— Представь себе, да. Ну, мне пора на урок французского.
— Урок французского?
— Я слушаю радио Монреаля. Интересно проверять себя, насколько хорошо я понимаю по-французски.
— Au'voir, cherie, — сказал он.
— Au'voir. Ты не засиживайся допоздна. Уйди наверх до того, как они вернутся. Не мешай им, Джордж.
Джордж ушел наверх, но, когда они вернулись, он еще не спал. Сначала он услышал шум автомобиля — это был «додж» Хиббарда, — а потом увидел, как они идут к террасе. Было без десяти минут двенадцать. Спустя два часа шум возобновился: они ходили по кухне, хлопали дверцей холодильника, двигали по линолеуму стулья. Потом он услышал их шаги на лестнице. Интересно, насколько он «надежен», этот Хиббард. В эту ночь он спал скверно.
Утром Джордж Локвуд единственный из всей семьи спустился вниз позавтракать с отъезжающим гостем.
— В эту субботу вы меня опять увидите, мистер Локвуд, — объявил Хиббард.
— Да? Здесь?
Хиббард кивнул.
— Мы с друзьями поплывем из Марбл-Хед на яхте. Возьмем с собой Тину. Ночь с субботы на воскресенье проведем на Нантакете, а на следующий день прибудем на Вест-Чоп, где пообедаем. В воскресенье будем здесь, и я у вас переночую.
— Неплохо задумано, — заметил Джордж.
— Надеюсь уговорить ее через две недели приехать в штат Мэн. Может быть, вы замолвите словечко за штат Мэн?
— Нет. Но и препятствовать не буду. Тина вольна поступать так, как хочет, и в этом я ее поддерживаю.
— Она очень, очень хорошо про вас говорит. Считает своего отца замечательным человеком.
— Это я считаю ее замечательной девушкой. — Джорджу казалось, что он правильно выбрал момент для того, чтобы скромно выразить свою отеческую любовь.
— Если позволите, то скажу, что я с вами согласен, — признался Хиббард.
— Рад это слышать. Я хочу, чтобы у нее было побольше друзей по эту сторону океана. Европа — не место для нее, то есть не то место, где надо жить постоянно.
— Она хочет жить за границей?
— Да, так решила. Сюда приехала только из-за меня. Вы ведь знаете, в каких отношениях я с сыном.
— Да.
— Смерть брата подкосила меня сильнее, чем я вначале думал. И Тина это поняла. Я же сказал вам вчера, что она большая умница. Выпейте кофе.
— Нет, благодарю. А сорочку я верну вам в воскресенье.
— Смотрите не забудьте, — улыбнулся Джордж Локвуд.
В течение лета Тина встречалась с Хиббардом не реже одного раза в неделю. В ее ненужных объяснениях по поводу отлучек из дома было столько недомолвок и умолчаний, что Джордж Локвуд распознал в них признаки завязавшегося романа. Приличия ради она все еще старалась давать ему какие-то объяснения, но, когда они оставались вдвоем, уже не находила тем для разговора. Он и не старался ее разговорить, руководствуясь при этом не столько соображениями деликатности, сколько растущей уверенностью в том, что она еще не дает воли своему чувству. И эта ее сдержанность озадачивала его. Не исключено, думал он, что она сама догадалась о порочных наклонностях Хиббарда. Надо бы объяснить ей, что в этих наклонностях нет ничего чудовищного и необычного; но он опасался, что дочь, выслушав его, попросту рассмеется ему в лицо. В сущности, что он про нее знает? Какие мысли бродят и ее хорошенькой головке? Кто, где и когда целовал ее? Кого она целовала? Ничего этого он не узнает, если она не расскажет сама.
И все же дочь радовала его, хотя и не относилась к нему так же сердечно, как некоторое время назад. В ней сохранилось достаточно жизни, чтобы связать ее с жизнью другого человеческого существа. Она производила впечатление цветущей женщины, хотя могла бы увянуть. В ее взгляде угадывался интерес ко всему окружающему, а не равнодушие, и если она испытывала сомнения в своей любви, то они, эти сомнения, возникали в этом, а не в каком-то выдуманном мире. Что бы она ни решила, решение это будет принято здесь, и отец о нем скоро узнает.
Однажды утром — это было в конце августа — Тина, спустившись к завтраку, обнаружила у себя на тарелке поверх писем небольшой сверток. Это была заказная бандероль с обратным адресом бостонского ювелира.
— Надеюсь, твоя почта интереснее моей, — сказал Джордж.
— Думаю, что да. — Тина взяла с буфета фруктовый нож, взрезала оберточную бумагу, вынула из продолговатой коробочки, обтянутой искусственной кожей, золотые часики и повертела перед глазами отца.
— Впервые вижу у тебя эту вещь, — удивился он.
— Я и сама-то их всего один раз видела. Они были у гравера.
— Можно взглянуть?
— Конечно.
Он положил часики себе на ладонь: браслет из тонкой золотой сетки, циферблат окаймлен бриллиантиками, заводная головка из небольшого рубина.
— Прелестная вещь.
— Я вижу, ты умираешь от любопытства. Прочти надпись.
Он повернул часики и вслух прочитал:
— «Тина, время уходит. П.Х.» Те же слова он мог написать тебе и на простой открытке, — сказал он, возвращая ей подарок. — А это — далеко не простая открытка.
— Верно, не простая, — согласилась она, разглядывая часики.
— Не хочу ни о чем тебя спрашивать, Тина. Будь я проклят, если спрошу.
— А есть что спросить?
— Да, есть. Но я не стану.
— Он хочет, чтобы мы поженились до начала учебного года, — сказала она.
— И ты согласна?
— Кажется, да.
Он засмеялся.
— Кажется, да. А учебный год начинается уже через две-три недели.
— Точнее, через три, если считать от ближайшего вторника.
— Где же состоится бракосочетание, если ты на него согласишься?
— У мирового судьи. Пышной свадьбы в этом году уже не получится, да я и не хотела.
— Могла бы сыграть скромную свадьбу в Шведской Гавани, в кругу двух семей.
Она покачала головой.
— Женятся-то не семьи, папа, а только Прес и я.
— Меня там тоже не будет?
— Боюсь, что нет. Я не скрытничаю. Просто я сама еще ничего не решила. Но когда решу — если решу, — то уеду отсюда. И в следующий раз когда увижу тебя, буду уже замужем.
— И Престон тоже так хочет?
— Он-то как раз и хочет.
— А его родители?
— Родителям он еще ничего не сказал. Я познакомилась с ними со всеми, кроме брата, который в Мексике. Они видели меня, так что, когда их известят о браке, смогут сказать, что знают меня, знают, что я белая, молодая и не такая уж безобразная.
— Я обещал не спрашивать тебя, а сам только и делаю, что спрашиваю, — сказал Джордж. — Но вот единственный, в сущности, важный вопрос: почему ты никак не можешь решиться?
— На этот вопрос столько ответов, что я не знаю, какой из них правильный. Какой настоящий.
— Значит, я не так сформулировал свой вопрос. Ты его любишь?
— Нет.
— Потому что боишься полюбить?
— Возможно. Ты думаешь, меня смущает то, что случилось со мной за границей?
— Я этого не сказал, Тина. Я лишь спросил, боишься ли ты полюбить его.
— Я не боюсь любви, папа. Я просто его не люблю.
— Тогда на чем же будет основан ваш брак?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140