Извини, Джордж. Хотя и я не бесчувственная. Груди так набухли, что больно дотронуться.
— Надеюсь, они такими и останутся. Я имею в виду их размеры, а не то, что до них больно дотронуться.
— Не знаю. Ты хочешь пойти к другой женщине?
— К какой другой женщине?
— Ну, есть же такие.
— Ты имеешь в виду шлюх?
— Да, но не таких, к каким ходят сельские рабочие. В Рединге и Филадельфии должны быть заведения. Я знаю, что они есть, я же не маленькая.
— А если бы я и вправду пошел в одно из таких заведений? Что бы ты потом сказала?
— Ты мог бы мне об этом не говорить.
— Значит, пока ты не знаешь, не очень будешь против?
— Знать-то я буду, но говорить мне не обязательно.
— Будешь знать? Каким образом?
— По твоему поведению. Ты делаешься не таким нетерпеливым.
— Не таким нетерпеливым? Разве это заметно по мне?
— Да, — ответила Агнесса. Она была уверена, что он сейчас раздумывает, не выдал ли он себя когда-нибудь, став на время менее нетерпеливым, но в темноте она не видела его лица.
— Что же ты ничего больше не говоришь? Ты спишь? — спросил он.
— Я жду, когда ты скажешь что-нибудь.
— Я думал. Значит, ты не возражала бы, если бы я пошел к продажной женщине?
— Возражала бы, но не захотела бы об этом говорить. Сочла бы, что ты как мужчина без этого не можешь. Женщины такого сорта потому и существуют, что мужчины слабы.
— Мужчины слабы?
— Да, нравственно слабы. Ими руководят инстинкты. Они готовы унизить себя ради минутного наслаждения, но задавался ли ты когда-нибудь вопросом: а что эти женщины думают о мужчинах? С женщинами такого сорта ты не стал бы показываться на людях. Ты считаешь, что такая женщина — падший человек, сколько бы ты ни платил ей денег. А как ты чувствуешь себя, переспав с нею? Конечно, ты ее не любишь?
— Я?
— Ты же имел дело с такими женщинами. Сам мне говорил.
— А, это ты о студенческих годах.
— Как может мужчина быть близок с женщиной, с которой ему неловко появляться на людях? Как может он вступать с нею в интимнейшую связь, если у нее перебывало в постели бог знает какое количество мужчин! За деньги. Какая мерзость. Если ты не можешь обойтись без такого удовольствия, Джордж, — дело твое. Ты знаешь, что и я не бесчувственна, но если собственный муж не может доставить мне удовольствие, то я проживу и так. Ты пытался возбудить во мне желание еще до того, как мы поженились.
— Тогда ты еще не знала, что это за удовольствие.
— Как ты ошибаешься. Женщина всегда это знает. Гораздо лучше мужчины. У женщины это проходит не так быстро, если она не равнодушна к мужчине. А если равнодушна, то она не лучше какой-нибудь твоей шлюхи. Я никогда не употребляла этого слова, но теперь не прочь его употребить.
— Но я против. Я не хочу, чтобы ты так выражалась. Леди это не к лицу.
— А джентльмену к лицу? Или ты считаешь, что можешь разговаривать и поступать не по-джентльменски, когда тебе заблагорассудится? Мне надо спать, Джордж. Доктор сказал, что я должна как можно больше спать.
— А я вот не засну.
— Жаль, если так. Спокойной ночи.
Из этого разговора она вынесла убеждение, что женщины, с которыми имеет дело ее муж, стоят на низкой общественной ступени; не говоря ни о ком конкретно, она сумела показать их ему в невыгодном свете. В последующие три месяца она не была уверена в его верности, но это уже почти не имело значения. То, что она ему сказала, засело у него в голове, она испортила ему удовольствие хотя бы на то время, пока не имела возможности жить с ним сама.
Джордж Локвуд был во всех отношениях хорошо подготовлен к тому, чтобы занять положение главы семьи, управляющего фамильными предприятиями и наследного хозяина Дела Локвудов; сложность заключалась лишь в том, что его отец никогда не давал Делу определения или названия, и это ставило Джорджа в странное положение: он должен был содействовать успеху предприятия, о существовании которого ничего не знал. У этого предприятия не было ни названия, ни марки, ни девиза, ни определенных принципов. Джордж лишь смутно угадывал какой-то особый умысел в том, как старательно отец посвящал его в дела, доказывая преимущества жизни в Шведской Гавани и объясняя, на каких основах следует строить свои отношения с людьми в светских и деловых кругах. Временами слова Авраама Локвуда о том, что накопление денег — дело сравнительно легкое, озадачивали сына; но потом Джордж, учившийся мыслить самостоятельно, а не просто копировать образ мыслей отца, решил, что старик говорит так для того, чтобы внушить ему побольше уверенности в своих силах. Ибо если тебя убеждают в том, что накопление денег — для незаурядного человека не такая уж сложная задача, то можно действовать не спеша, замедляя или ускоряя темп по своему желанию…
Но Джордж ошибался в намерениях отца: в действительности Авраам Локвуд хотел лишь привить сыну джентльменское отношение к наживе, научить его скрывать эту свою склонность к накоплению. Некоторые проекты Джорджа оказались удивительно удачными, и это радовало отца. Приятно было убедиться в том, что у мальчика практический склад ума, и искусство делать деньги, способности к которому мальчик продемонстрировал, перестало быть главным предметом учебы. Денег и без того накопилось достаточно, и Авраам Локвуд считал, что его капитал будет неуклонно расти по мере того, как растет страна; к тому же гарантией дальнейшего обогащения служило вложение капитала не в одно предприятие, а в самые разные. Авраам видел, что сыну нравится финансовая деятельность, поэтому на него можно положиться: он наживет денег больше, чем потеряет, и будет постоянно наращивать состояние, удерживая тем самым за собой лидирующее положение в местных деловых кругах; и поскольку эта забота теперь снималась, то Авраам мог обратить внимание Джорджа на другие интересы, влиявшие на успех Дела: обзаведение семьей и обретение чувства фамильной гордости. Первую задачу Джордж с готовностью выполнил, женившись на представительнице рода Уиннов, этот брак обещал свои выгоды, когда подрастут его и Агнессы дети. Что касается второго, то имя Мозеса Локвуда, зарекомендовавшего себя человеком отчаянным, скорее помогало, чем мешало Локвудам возвыситься во мнении жителей Шведской Гавани и даже Гиббсвилла.
Главную опасность для фамильной гордости представляли возобновившиеся толки о сестрах Локвуд, Роде и Дафне, и Авраам Локвуд ненавидел их до самой своей смерти, ненавидел за то, что несвоевременное напоминание о них заставило его лгать Джорджу. Он ждал, чтобы Джордж созрел, и тогда он сам открыл бы ему тайну своих сестер, а также посоветовал бы, как с этой тайной быть. Но у него не оказалось на это времени, и он не успел наладить с сыном прежних добрых отношений, при отсутствии же добрых отношений он не мог выбрать момент, чтобы посвятить Джорджа в безымянную мечту о Деле Локвудов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
— Надеюсь, они такими и останутся. Я имею в виду их размеры, а не то, что до них больно дотронуться.
— Не знаю. Ты хочешь пойти к другой женщине?
— К какой другой женщине?
— Ну, есть же такие.
— Ты имеешь в виду шлюх?
— Да, но не таких, к каким ходят сельские рабочие. В Рединге и Филадельфии должны быть заведения. Я знаю, что они есть, я же не маленькая.
— А если бы я и вправду пошел в одно из таких заведений? Что бы ты потом сказала?
— Ты мог бы мне об этом не говорить.
— Значит, пока ты не знаешь, не очень будешь против?
— Знать-то я буду, но говорить мне не обязательно.
— Будешь знать? Каким образом?
— По твоему поведению. Ты делаешься не таким нетерпеливым.
— Не таким нетерпеливым? Разве это заметно по мне?
— Да, — ответила Агнесса. Она была уверена, что он сейчас раздумывает, не выдал ли он себя когда-нибудь, став на время менее нетерпеливым, но в темноте она не видела его лица.
— Что же ты ничего больше не говоришь? Ты спишь? — спросил он.
— Я жду, когда ты скажешь что-нибудь.
— Я думал. Значит, ты не возражала бы, если бы я пошел к продажной женщине?
— Возражала бы, но не захотела бы об этом говорить. Сочла бы, что ты как мужчина без этого не можешь. Женщины такого сорта потому и существуют, что мужчины слабы.
— Мужчины слабы?
— Да, нравственно слабы. Ими руководят инстинкты. Они готовы унизить себя ради минутного наслаждения, но задавался ли ты когда-нибудь вопросом: а что эти женщины думают о мужчинах? С женщинами такого сорта ты не стал бы показываться на людях. Ты считаешь, что такая женщина — падший человек, сколько бы ты ни платил ей денег. А как ты чувствуешь себя, переспав с нею? Конечно, ты ее не любишь?
— Я?
— Ты же имел дело с такими женщинами. Сам мне говорил.
— А, это ты о студенческих годах.
— Как может мужчина быть близок с женщиной, с которой ему неловко появляться на людях? Как может он вступать с нею в интимнейшую связь, если у нее перебывало в постели бог знает какое количество мужчин! За деньги. Какая мерзость. Если ты не можешь обойтись без такого удовольствия, Джордж, — дело твое. Ты знаешь, что и я не бесчувственна, но если собственный муж не может доставить мне удовольствие, то я проживу и так. Ты пытался возбудить во мне желание еще до того, как мы поженились.
— Тогда ты еще не знала, что это за удовольствие.
— Как ты ошибаешься. Женщина всегда это знает. Гораздо лучше мужчины. У женщины это проходит не так быстро, если она не равнодушна к мужчине. А если равнодушна, то она не лучше какой-нибудь твоей шлюхи. Я никогда не употребляла этого слова, но теперь не прочь его употребить.
— Но я против. Я не хочу, чтобы ты так выражалась. Леди это не к лицу.
— А джентльмену к лицу? Или ты считаешь, что можешь разговаривать и поступать не по-джентльменски, когда тебе заблагорассудится? Мне надо спать, Джордж. Доктор сказал, что я должна как можно больше спать.
— А я вот не засну.
— Жаль, если так. Спокойной ночи.
Из этого разговора она вынесла убеждение, что женщины, с которыми имеет дело ее муж, стоят на низкой общественной ступени; не говоря ни о ком конкретно, она сумела показать их ему в невыгодном свете. В последующие три месяца она не была уверена в его верности, но это уже почти не имело значения. То, что она ему сказала, засело у него в голове, она испортила ему удовольствие хотя бы на то время, пока не имела возможности жить с ним сама.
Джордж Локвуд был во всех отношениях хорошо подготовлен к тому, чтобы занять положение главы семьи, управляющего фамильными предприятиями и наследного хозяина Дела Локвудов; сложность заключалась лишь в том, что его отец никогда не давал Делу определения или названия, и это ставило Джорджа в странное положение: он должен был содействовать успеху предприятия, о существовании которого ничего не знал. У этого предприятия не было ни названия, ни марки, ни девиза, ни определенных принципов. Джордж лишь смутно угадывал какой-то особый умысел в том, как старательно отец посвящал его в дела, доказывая преимущества жизни в Шведской Гавани и объясняя, на каких основах следует строить свои отношения с людьми в светских и деловых кругах. Временами слова Авраама Локвуда о том, что накопление денег — дело сравнительно легкое, озадачивали сына; но потом Джордж, учившийся мыслить самостоятельно, а не просто копировать образ мыслей отца, решил, что старик говорит так для того, чтобы внушить ему побольше уверенности в своих силах. Ибо если тебя убеждают в том, что накопление денег — для незаурядного человека не такая уж сложная задача, то можно действовать не спеша, замедляя или ускоряя темп по своему желанию…
Но Джордж ошибался в намерениях отца: в действительности Авраам Локвуд хотел лишь привить сыну джентльменское отношение к наживе, научить его скрывать эту свою склонность к накоплению. Некоторые проекты Джорджа оказались удивительно удачными, и это радовало отца. Приятно было убедиться в том, что у мальчика практический склад ума, и искусство делать деньги, способности к которому мальчик продемонстрировал, перестало быть главным предметом учебы. Денег и без того накопилось достаточно, и Авраам Локвуд считал, что его капитал будет неуклонно расти по мере того, как растет страна; к тому же гарантией дальнейшего обогащения служило вложение капитала не в одно предприятие, а в самые разные. Авраам видел, что сыну нравится финансовая деятельность, поэтому на него можно положиться: он наживет денег больше, чем потеряет, и будет постоянно наращивать состояние, удерживая тем самым за собой лидирующее положение в местных деловых кругах; и поскольку эта забота теперь снималась, то Авраам мог обратить внимание Джорджа на другие интересы, влиявшие на успех Дела: обзаведение семьей и обретение чувства фамильной гордости. Первую задачу Джордж с готовностью выполнил, женившись на представительнице рода Уиннов, этот брак обещал свои выгоды, когда подрастут его и Агнессы дети. Что касается второго, то имя Мозеса Локвуда, зарекомендовавшего себя человеком отчаянным, скорее помогало, чем мешало Локвудам возвыситься во мнении жителей Шведской Гавани и даже Гиббсвилла.
Главную опасность для фамильной гордости представляли возобновившиеся толки о сестрах Локвуд, Роде и Дафне, и Авраам Локвуд ненавидел их до самой своей смерти, ненавидел за то, что несвоевременное напоминание о них заставило его лгать Джорджу. Он ждал, чтобы Джордж созрел, и тогда он сам открыл бы ему тайну своих сестер, а также посоветовал бы, как с этой тайной быть. Но у него не оказалось на это времени, и он не успел наладить с сыном прежних добрых отношений, при отсутствии же добрых отношений он не мог выбрать момент, чтобы посвятить Джорджа в безымянную мечту о Деле Локвудов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140