Великолепный. Как странно срабатывает генетика, правда?»
Я отправил письмо по дороге к дому Донны, моего репетитора, решив, что если не сделаю этого немедленно, то либо забуду, либо передумаю.
Парень, который приезжал к моей матери, снова приехал после Хэллоуина. Они поужинали, и мама выглядела такой довольной, цветущей, в платье, которое дала ей Кейси. Она почти всю работу теперь делала сама, лишь изредка обращаясь ко мне за помощью: сверить какие-то данные или позвонить кому-нибудь. За это она платила мне десять долларов в час. У меня не было времени посмотреть ее бумаги, но однажды, когда Рори спала, я все же, сделал это. Я нашел еще одно стихотворение. Оно было вложено в конверт, вернее, в два конверта, потому что мама собиралась отослать его и в «Перо», и в журнал «Городская жизнь» (я подумал, что шанс невелик). Я переписал это стихотворение, которое называлось «Страдания маленькой мамы».
Божья коровка, улети с небес,
Здесь твоих деток не похитит бес.
Божья коровка послушалась меня,
И детки ее сгорели от огня.
Божья коровка радости не знала
И с тех пор на небе только и летала.
Божья коровка, не мучай ты себя,
Деток твоих ведь спас я от огня.
Божья коровка взглянула на меня
И, грустно сказала: «Жестокий мотылек,
Ты сам не понимаешь: Суров был твой урок».
Я решил, что стихотворение довольно приличное и забавное, но меня ужасно поразило то, какого, должно быть, моя мама низкого мнения о мужском поле. Мне было интересно, включала ли она и меня в число бездушных особей? Или только отца? Скажу точно, что к Мэтью это не относилось, потому что после ужина он снова появился в нашем доме и вывез всех нас в Милуоки, где он остановился в шикарном отеле. Я подумал: «Ага, старый трюк. Путь к сердцу женщины лежит через задабривание ее детей». Но он почти не обращал на меня внимания, только рассказал, почему решил выбрать своей основной специальностью пластическую хирургию. История потрясла меня своим драматизмом. Мэтью не отрывал взгляда от мамы, словно она была какой-то редкой картиной. Должно быть, ей было приятно, что есть человек, который смотрит на нее с таким восхищением. Мэтью вел себя безупречно. Он показал Рори фотографии своей дочери на лошади по кличке Дива. Девочку звали Келли. Она училась в одном из колледжей в Нью-Йорке, хотела стать журналисткой или ветеринаром. Или профессионально объезжать лошадей. Девочка выглядела удивительно. У нее были самые длинные светлые волосы, которые мне только доводилось видеть. У Мэтта была большая ферма неподалеку от Бостона. Двенадцать акров. Он много путешествовал, выступал на многочисленных конференциях и проводил мастер-классы, так как изобрел новый способ исправления волчьей пасти у детей.
Я провел его к машине, которую он нанял, потому что мама старалась не ходить на большие расстояния, особенно с другими людьми. Она очень волновалась, что может упасть и поставить всех в неловкое положение, хотя сейчас у нее была более или менее хорошая координация.
— Чем ты занимаешься, Гейб? — спросил меня Мэтт.
— Я на домашнем обучении. У меня проблемы с восприятием.
— Тяжелые?
— Как они говорят, не все так плохо, но и не радужно.
— В разговоре с тобой этого не замечаешь.
— Я и не хочу, чтобы меня считали тупым.
— Ты хочешь в школу?
— Если от нее будет, хоть какой-то толк.
— К важным решениям в своей жизни люди приходят в разное время. Возможно, ты надумаешь продолжать образование только после того, как тебе исполнится двадцать.
— Наверное, — ответил я. Нам предстоял долгий путь. Надо было пройти не меньше двух кварталов. — А какой была моя мама, когда училась в школе?
— Как и сейчас, умной, красивой…
— Заносчивой, — добавил я.
— Точно.
— Хотя сейчас ей пора бы остепениться.
— Дело не в этом. Гейб, я не знаю, какая она сейчас. Но раньше, когда твоя мама была школьницей, она умела вести себя с достоинством. Это было для нее важно.
— Я понимаю. Мои бабушка и дедушка были знаменитыми, они немного выпивали, и маме это не нравилось. Поэтому она всегда старалась контролировать себя. Она сама мне рассказывала об этом.
— И именно потому эта болезнь для нее настоящее наказание, — задумчиво произнес Мэтт.
— Поверь мне, — сказал я, — такое заболевание кого угодно сразит наповал. Сейчас мама в гораздо лучшей форме, чем раньше.
— Ты не возражаешь против того, что мы с ней встречаемся?
— Вы действительно это делаете?
— Нет, но я бы этого хотел. Не знаю, хочет ли она.
— Ты знаешь что-нибудь о рассеянном склерозе?
— Только из книг. Но у меня есть пациентка с деформациями лица, которая страдает еще и рассеянным склерозом.
— Ничего себе. Удары со всех сторон.
— Да, но она умница. Не сдается. Даже научилась танцевать с костылями.
— Боже мой, хотя бы этого не произошло с моей мамой!
— Тебе приходится трудно.
— Я волнуюсь не из-за этого, честно. Мама такой человек, что, случись с ней подобное, она ни за что не выйдет из дому.
— Она мне очень нравится. Я всегда любил ее. Но чтобы завоевать ее сердце, сердце Джулианы Джиллис, нужно очень постараться.
Я попробовал представить свою маму популярной девчонкой, за благосклонность которой дрались ребята.
У нее был известный отец. Она жила в шикарном месте. Но у меня все равно не получилось представить маму маленькой школьницей.
— Я всегда знал, что тоже ей нравлюсь, но понимал, что я ей не ровня. Я не был похож на ее отца.
— Но надо отталкиваться от того, что есть в настоящем.
— Не знаю. Возможно.
— Рассеянный склероз уравнивает всех. Он остановил машину.
— Нет. Ты еще ребенок. Ты не понимаешь. Я ведь взрослый. К тому же врач. Тогда в детстве я был просто бедным парнем, ходил в обычную школу, потому, что другого не мог себе позволить. Твоя мама посещала нашу школу, потому что ее родители были либералами. Они не боялись, что их дети наберутся дурного от общения с простым людом.
— Я не это имел в виду, — пробормотал я.
— Но она была заносчивой, да. Немного, — со смехом добавил он. — Однажды я отправился к ним на вечеринку.
— Ты был в доме бабушки и дедушки Джиллис?
Я вдруг ощутил щемящую грусть, зная, что больше никогда их не увижу. Я уже забыл их лица, помнил только голос бабушки, которая говорила: «Амброуз, нам пора».
— Это было, когда она посещала школу… не помню ее названия. У них в доме ходили служанки и разносили…
— Сандвичи с огурцами, — закончил я за него.
— Да! И это для детей.
— В этом были мои бабушка и дедушка!
— Но как она засмущалась! Она хотела, чтобы мы отправились запускать воздушных змеев в Центральный Парк, что мы и сделали. Я до сих пор вижу Джулию. Она карабкалась первая по скале, чтобы запустить змея. Твоя мама была спортивная, сильная девочка.
— Балет.
— Да, — сказал Мэтт, снова заводя машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Я отправил письмо по дороге к дому Донны, моего репетитора, решив, что если не сделаю этого немедленно, то либо забуду, либо передумаю.
Парень, который приезжал к моей матери, снова приехал после Хэллоуина. Они поужинали, и мама выглядела такой довольной, цветущей, в платье, которое дала ей Кейси. Она почти всю работу теперь делала сама, лишь изредка обращаясь ко мне за помощью: сверить какие-то данные или позвонить кому-нибудь. За это она платила мне десять долларов в час. У меня не было времени посмотреть ее бумаги, но однажды, когда Рори спала, я все же, сделал это. Я нашел еще одно стихотворение. Оно было вложено в конверт, вернее, в два конверта, потому что мама собиралась отослать его и в «Перо», и в журнал «Городская жизнь» (я подумал, что шанс невелик). Я переписал это стихотворение, которое называлось «Страдания маленькой мамы».
Божья коровка, улети с небес,
Здесь твоих деток не похитит бес.
Божья коровка послушалась меня,
И детки ее сгорели от огня.
Божья коровка радости не знала
И с тех пор на небе только и летала.
Божья коровка, не мучай ты себя,
Деток твоих ведь спас я от огня.
Божья коровка взглянула на меня
И, грустно сказала: «Жестокий мотылек,
Ты сам не понимаешь: Суров был твой урок».
Я решил, что стихотворение довольно приличное и забавное, но меня ужасно поразило то, какого, должно быть, моя мама низкого мнения о мужском поле. Мне было интересно, включала ли она и меня в число бездушных особей? Или только отца? Скажу точно, что к Мэтью это не относилось, потому что после ужина он снова появился в нашем доме и вывез всех нас в Милуоки, где он остановился в шикарном отеле. Я подумал: «Ага, старый трюк. Путь к сердцу женщины лежит через задабривание ее детей». Но он почти не обращал на меня внимания, только рассказал, почему решил выбрать своей основной специальностью пластическую хирургию. История потрясла меня своим драматизмом. Мэтью не отрывал взгляда от мамы, словно она была какой-то редкой картиной. Должно быть, ей было приятно, что есть человек, который смотрит на нее с таким восхищением. Мэтью вел себя безупречно. Он показал Рори фотографии своей дочери на лошади по кличке Дива. Девочку звали Келли. Она училась в одном из колледжей в Нью-Йорке, хотела стать журналисткой или ветеринаром. Или профессионально объезжать лошадей. Девочка выглядела удивительно. У нее были самые длинные светлые волосы, которые мне только доводилось видеть. У Мэтта была большая ферма неподалеку от Бостона. Двенадцать акров. Он много путешествовал, выступал на многочисленных конференциях и проводил мастер-классы, так как изобрел новый способ исправления волчьей пасти у детей.
Я провел его к машине, которую он нанял, потому что мама старалась не ходить на большие расстояния, особенно с другими людьми. Она очень волновалась, что может упасть и поставить всех в неловкое положение, хотя сейчас у нее была более или менее хорошая координация.
— Чем ты занимаешься, Гейб? — спросил меня Мэтт.
— Я на домашнем обучении. У меня проблемы с восприятием.
— Тяжелые?
— Как они говорят, не все так плохо, но и не радужно.
— В разговоре с тобой этого не замечаешь.
— Я и не хочу, чтобы меня считали тупым.
— Ты хочешь в школу?
— Если от нее будет, хоть какой-то толк.
— К важным решениям в своей жизни люди приходят в разное время. Возможно, ты надумаешь продолжать образование только после того, как тебе исполнится двадцать.
— Наверное, — ответил я. Нам предстоял долгий путь. Надо было пройти не меньше двух кварталов. — А какой была моя мама, когда училась в школе?
— Как и сейчас, умной, красивой…
— Заносчивой, — добавил я.
— Точно.
— Хотя сейчас ей пора бы остепениться.
— Дело не в этом. Гейб, я не знаю, какая она сейчас. Но раньше, когда твоя мама была школьницей, она умела вести себя с достоинством. Это было для нее важно.
— Я понимаю. Мои бабушка и дедушка были знаменитыми, они немного выпивали, и маме это не нравилось. Поэтому она всегда старалась контролировать себя. Она сама мне рассказывала об этом.
— И именно потому эта болезнь для нее настоящее наказание, — задумчиво произнес Мэтт.
— Поверь мне, — сказал я, — такое заболевание кого угодно сразит наповал. Сейчас мама в гораздо лучшей форме, чем раньше.
— Ты не возражаешь против того, что мы с ней встречаемся?
— Вы действительно это делаете?
— Нет, но я бы этого хотел. Не знаю, хочет ли она.
— Ты знаешь что-нибудь о рассеянном склерозе?
— Только из книг. Но у меня есть пациентка с деформациями лица, которая страдает еще и рассеянным склерозом.
— Ничего себе. Удары со всех сторон.
— Да, но она умница. Не сдается. Даже научилась танцевать с костылями.
— Боже мой, хотя бы этого не произошло с моей мамой!
— Тебе приходится трудно.
— Я волнуюсь не из-за этого, честно. Мама такой человек, что, случись с ней подобное, она ни за что не выйдет из дому.
— Она мне очень нравится. Я всегда любил ее. Но чтобы завоевать ее сердце, сердце Джулианы Джиллис, нужно очень постараться.
Я попробовал представить свою маму популярной девчонкой, за благосклонность которой дрались ребята.
У нее был известный отец. Она жила в шикарном месте. Но у меня все равно не получилось представить маму маленькой школьницей.
— Я всегда знал, что тоже ей нравлюсь, но понимал, что я ей не ровня. Я не был похож на ее отца.
— Но надо отталкиваться от того, что есть в настоящем.
— Не знаю. Возможно.
— Рассеянный склероз уравнивает всех. Он остановил машину.
— Нет. Ты еще ребенок. Ты не понимаешь. Я ведь взрослый. К тому же врач. Тогда в детстве я был просто бедным парнем, ходил в обычную школу, потому, что другого не мог себе позволить. Твоя мама посещала нашу школу, потому что ее родители были либералами. Они не боялись, что их дети наберутся дурного от общения с простым людом.
— Я не это имел в виду, — пробормотал я.
— Но она была заносчивой, да. Немного, — со смехом добавил он. — Однажды я отправился к ним на вечеринку.
— Ты был в доме бабушки и дедушки Джиллис?
Я вдруг ощутил щемящую грусть, зная, что больше никогда их не увижу. Я уже забыл их лица, помнил только голос бабушки, которая говорила: «Амброуз, нам пора».
— Это было, когда она посещала школу… не помню ее названия. У них в доме ходили служанки и разносили…
— Сандвичи с огурцами, — закончил я за него.
— Да! И это для детей.
— В этом были мои бабушка и дедушка!
— Но как она засмущалась! Она хотела, чтобы мы отправились запускать воздушных змеев в Центральный Парк, что мы и сделали. Я до сих пор вижу Джулию. Она карабкалась первая по скале, чтобы запустить змея. Твоя мама была спортивная, сильная девочка.
— Балет.
— Да, — сказал Мэтт, снова заводя машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108