Скажи, чтобы тебе подготовили выступление, несколько слов. Откажись, не приводя объяснений.
— Ты сукин сын! — взорвалась она. — Ты хуже всех. Я не хотела этого выдвижения. По мне, так можешь сунуть его себе в задницу. Но я уже ввязалась в это, и все потому, что ты захотел. Ты пригласил меня на танец — разве нет ? Вот я и танцую. Завтра рано утром я выступлю по радио и соглашусь. Никто меня не остановит.
На миг настала тишина. Я слышал взволнованное дыхание обоих и испугался, что они тоже могут услышать мое дыхание. Потом заговорил он, произнося слова размеренно, по слогам.
— У тебя рак, — сказал он. — Ты умираешь от рака, и тут ничего нельзя поделать.
Никогда не забуду вулканический взрыв рыданий, долетевший в темноту комнатки, где я укрылся. То были рыдания, обжигающие огнем, рыдания ужаса, одиночества, утраченной любви.
Эвита закричала:
— Дерьмо! Дерьмо!
Я услышал, как забегала прислуга, и вышел из дому деревянными шагами, словно сомнамбула.
Парикмахер отвернулся и стал смотреть в другую сторону. Когда он взглянул на меня, я отвел глаза. Этот человек был переполнен воспоминаниями и давними чувствами, и я не хотел, чтобы они мне передавались.
— Пойдемте уже, — сказал я. Мне хотелось быть подальше от этого утра, от этого отеля, от того, что я увидел и услышал.
— Я вернулся домой часа в два ночи, — продолжал парикмахер.
Я почувствовал, что он уже говорит не со мной.
—Мои кузины в ночных рубашках ждали меня. Альсина из какого-то закутка на улице видела, как генерал проследовал на Открытое собрание, но, поскольку движение толпы увлекало их то туда, то сюда, они, когда Эвита начала говорить, уже были вблизи трибуны, в двадцати или тридцати шагах. «Мы видели ее фарфоровое личико, — сказала та, что с зобом, — видели длинные, как у пианистов, пальцы, сияющий ореол вокруг волос»… Я ее перебил: «У Эвиты нет никакого ореола, — сказал я. — Уж меня-то вы на эту выдумку не купите». «Нет, есть, — настаивала та, у которой нос длинней. — Мы все его видели. А в конце, когда она прощалась, мы еще увидели, как она вознеслась над трибуной на метр или полтора, точно не знаю, и поднялась в воздух, и ореол у нее сиял так ярко, что только слепой бы его не увидел».
5. «Я СМИРИЛАСЬ С ТЕМ, ЧТО БУДУ ЖЕРТВОЙ»
(Заключительная фраза главы V в книге «Смысл моей жизни»)
Письменный стол Полковника в Службе разведки украшали две гравюры. Более крупная была непременная репродукция картины Бланеса, портрет освободителя Хосе Сан-Мартина, готового ко всем опасностям войны. Сюжетом второй гравюры был порядок. Она воспроизводила эскиз карандашом и темперой, изображавший Иммануила Канта, шагающего по улицам Кенигсберга, меж тем как жители города проверяют свои часы. У философа флюс, щека повязана платком, но он энергично шагает, сознавая, что каждый его шаг укрепляет порядок в городе и отгоняет бедствия хаоса. Горожане, выглядывая с балконов или из-за дверей своих лавок, повторяют ежедневный ритуал, выставляют на своих часах время, отмечаемое прогулкой Канта. Внизу гравюры, произведения иллюстратора Фердинанда Беллермана, надпись на немецком языке: «Мое отечество — порядок».
У Полковника была привычка к точности. Каждое утро он записывал в тетрадь дела, которые завершил, и те, которые ему предстоит осуществить. В записи этого дня впервые фигурирует неожиданная задача: Эвита. Встретившись с мумификатором в святилище, Полковник наконец увидел тело в стеклянном ящике. Его не так поразило само это зрелище, как то, насколько трудно ему оказалось оправиться от столь непривычного состояния — изумления. Согласно записям доктора Ара, Эвита была жидким солнцем, застывшей лавой вулкана. В таком случае нелегко будет ее уберечь, подумал он. Что там у нее внутри движется? Потоки газа, ртути, сухого льда? Возможно, анатом прав и при перевозке тело испарится. Наверно, оно ядовито. А если труп, который я видел, это не она? Это подозрение неотступно тревожило его, как поставленная не на месте мебель.
Он записал в тетрадь:
22 ноября. Сколько есть тел ? Быть может, мать знает еще какие-то детали? Поговорить с ней. Нанести на Женщину неуничтожимую метку, поставить клеймо, как на кобыле. Установить местонахождение копий. Определить тайное место, где она будет покоиться до нового приказа. Разработать план операции по перевозке. Наметить день и час: 23-го, в полночь?
Предстояло слишком много работы. Надо приступить как можно раньше. Он взял трубку и позвонил донье Хуане. Пришлось подождать, пока ее позовут: он услышал в трубке шум ее старческих шагов, астматическое дыхание, надтреснутый голос:
— Чего еще от меня надо?
— Я полковник Моори Кёниг. — Имя и фамилия были произнесены с нажимом. — Президент республики поручил мне похоронить по-христиански вашу дочь. Вы самая близкая ее родственница. Мне необходимо с вами встретиться, чтобы уладить кое-какие формальности. Могу ли я…
— У меня ни разу не спрашивали разрешения на то, что делали. Не понимаю, почему сейчас…
— Я приеду к вам до полудня. Вы будете дома?
— Я уже много дней прошу выдать паспорта моей семье, — сказала мать. Почти на каждом слове она слегка перхала. — Полиция не отдает их мне. Может, вы что-то сделаете. Принесите их мне. Я хочу отсюда уехать. Всей семьей. В этой стране стало невозможно жить.
— Невозможно жить? — повторил Полковник.
— Приезжайте. Пора уже покончить со всеми этими делами.
Он стал искать в куче газет на столе каких-нибудь упоминаний о трупе. Уже несколько месяцев не появлялось ни строчки. Из суеверия или из страха? В любой момент все могло выйти наружу. Теперь, когда телу предстоит перейти из рук в руки, никто не мог гаранитировать секретность. Он прочитал:
В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ ПРОДАЮТ ЗЕМЕЛЬНЫЕ УЧАСТКИ ДЛЯ ЖИЗНИ НА ЛУНЕ
Нью-Йорк. Какая-то подозрительная Корпорация поддержки, основанная бывшим директором планетария, уже приобрела четыре тысячи клиентов, готойых внести каждый по одному доллару.
ЦЕНЫ НА ГОРЮЧЕЕ ПОКА НЕ БУДУТ ПОВЫШЕНЫ
Это объявил министр промышленности, инженер Альваро Карлос Альсогарай, участвующий в разработке программы экономического восстановления страны, разоренной политикой свергнутого диктатора.
ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ ЕДИНЫ, КАК НИКОГДА
Временный президент республики, генерал Педро Эухенио Арамбуру, в своем вчерашнем выступлении по радио подчеркнул несокрушимую и единодушную солидарность всего офицерского состава перед лицом задач, поставленных Освободительной Революцией…
С величайшим вниманием Полковник просмотрел краткие сообщения. Ничего. Какое облегчение! Ничего.
Он подошел к занавешенным темным окнам кабинета и посмотрел на хакаранда на авениде Кальяо, упорно продолжающие цвести. В их кронах, вверху, жужжали пчелы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Ты сукин сын! — взорвалась она. — Ты хуже всех. Я не хотела этого выдвижения. По мне, так можешь сунуть его себе в задницу. Но я уже ввязалась в это, и все потому, что ты захотел. Ты пригласил меня на танец — разве нет ? Вот я и танцую. Завтра рано утром я выступлю по радио и соглашусь. Никто меня не остановит.
На миг настала тишина. Я слышал взволнованное дыхание обоих и испугался, что они тоже могут услышать мое дыхание. Потом заговорил он, произнося слова размеренно, по слогам.
— У тебя рак, — сказал он. — Ты умираешь от рака, и тут ничего нельзя поделать.
Никогда не забуду вулканический взрыв рыданий, долетевший в темноту комнатки, где я укрылся. То были рыдания, обжигающие огнем, рыдания ужаса, одиночества, утраченной любви.
Эвита закричала:
— Дерьмо! Дерьмо!
Я услышал, как забегала прислуга, и вышел из дому деревянными шагами, словно сомнамбула.
Парикмахер отвернулся и стал смотреть в другую сторону. Когда он взглянул на меня, я отвел глаза. Этот человек был переполнен воспоминаниями и давними чувствами, и я не хотел, чтобы они мне передавались.
— Пойдемте уже, — сказал я. Мне хотелось быть подальше от этого утра, от этого отеля, от того, что я увидел и услышал.
— Я вернулся домой часа в два ночи, — продолжал парикмахер.
Я почувствовал, что он уже говорит не со мной.
—Мои кузины в ночных рубашках ждали меня. Альсина из какого-то закутка на улице видела, как генерал проследовал на Открытое собрание, но, поскольку движение толпы увлекало их то туда, то сюда, они, когда Эвита начала говорить, уже были вблизи трибуны, в двадцати или тридцати шагах. «Мы видели ее фарфоровое личико, — сказала та, что с зобом, — видели длинные, как у пианистов, пальцы, сияющий ореол вокруг волос»… Я ее перебил: «У Эвиты нет никакого ореола, — сказал я. — Уж меня-то вы на эту выдумку не купите». «Нет, есть, — настаивала та, у которой нос длинней. — Мы все его видели. А в конце, когда она прощалась, мы еще увидели, как она вознеслась над трибуной на метр или полтора, точно не знаю, и поднялась в воздух, и ореол у нее сиял так ярко, что только слепой бы его не увидел».
5. «Я СМИРИЛАСЬ С ТЕМ, ЧТО БУДУ ЖЕРТВОЙ»
(Заключительная фраза главы V в книге «Смысл моей жизни»)
Письменный стол Полковника в Службе разведки украшали две гравюры. Более крупная была непременная репродукция картины Бланеса, портрет освободителя Хосе Сан-Мартина, готового ко всем опасностям войны. Сюжетом второй гравюры был порядок. Она воспроизводила эскиз карандашом и темперой, изображавший Иммануила Канта, шагающего по улицам Кенигсберга, меж тем как жители города проверяют свои часы. У философа флюс, щека повязана платком, но он энергично шагает, сознавая, что каждый его шаг укрепляет порядок в городе и отгоняет бедствия хаоса. Горожане, выглядывая с балконов или из-за дверей своих лавок, повторяют ежедневный ритуал, выставляют на своих часах время, отмечаемое прогулкой Канта. Внизу гравюры, произведения иллюстратора Фердинанда Беллермана, надпись на немецком языке: «Мое отечество — порядок».
У Полковника была привычка к точности. Каждое утро он записывал в тетрадь дела, которые завершил, и те, которые ему предстоит осуществить. В записи этого дня впервые фигурирует неожиданная задача: Эвита. Встретившись с мумификатором в святилище, Полковник наконец увидел тело в стеклянном ящике. Его не так поразило само это зрелище, как то, насколько трудно ему оказалось оправиться от столь непривычного состояния — изумления. Согласно записям доктора Ара, Эвита была жидким солнцем, застывшей лавой вулкана. В таком случае нелегко будет ее уберечь, подумал он. Что там у нее внутри движется? Потоки газа, ртути, сухого льда? Возможно, анатом прав и при перевозке тело испарится. Наверно, оно ядовито. А если труп, который я видел, это не она? Это подозрение неотступно тревожило его, как поставленная не на месте мебель.
Он записал в тетрадь:
22 ноября. Сколько есть тел ? Быть может, мать знает еще какие-то детали? Поговорить с ней. Нанести на Женщину неуничтожимую метку, поставить клеймо, как на кобыле. Установить местонахождение копий. Определить тайное место, где она будет покоиться до нового приказа. Разработать план операции по перевозке. Наметить день и час: 23-го, в полночь?
Предстояло слишком много работы. Надо приступить как можно раньше. Он взял трубку и позвонил донье Хуане. Пришлось подождать, пока ее позовут: он услышал в трубке шум ее старческих шагов, астматическое дыхание, надтреснутый голос:
— Чего еще от меня надо?
— Я полковник Моори Кёниг. — Имя и фамилия были произнесены с нажимом. — Президент республики поручил мне похоронить по-христиански вашу дочь. Вы самая близкая ее родственница. Мне необходимо с вами встретиться, чтобы уладить кое-какие формальности. Могу ли я…
— У меня ни разу не спрашивали разрешения на то, что делали. Не понимаю, почему сейчас…
— Я приеду к вам до полудня. Вы будете дома?
— Я уже много дней прошу выдать паспорта моей семье, — сказала мать. Почти на каждом слове она слегка перхала. — Полиция не отдает их мне. Может, вы что-то сделаете. Принесите их мне. Я хочу отсюда уехать. Всей семьей. В этой стране стало невозможно жить.
— Невозможно жить? — повторил Полковник.
— Приезжайте. Пора уже покончить со всеми этими делами.
Он стал искать в куче газет на столе каких-нибудь упоминаний о трупе. Уже несколько месяцев не появлялось ни строчки. Из суеверия или из страха? В любой момент все могло выйти наружу. Теперь, когда телу предстоит перейти из рук в руки, никто не мог гаранитировать секретность. Он прочитал:
В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ ПРОДАЮТ ЗЕМЕЛЬНЫЕ УЧАСТКИ ДЛЯ ЖИЗНИ НА ЛУНЕ
Нью-Йорк. Какая-то подозрительная Корпорация поддержки, основанная бывшим директором планетария, уже приобрела четыре тысячи клиентов, готойых внести каждый по одному доллару.
ЦЕНЫ НА ГОРЮЧЕЕ ПОКА НЕ БУДУТ ПОВЫШЕНЫ
Это объявил министр промышленности, инженер Альваро Карлос Альсогарай, участвующий в разработке программы экономического восстановления страны, разоренной политикой свергнутого диктатора.
ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ ЕДИНЫ, КАК НИКОГДА
Временный президент республики, генерал Педро Эухенио Арамбуру, в своем вчерашнем выступлении по радио подчеркнул несокрушимую и единодушную солидарность всего офицерского состава перед лицом задач, поставленных Освободительной Революцией…
С величайшим вниманием Полковник просмотрел краткие сообщения. Ничего. Какое облегчение! Ничего.
Он подошел к занавешенным темным окнам кабинета и посмотрел на хакаранда на авениде Кальяо, упорно продолжающие цвести. В их кронах, вверху, жужжали пчелы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100