ну конечно же, Хай однажды пыталась его убить и перекинула , через лестничные перила, да только хозяин, крепккий старикашка, бывший мотогонщик, рухнул прянмо в бассейн и вылез оттуда полумертвый от смеха, а в остальном вполне целый.
— Молчание его мне на хрен не нужно, — говорит Хай, тряся библию, из которой сыплются бумажные кулечки. — Он никогда не приведет сюда полицию. Это место просто кишит шлюхами.
Мальчик смеется каждый раз, когда мать упоминает про шлюх. Хай, естественно, сердится.
— Смотри, чтобы никто не пришел, и прекрати смеяться — у нас тут дела. Эти дети, вечно они отвлекаются. Готовы смеяться без повода, как дурачки.
Хай раскрывает один из кулечков, два другие засовывает обратно в библию и прячет книгу под кровать. Потом насыпает на стекло ночного столика приличную горку кокаина.
— Только попробуйте, каткой он хороший.
Я мизинцем придвигаю порошок к краю стекла. Потом наклоняюсь и вдыххаю. Ребенок смотрит на меня очень внимательно.
— Очень хороший, это точно.
Проходя мимо бассейна, я вижу остальных детей Хай; заметно, что сложная система наблюдения их очень развлекает. Один мальчишка забрался на пальму. Он пригибается, когда над ним пролетают вертолеты, и, наоборот, тянется вверх, пытаясь ухватить самолеты. И те и другие слишком от него далеко.
Шестой район — не лучшее место для прогулок, но в центре ничего стоящего не найти. Щепотка хорошего кокаина всегда распрямляет спину и пробуждает ощущения, но, конечно, и отходняк ужасный — не то что после мягкой и приятной химии для подростков, которую продают в дискотеках на центральном проспекте. И все-таки, пока я ловлю на улице моторикшу, хотя мне больше подошло бы такси, но это не имеет значения, поскольку становится слишком жарко, чтобы дожидаться появления солнца, — так вот, пока я ловлю моторикшу, я не могу не ощутить, как вера в старые испытанные средства возрождается во мне вместе с радостным весенним чувством.
Я размышляю о встречах, которые ожидают меня на этой неделе. Почти все встречи — в городе, хотя по крайней мере одна будет на берегу реки Перфуме на выезде из Хюэ. Хюэ — это город, который разрубает страну пополам, это зона, по которой все войны прошлись с особенной жестокостью. Я размышляю о встречах в запретном городе Хюэ, от которого почти ничего не осталось, — с тем же волнением, с каким смотришь на заросший травой пустырь и воображаешь величественный храм или библиотеку, сожженную французами. И тотчас же поверх образа грандиозного невидимого дворца проявляется что-то иное: мужчина и женщина лежат на диване в зеленом свете гостиничного номера. Мужчина лежит сверху, его голова покоится меж женских ног — поэтому я не могу его узнать, а женщина улыбается прямо в камеру. Одна их тех фотографий, которые делают с помощью автоспуска, придавая тем самым человеческой жизни чрезмерный смысл. Привет в будущее. Машина времени, которая работает лишь в одном направлении. Конечно, между кокаином и этими картинками нет никакой связи. Кокаин нужен лишь для того, чтобы изображение не фиксировалось, дрожало и в итоге исчезло.
Я добираюсь до Второго района на мотоцикле почти полчаса.
Отпускаю рикшу радом с гостиницей, заказываю в ресторане пиво и прямикам направляюсь в туалет. Набираю приличную горсть и сразу же отправляю в нос. Из туалета я выхожу так, как будто мне сейчас предстоит забить гол с углового. Я ощущаю в себе желание, но это не желание чего-то конкретного — просто абстрактный и нервный энтузиазм, который дает кокаин. Салютую своим пивом группе иностранцев, которые уже ожидают танцевального вечера.
Официант — вроде бы мой старый знакомый — озабоченно смотрит по сторонам: оркестр не явился, а вокруг танцпола собралась уже куча народу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
В доме моего друга-политика обходительнейший слуга-филиппинец успел подать мне четыре мартини, пока я дожидался хозяина возле бассейна, в котором, к несчастью, не было девушек и вообще никого не было. Только низенький садовник ходил поблизости, собирая образцы растений и раскладывая их в полиэтиленовые мешки — как сумасшедший профессор или детектив из телевизора, который намеревается обнаружить преступника по собранным на ковре волоскам. Когда мой клиент наконец-то объявился, я уже не мог сосредоточиться на том, что он мне говорил — из-за жары или из-за мартини, а может быть, из-за того, что солнечные дни не дают мне обращать внимание на реальный мир. Однако я все-таки расслышал слово «судьба», произнесенное по меньшей мере дважды за время нашей короткой беседы. Интересно было бы знать, о чем говорил этот тип.
«Судьба» — это слово, которое хозяину такого большого сада употреблять вообще незачем. «Судьба» — это слово, которое нужно бы оставить тем кто все еще ждет.
Я прошу таксиста притормозить возле белого дома с нелепыми лестницами и башенками; кажется архитектору, который его строил, было лет шесть. В саду полно народу. Деловые люди в рубашках с засученными рукавами и идеально повязанных галстуках, девушки в бикини вокруг бассейна. Девушки осваивают трамплин. Некоторые прыгают с решительным видом, другие притворяются напуганными, чтобы привлечь к себе побольше внимания. Бизнесмены выпивают и лезут руками в воду, чтобы потрогать девушек, и все вместе похоже на детский парк, заполненный идиотами. Все мужчины (включая и меня) всегда из кожи вон лезут, чтобы понравиться шлюхам — как будто бы в этом деле, помимо коммерческого интереса, существует возможность настоящего соблазнения или даже искрометного веселья, которое просто где-то прячется. Это так же грустно, как переживать из-за боя подкупленных боксеров, так же смешно, как палить по мертвой утке. Вот о чем я размышлял в тот момент, когда таксист по неведомой мне причине самостоятельно решил, что я видел достаточно, тронулся с места и спросил, не глядя на меня:
— Ну, а теперь куда?
Разумеется, я не нашелся, что ему ответить.
Ребенок сидит у окна. Смотрит на лестницу, которая поднимается на второй этаж. Комнаты внизу размещены так близко к бассейну, что вода порой выплескивается на шторы, потому что окно открыто, потому что кондиционер, кажется, сломался, потому что хозяин эттого мотеля потратил пущенные для ремонта деньги на баб. Все это Хай успевает мне рассказать, пока достает из-под кровати библию. Хай — это веселая, маленькая, худая и некрасивая девушка, употребляет кокаин, у нее трое или четверо детей, которые ей помогают: они наблюдают за дверью, лестницей, коридором бассейном, потому что хозяин мотеля помимо того, что тратит деньги на шлюх,еще и отличается привычкой в обмен на молчание отбирать у Хай деньги и кокаин. Ну конечно же, Хай однажды пыталась его убить и перекинула , через лестничные перила, да только хозяин, крепккий старикашка, бывший мотогонщик, рухнул прянмо в бассейн и вылез оттуда полумертвый от смеха, а в остальном вполне целый.
— Молчание его мне на хрен не нужно, — говорит Хай, тряся библию, из которой сыплются бумажные кулечки. — Он никогда не приведет сюда полицию. Это место просто кишит шлюхами.
Мальчик смеется каждый раз, когда мать упоминает про шлюх. Хай, естественно, сердится.
— Смотри, чтобы никто не пришел, и прекрати смеяться — у нас тут дела. Эти дети, вечно они отвлекаются. Готовы смеяться без повода, как дурачки.
Хай раскрывает один из кулечков, два другие засовывает обратно в библию и прячет книгу под кровать. Потом насыпает на стекло ночного столика приличную горку кокаина.
— Только попробуйте, каткой он хороший.
Я мизинцем придвигаю порошок к краю стекла. Потом наклоняюсь и вдыххаю. Ребенок смотрит на меня очень внимательно.
— Очень хороший, это точно.
Проходя мимо бассейна, я вижу остальных детей Хай; заметно, что сложная система наблюдения их очень развлекает. Один мальчишка забрался на пальму. Он пригибается, когда над ним пролетают вертолеты, и, наоборот, тянется вверх, пытаясь ухватить самолеты. И те и другие слишком от него далеко.
Шестой район — не лучшее место для прогулок, но в центре ничего стоящего не найти. Щепотка хорошего кокаина всегда распрямляет спину и пробуждает ощущения, но, конечно, и отходняк ужасный — не то что после мягкой и приятной химии для подростков, которую продают в дискотеках на центральном проспекте. И все-таки, пока я ловлю на улице моторикшу, хотя мне больше подошло бы такси, но это не имеет значения, поскольку становится слишком жарко, чтобы дожидаться появления солнца, — так вот, пока я ловлю моторикшу, я не могу не ощутить, как вера в старые испытанные средства возрождается во мне вместе с радостным весенним чувством.
Я размышляю о встречах, которые ожидают меня на этой неделе. Почти все встречи — в городе, хотя по крайней мере одна будет на берегу реки Перфуме на выезде из Хюэ. Хюэ — это город, который разрубает страну пополам, это зона, по которой все войны прошлись с особенной жестокостью. Я размышляю о встречах в запретном городе Хюэ, от которого почти ничего не осталось, — с тем же волнением, с каким смотришь на заросший травой пустырь и воображаешь величественный храм или библиотеку, сожженную французами. И тотчас же поверх образа грандиозного невидимого дворца проявляется что-то иное: мужчина и женщина лежат на диване в зеленом свете гостиничного номера. Мужчина лежит сверху, его голова покоится меж женских ног — поэтому я не могу его узнать, а женщина улыбается прямо в камеру. Одна их тех фотографий, которые делают с помощью автоспуска, придавая тем самым человеческой жизни чрезмерный смысл. Привет в будущее. Машина времени, которая работает лишь в одном направлении. Конечно, между кокаином и этими картинками нет никакой связи. Кокаин нужен лишь для того, чтобы изображение не фиксировалось, дрожало и в итоге исчезло.
Я добираюсь до Второго района на мотоцикле почти полчаса.
Отпускаю рикшу радом с гостиницей, заказываю в ресторане пиво и прямикам направляюсь в туалет. Набираю приличную горсть и сразу же отправляю в нос. Из туалета я выхожу так, как будто мне сейчас предстоит забить гол с углового. Я ощущаю в себе желание, но это не желание чего-то конкретного — просто абстрактный и нервный энтузиазм, который дает кокаин. Салютую своим пивом группе иностранцев, которые уже ожидают танцевального вечера.
Официант — вроде бы мой старый знакомый — озабоченно смотрит по сторонам: оркестр не явился, а вокруг танцпола собралась уже куча народу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59