И было в обычае его проводить год так: с Белтайна по Самайн — на пьянствии в Шотландии, с Самайна же по Белтайн — в Ирландии. В оно время…
Не знаю, прилив ли тошноты или ужаса нахлынул на меня при звуках этой замогильной речи, но только я как-то собрал все свое мужество, и когда я вновь почувствовал великое движение небесных сфер, то был уже снаружи, под хлещущими бичами дождя, мешок с золотом лежал на моей нагой белой спине, и я скатывался вместе с ручьем по откосу вниз с горы на равнину. Я чувствовал себя то подброшенным в воздух, в мокрые бескрайние небеса, то почти тонущим в озере, то разбитым и изломанным о скалы, то на меня обрушивался град тяжелых и острых предметов, которые раскалывали мне голову и тело. Без сомнения, то, как я съезжал с пика вниз, было ужасно, но вскоре на своем пути я ударился об острую вершину скалы, что полностью отняло у меня всякую связь с моими органами чувств, и я полетел вниз на гребне воды и ветра, как соломинка, без чувств и без сознания.
Когда я снова пришел в себя, было утро, и я лежал простертый на спине в мягкой, на редкость грязной грязи, подобной которой не найти нигде, кроме как в Корка Дорха. Вся моя кожа была изорвана и висела клоками, в точности как старая одежа, но какое бы предсмертное окоченение ни свело мою руку во время падения, мешок с золотом по-прежнему благополучно был у меня в горсти. Я был в миле пути от того дома в нашем местечке, который давал мне приют во время сна.
Несмотря на все свое изнурение и изнеможение, я был доволен. Попытка подняться на ноги заняла у меня полчаса времени. Когда я в конце концов встал, то зарыл мешок с золотом в землю и после этого двинулся, хромая, к дому. У меня были деньги, и они были в надежном месте. У меня получилось, мне все удалось! Я попробовал было затянуть песню, но у меня не оставалось ни малейшего голоса. Горло мое было продырявлено, и, поистине, как рот, так и язык мой далеки были от хорошего состояния.
Когда я переступил порог, не имея на себе ни единого клочка одежды, я увидел перед собой Седого Старика, который сидел на тростнике, занятый своей трубкой, и в спокойствии припоминал тяжелую жизнь. Я учтиво приветствовал его. Он некоторое время смотрел на меня, не говоря ни слова.
— Нелегкая меня побери, — сказал я, — ну и налег бы я сейчас на картошку, после того как поплавал в море с пользой для здоровья!
Старик вынул трубку изо рта.
— Труднообъяснима жизнь в эти времена, — сказал он, — в особенности в Корка Дорха. Было время, свинья ушла от нас и заблудилась, и когда она вернулась, на ней был надет приличный костюм. Ты же ушел от нас полностью одетым, и вот теперь ты приходишь назад, будучи так же наг, как и в первый день твоей жизни.
В это время я переправлял картошку изо рта в желудок, и он не получил от меня ответа.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Я безразличен к богатству. — В город за ботинками. — Моя ночная вылазка. — Морской Кот в Корка Дорха. — Полицейский у нас в доме. — Несчастья и невезение. — Я встречаю родственника. — Конец моей истории.
Тому, кто терпел лишения и нехватку картошки всю свою жизнь, нелегко понять ни что такое благополучие, ни тем более — как распорядиться богатством и как справиться с работой богача. После моего похода на Пик Голода в течение года я жил по старому ирландскому обыкновению — мокрый, голодный, хворый, днем и ночью ничего не видя, кроме дождя, голода и невезений. Мешок с золотом лежал себе в земле, и я его не выкапывал.
Много ночей я провел на тростнике в задней части дома, истязая свой ум размышлениями над тем, что я сделаю с деньгами и какую прекрасную необыкновенную вещь я на них куплю. Это была тяжелая и трудновыполнимая работа. Вначале я думал накупить продовольствия, но я никогда не ел ничего, кроме картошки и вкусной рыбы, и вряд ли мне понравилась бы разная пища благородных господ из Дублина, даже если бы я имел возможность ее купить и знал бы, как она называется.
Потом я подумал о напитках, но я знал, что мало было людей в Корка Дорха, которые приложились бы к выпивке и не отправились бы в вечность с первого же раза. Я подумал было купить шляпу для защиты от дождя, но решил, что нельзя достать такую шляпу, которая через пять минут не повредилась бы и не расползлась под ударами бури. То же было и с одеждой. Я не любил курить трубку, и меня не тянуло к нюхательному табаку.
У Старика были часы со времен праздника, но я никогда не понимал, как пользоваться этой машинкой и какой в ней прок. Мне не нужна была ни чашка, ни домашняя обстановка, ни лоханка. Я жил бедно, был полумертв от голода и невзгод, но мне не удалось вспомнить ни одной приятной и полезной вещи, которая была бы мне нужна. Вот уж поистине, думалось мне, в страшных заботах и умственных корчах живут богатые люди!
Я встал однажды утром, дождь струился с небес. Некоторое время я вяло слонялся по дому, не чувствуя ни к чему интереса и не останавливая внимания ни на чем в особенности. Одно только меня удивило, и я обратился с беседой к матери, которая занималась приготовлением корма для свиней возле очага.
— Неужто, достопочтенная, — сказал я, — нас постигли в довершение всего конец света и кончина всей вселенной, что кровавые ливни льют на нас среди ночи?
— Нет, вовсе не это, сокровище ты мое убогое, — сказала она, — это Седой Старик истекал тут кровью все утро.
— Полагаю я, из носа бил этот источник крови? — сказал я.
— Вовсе нет, ничего подобного, сладкий ты мой, — сказала она, — а из смертельных незаживающих ран, которые у него теперь на обеих ногах. Они утром состязались с Мартином О’Банаса, кто из них поднимет большой обломок скалы. Проиграл бедный Мартин, да будет он здоров, так как не сумел и с места его сдвинуть. Старику повезло, как всегда. Ему удалось поднять камень на высоту пояса, и он выиграл ставку, какой бы там она у них ни была.
— Он всегда был силен, — сказал я.
— Но потом, по причине большого веса, камень выпал у него из рук и упал, по несчастью, ему на ноги, и размозжил их и каждую кость и косточку в них. Бедняга долго еще после этой истории таскался по всему дому и вопил, но на чем бы он там ни передвигался, точно, что не на ногах.
— Никогда бы не подумал, — сказал я, — что у Старика может быть столько крови.
— Если и было, — сказала она, — то теперь уже нет.
Случилось так, что это навело меня на мысль о бывших у меня деньгах. Если бы Старик носил ботинки, думал я, меньше был бы вред, причиненный ему, когда камень упал ему на ноги. Откуда мне знать, не случится ли мне самому поранить и повредить ноги таким же путем? Что же мне лучше всего купить, как не пару ботинок?
На другой день я тронулся в путь, направляясь к тому месту, где у меня был зарыт мешок с золотом. По дороге мне встретился Мартин О’Банаса, и я спросил его насчет того, как делать покупки в магазине, — искусство, в котором у меня не было никакого опыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Не знаю, прилив ли тошноты или ужаса нахлынул на меня при звуках этой замогильной речи, но только я как-то собрал все свое мужество, и когда я вновь почувствовал великое движение небесных сфер, то был уже снаружи, под хлещущими бичами дождя, мешок с золотом лежал на моей нагой белой спине, и я скатывался вместе с ручьем по откосу вниз с горы на равнину. Я чувствовал себя то подброшенным в воздух, в мокрые бескрайние небеса, то почти тонущим в озере, то разбитым и изломанным о скалы, то на меня обрушивался град тяжелых и острых предметов, которые раскалывали мне голову и тело. Без сомнения, то, как я съезжал с пика вниз, было ужасно, но вскоре на своем пути я ударился об острую вершину скалы, что полностью отняло у меня всякую связь с моими органами чувств, и я полетел вниз на гребне воды и ветра, как соломинка, без чувств и без сознания.
Когда я снова пришел в себя, было утро, и я лежал простертый на спине в мягкой, на редкость грязной грязи, подобной которой не найти нигде, кроме как в Корка Дорха. Вся моя кожа была изорвана и висела клоками, в точности как старая одежа, но какое бы предсмертное окоченение ни свело мою руку во время падения, мешок с золотом по-прежнему благополучно был у меня в горсти. Я был в миле пути от того дома в нашем местечке, который давал мне приют во время сна.
Несмотря на все свое изнурение и изнеможение, я был доволен. Попытка подняться на ноги заняла у меня полчаса времени. Когда я в конце концов встал, то зарыл мешок с золотом в землю и после этого двинулся, хромая, к дому. У меня были деньги, и они были в надежном месте. У меня получилось, мне все удалось! Я попробовал было затянуть песню, но у меня не оставалось ни малейшего голоса. Горло мое было продырявлено, и, поистине, как рот, так и язык мой далеки были от хорошего состояния.
Когда я переступил порог, не имея на себе ни единого клочка одежды, я увидел перед собой Седого Старика, который сидел на тростнике, занятый своей трубкой, и в спокойствии припоминал тяжелую жизнь. Я учтиво приветствовал его. Он некоторое время смотрел на меня, не говоря ни слова.
— Нелегкая меня побери, — сказал я, — ну и налег бы я сейчас на картошку, после того как поплавал в море с пользой для здоровья!
Старик вынул трубку изо рта.
— Труднообъяснима жизнь в эти времена, — сказал он, — в особенности в Корка Дорха. Было время, свинья ушла от нас и заблудилась, и когда она вернулась, на ней был надет приличный костюм. Ты же ушел от нас полностью одетым, и вот теперь ты приходишь назад, будучи так же наг, как и в первый день твоей жизни.
В это время я переправлял картошку изо рта в желудок, и он не получил от меня ответа.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Я безразличен к богатству. — В город за ботинками. — Моя ночная вылазка. — Морской Кот в Корка Дорха. — Полицейский у нас в доме. — Несчастья и невезение. — Я встречаю родственника. — Конец моей истории.
Тому, кто терпел лишения и нехватку картошки всю свою жизнь, нелегко понять ни что такое благополучие, ни тем более — как распорядиться богатством и как справиться с работой богача. После моего похода на Пик Голода в течение года я жил по старому ирландскому обыкновению — мокрый, голодный, хворый, днем и ночью ничего не видя, кроме дождя, голода и невезений. Мешок с золотом лежал себе в земле, и я его не выкапывал.
Много ночей я провел на тростнике в задней части дома, истязая свой ум размышлениями над тем, что я сделаю с деньгами и какую прекрасную необыкновенную вещь я на них куплю. Это была тяжелая и трудновыполнимая работа. Вначале я думал накупить продовольствия, но я никогда не ел ничего, кроме картошки и вкусной рыбы, и вряд ли мне понравилась бы разная пища благородных господ из Дублина, даже если бы я имел возможность ее купить и знал бы, как она называется.
Потом я подумал о напитках, но я знал, что мало было людей в Корка Дорха, которые приложились бы к выпивке и не отправились бы в вечность с первого же раза. Я подумал было купить шляпу для защиты от дождя, но решил, что нельзя достать такую шляпу, которая через пять минут не повредилась бы и не расползлась под ударами бури. То же было и с одеждой. Я не любил курить трубку, и меня не тянуло к нюхательному табаку.
У Старика были часы со времен праздника, но я никогда не понимал, как пользоваться этой машинкой и какой в ней прок. Мне не нужна была ни чашка, ни домашняя обстановка, ни лоханка. Я жил бедно, был полумертв от голода и невзгод, но мне не удалось вспомнить ни одной приятной и полезной вещи, которая была бы мне нужна. Вот уж поистине, думалось мне, в страшных заботах и умственных корчах живут богатые люди!
Я встал однажды утром, дождь струился с небес. Некоторое время я вяло слонялся по дому, не чувствуя ни к чему интереса и не останавливая внимания ни на чем в особенности. Одно только меня удивило, и я обратился с беседой к матери, которая занималась приготовлением корма для свиней возле очага.
— Неужто, достопочтенная, — сказал я, — нас постигли в довершение всего конец света и кончина всей вселенной, что кровавые ливни льют на нас среди ночи?
— Нет, вовсе не это, сокровище ты мое убогое, — сказала она, — это Седой Старик истекал тут кровью все утро.
— Полагаю я, из носа бил этот источник крови? — сказал я.
— Вовсе нет, ничего подобного, сладкий ты мой, — сказала она, — а из смертельных незаживающих ран, которые у него теперь на обеих ногах. Они утром состязались с Мартином О’Банаса, кто из них поднимет большой обломок скалы. Проиграл бедный Мартин, да будет он здоров, так как не сумел и с места его сдвинуть. Старику повезло, как всегда. Ему удалось поднять камень на высоту пояса, и он выиграл ставку, какой бы там она у них ни была.
— Он всегда был силен, — сказал я.
— Но потом, по причине большого веса, камень выпал у него из рук и упал, по несчастью, ему на ноги, и размозжил их и каждую кость и косточку в них. Бедняга долго еще после этой истории таскался по всему дому и вопил, но на чем бы он там ни передвигался, точно, что не на ногах.
— Никогда бы не подумал, — сказал я, — что у Старика может быть столько крови.
— Если и было, — сказала она, — то теперь уже нет.
Случилось так, что это навело меня на мысль о бывших у меня деньгах. Если бы Старик носил ботинки, думал я, меньше был бы вред, причиненный ему, когда камень упал ему на ноги. Откуда мне знать, не случится ли мне самому поранить и повредить ноги таким же путем? Что же мне лучше всего купить, как не пару ботинок?
На другой день я тронулся в путь, направляясь к тому месту, где у меня был зарыт мешок с золотом. По дороге мне встретился Мартин О’Банаса, и я спросил его насчет того, как делать покупки в магазине, — искусство, в котором у меня не было никакого опыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26