Индейцы, нечистоплотные негры, бродяги, оборванцы Арльта, неотесанные гаучо, чахоточные шлюхи, контрабандой доставляемые на польских судах, провинциальные милонгиты — все они были уничтожены или загнаны в свои темные подвалы. Когда страну посещали европейские философы, они обнаруживали, что в ней царят такая эфирная чистота и духовность, что того и гляди она вознесется в небеса. Внезапное появление на сцене Эвы Дуарте разрушало пастельную картину культурной Аргентины. Эта дешевка, эта ублюдочная шлюха, эта дерьмовочка — как называли Ее, шепчась по углам, — была последней отрыжкой варварства. Пока это не кончится, надо затыкать себе нос. И вдруг ревнители цивилизации с облегчением узнали, что кинжалы рака буравят матку «этой женщины». В журнале «Сур», тихом прибежище аргентинской интеллигенции, поэтесса Сильвия Окампо в патетических двустишиях предвещала конец кошмара:
Пусть не восходит солнце и луна не светит,
Когда гнетет страну тиран, достойный смерти,
Вводя народ в обман. Но рок его не минет,
И весь проклятый род тиранов гнусных сгинет.
На стенах, выходящих к вокзалу Ретиро, не слишком далеко от Дома президента, где агонизировала Эвита, кто-то написал зловещий лозунг: «Да здравствует рак» и подписался «Красотка Эвелина». Когда по радио сообщили, что состояние Эвиты крайне тяжелое, политики из оппозиции откупорили бутылки шампанского. Эссеист Эсекиель Мартинес Эстрада, покрытый с ног до головы черной коростой, которую врачи определили как «нейродермитис меланика», чудом исцелился и сел писать книгу инвектив, в которой изображал Эвиту следующим образом: «Она — сублимация всего гнусного, подлого, отвратительного, бесчестного, мстительности, змеиного коварства, и народ видит в ней воплощение богов преисподней».
В эти же дни, зная наверняка, что Эвита может вознестись на небо в любую минуту, тысячи людей совершали самые невероятные поступки для того, чтобы, когда Ей придется давать отчет Богу, Она в беседе с ним упомянула их имена. Каждые два часа кто-то из верующих устанавливал новый мировой рекорд непрерывной работы — то мастеря замки, то готовя вермишель. Мастер-бильярдист Леопольде Каррерас сделал тысяча пятьсот карамболей подряд в атрии базилики в Лухане. Профессиональный танцор по имени Хуан Карлос Папа танцевал танго в течение ста двадцати семи часов, каждый час сменяя партнершу. Международная книга рекордов Гиннесса тогда еще не публиковалась, и, к сожалению, все эти рекорды канули в забвение.
Церкви не могли вместить всех приносивших обеты, предлагавших свою жизнь взамен жизни Эвиты или моливших небесный парламент принять Ее с королевскими почестями. Побивались рекорды по полетам на дельтаплане, по бегу с мешком маиса на плече, раздачам хлеба, езде верхом, прыжкам с парашютом, в беге по горящим углям и по острым шипам, езде в одноместной двуколке и на велосипеде. Таксист Педро Кальдас пробежал задом триста километров между Буэнос-Айресом и Росарио, катя бочку из-под оливкового масла; швея Ирма Себальос вышила «Отче наш» на клочке ткани восемь на восемь миллиметров шелковыми нитками тридцати трех цветов и, окончив работу, послала ее папе Пию XII с угрозой отказаться от положенного католичке послушания ему, если Святое Сердце Иисусово в ближайшее время не возвратит здоровье «нашей возлюбленной святой».
Но самым знаменитым из всех деяний был подвиг, совершенный шорником Раймундо Масой, его женой Домингой и тремя их детьми, младший из которых был грудным младенцем. Маса как раз сдавал в Сан-Николасе несколько готовых упряжей, когда услышал от погонщиков скота о тяжелом состоянии Эвиты. В тот же день он решил пойти со всей своей семьей пешком к статуе Христа Искупителя в Андах, за тысячу километров на запад, пообещав возвратиться также пешком, если больная поправится. Он сосчитал, что если идти по двадцать километров в день, поход продлится два месяца. Набив две переметные сумы банками с порошковым молоком, вяленым мясом, галетами, фильтрами для воды и захватив несколько смен белья, он, покидая дом, написал письмо Эвите с объяснением своей задачи и обещанием навестить Ее, когда вернется. Попросил, чтобы Она не забывала его имени и, коль сумеет, упомянула о нем в каком-нибудь выступлении, хотя бы в условно краткой форме: «Скажите только, что, мол, шлю привет Раймундо, и я все пойму».
На бескрайних равнинных просторах он со своей семьей делал остановки, чтобы читать молитвы, не поднимая глаз от земли, с выражением безутешной скорби. Доминга несла грудного младенца в повешенной на шею корзине, двое других детей шли, привязанные веревками к поясу Раймундо, чтобы не потерялись. Каждый раз, когда проходили через какое-либо селение, их там встречали приходской священник, аптекарь и дамы из благотворительного клуба в праздничных платьях, вынутых из нафталинных гнезд. Им предлагали чашку шоколада и горячий душ, но Раймундо решительно отказывался, чтобы не терять время, к великому огорчению двоих старшеньких, которые уже не могли видеть ни вяленого мяса, ни галет.
Через сорок дней они вошли в беспросветную пустыню, простирающуюся между городами Сан-Луис и Ла-Дормида, где сто лет тому назад Хуан Факундо Кирога избежал когтей тигра, вскарабкавшись на верхушку единственного росшего в этом унылом краю рожкового дерева. Местность была крайне неприветливой, солнце упорно пекло, и Раймундо по неопытности позволил детям выпить всю воду. Вдобавок он отклонился от главной дороги, пойдя обманными тропами, проложенными в начале века, чтобы сбить с пути солдат-дезертиров. Оба старшеньких потеряли сознание — тут отцу пришлось бросить сумки с провизией и взвалить детей на спину. На третий день он пал духом, почувствовав страх смерти. Сидя у входа в какую-то нору, зиявшую в песке, он молился о том, чтобы все эти мученья не оказались напрасными и Бог ниспослал Эвите утраченное здоровье. Домингу, страдавшую молча, задело, что в сей роковой час муж выказал равнодушие к судьбе их семьи.
— Мы — это мы, и ничего больше, — наставительно сказал Раймундо. — Зато если умрет Эвита, останутся без помощи тысячи. Таких людей, как мы, везде много, но таких святых, как Эвита, — только одна.
— Уж если она такая святая, ты мог бы попросить, чтобы она выручила нас в беде, — сказала Доминга.
— Нет, не могу, потому как святые не творят чудес, пока живы. Надо ждать, когда они умрут и войдут во славу Господню.
Дневной свет погас разом, как огонек спички. Через час подул яростный ветер. Среди туч пыли послышалось кряканье диких уток. Когда ураган стих, на горизонте засветились огни. Раймундо решил, что это фосфоресцируют кости сожранных тиграми бычков, и устрашился, что и его семью постигнет такая же участь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Пусть не восходит солнце и луна не светит,
Когда гнетет страну тиран, достойный смерти,
Вводя народ в обман. Но рок его не минет,
И весь проклятый род тиранов гнусных сгинет.
На стенах, выходящих к вокзалу Ретиро, не слишком далеко от Дома президента, где агонизировала Эвита, кто-то написал зловещий лозунг: «Да здравствует рак» и подписался «Красотка Эвелина». Когда по радио сообщили, что состояние Эвиты крайне тяжелое, политики из оппозиции откупорили бутылки шампанского. Эссеист Эсекиель Мартинес Эстрада, покрытый с ног до головы черной коростой, которую врачи определили как «нейродермитис меланика», чудом исцелился и сел писать книгу инвектив, в которой изображал Эвиту следующим образом: «Она — сублимация всего гнусного, подлого, отвратительного, бесчестного, мстительности, змеиного коварства, и народ видит в ней воплощение богов преисподней».
В эти же дни, зная наверняка, что Эвита может вознестись на небо в любую минуту, тысячи людей совершали самые невероятные поступки для того, чтобы, когда Ей придется давать отчет Богу, Она в беседе с ним упомянула их имена. Каждые два часа кто-то из верующих устанавливал новый мировой рекорд непрерывной работы — то мастеря замки, то готовя вермишель. Мастер-бильярдист Леопольде Каррерас сделал тысяча пятьсот карамболей подряд в атрии базилики в Лухане. Профессиональный танцор по имени Хуан Карлос Папа танцевал танго в течение ста двадцати семи часов, каждый час сменяя партнершу. Международная книга рекордов Гиннесса тогда еще не публиковалась, и, к сожалению, все эти рекорды канули в забвение.
Церкви не могли вместить всех приносивших обеты, предлагавших свою жизнь взамен жизни Эвиты или моливших небесный парламент принять Ее с королевскими почестями. Побивались рекорды по полетам на дельтаплане, по бегу с мешком маиса на плече, раздачам хлеба, езде верхом, прыжкам с парашютом, в беге по горящим углям и по острым шипам, езде в одноместной двуколке и на велосипеде. Таксист Педро Кальдас пробежал задом триста километров между Буэнос-Айресом и Росарио, катя бочку из-под оливкового масла; швея Ирма Себальос вышила «Отче наш» на клочке ткани восемь на восемь миллиметров шелковыми нитками тридцати трех цветов и, окончив работу, послала ее папе Пию XII с угрозой отказаться от положенного католичке послушания ему, если Святое Сердце Иисусово в ближайшее время не возвратит здоровье «нашей возлюбленной святой».
Но самым знаменитым из всех деяний был подвиг, совершенный шорником Раймундо Масой, его женой Домингой и тремя их детьми, младший из которых был грудным младенцем. Маса как раз сдавал в Сан-Николасе несколько готовых упряжей, когда услышал от погонщиков скота о тяжелом состоянии Эвиты. В тот же день он решил пойти со всей своей семьей пешком к статуе Христа Искупителя в Андах, за тысячу километров на запад, пообещав возвратиться также пешком, если больная поправится. Он сосчитал, что если идти по двадцать километров в день, поход продлится два месяца. Набив две переметные сумы банками с порошковым молоком, вяленым мясом, галетами, фильтрами для воды и захватив несколько смен белья, он, покидая дом, написал письмо Эвите с объяснением своей задачи и обещанием навестить Ее, когда вернется. Попросил, чтобы Она не забывала его имени и, коль сумеет, упомянула о нем в каком-нибудь выступлении, хотя бы в условно краткой форме: «Скажите только, что, мол, шлю привет Раймундо, и я все пойму».
На бескрайних равнинных просторах он со своей семьей делал остановки, чтобы читать молитвы, не поднимая глаз от земли, с выражением безутешной скорби. Доминга несла грудного младенца в повешенной на шею корзине, двое других детей шли, привязанные веревками к поясу Раймундо, чтобы не потерялись. Каждый раз, когда проходили через какое-либо селение, их там встречали приходской священник, аптекарь и дамы из благотворительного клуба в праздничных платьях, вынутых из нафталинных гнезд. Им предлагали чашку шоколада и горячий душ, но Раймундо решительно отказывался, чтобы не терять время, к великому огорчению двоих старшеньких, которые уже не могли видеть ни вяленого мяса, ни галет.
Через сорок дней они вошли в беспросветную пустыню, простирающуюся между городами Сан-Луис и Ла-Дормида, где сто лет тому назад Хуан Факундо Кирога избежал когтей тигра, вскарабкавшись на верхушку единственного росшего в этом унылом краю рожкового дерева. Местность была крайне неприветливой, солнце упорно пекло, и Раймундо по неопытности позволил детям выпить всю воду. Вдобавок он отклонился от главной дороги, пойдя обманными тропами, проложенными в начале века, чтобы сбить с пути солдат-дезертиров. Оба старшеньких потеряли сознание — тут отцу пришлось бросить сумки с провизией и взвалить детей на спину. На третий день он пал духом, почувствовав страх смерти. Сидя у входа в какую-то нору, зиявшую в песке, он молился о том, чтобы все эти мученья не оказались напрасными и Бог ниспослал Эвите утраченное здоровье. Домингу, страдавшую молча, задело, что в сей роковой час муж выказал равнодушие к судьбе их семьи.
— Мы — это мы, и ничего больше, — наставительно сказал Раймундо. — Зато если умрет Эвита, останутся без помощи тысячи. Таких людей, как мы, везде много, но таких святых, как Эвита, — только одна.
— Уж если она такая святая, ты мог бы попросить, чтобы она выручила нас в беде, — сказала Доминга.
— Нет, не могу, потому как святые не творят чудес, пока живы. Надо ждать, когда они умрут и войдут во славу Господню.
Дневной свет погас разом, как огонек спички. Через час подул яростный ветер. Среди туч пыли послышалось кряканье диких уток. Когда ураган стих, на горизонте засветились огни. Раймундо решил, что это фосфоресцируют кости сожранных тиграми бычков, и устрашился, что и его семью постигнет такая же участь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100