Ладно, давайте пить.
— В детстве я мечтал быть актером, — сказал премьер-министр.
Они с Джеком сидели в «Грязном утенке» в Стратфорде-на-Эйвоне. За столиком рядом обедала группа актеров.
— Говорят же, что политики — это просто скверные актеры, — рассмеялся Джек.
Премьер-министр скорбно взглянул на него:
— Кто говорит, Джек?
— Люди!
— Но кто именно? — напирал премьер-министр. Джек ответил:
— Это просто метафора.
— Но ведь политики не сквернее остального населения, — возразил премьер-министр.
Джек устало пояснил:
— Соль шутки в том, Эд, что политики по своей сути — актеры.
Али смотрел в мозаичные окна сувенирной лавки в торговом центре. На следующей неделе день рождения старшего сына, и Али купил ему тенниску с Уильямом Шекспиром, но теперь его одолели сомнения: ну какой пятнадцатилетка захочет светиться в футболке с портретом старого лысого мудака, иннит? И ведь не купишь же подарок одному Мохаммеду, правда? Другие тоже ждут подарков.
Премьер-министру нравилось сидеть в «Грязном утенке»; на столике стояли кампари и содовая. Он не сомневался, что мать одобрила бы его: он ведь выпивал за обедом, да еще в компании театралов.
Какой-то актер со знакомым лицом в оспинах наклонился к нему:
— А вы не Виктория Ротерхайд? Мы, часом, не играли вместе в «Афише» в 1988 году? Я — Гай Сазерленд.
Премьер-министр быстро захлопал ресницами и ответил:
— Привет, Гай, я Эдвина Сент-Клэр.
— Ну конечно, это вы, у меня кошмарная память на имена, — признал Гай. — Ведь это ваших детей тогда похитили, а я был маньяком.
Другие актеры за столиком засмеялись, один из них сказал:
— Опять кастинг проводишь, Гай. Премьер-министр кокетливо спросил:
— Можно к вам подсесть?
Ему хотелось ненадолго улизнуть от Джека и побыть с себе подобными. В конце концов, театр у него в крови. Джек в последнее время ведет себя как угрюмый подросток, и он такой циник — ну кто еще скажет, что домик под соломенной крышей — это не очаровательно?
Он уселся рядом с Амариллис, темноволосой актрисой с бездонными черными глазами и в затейливо неряшливом одеянии.
— Вы, наверное, здесь на пробах, — сказала Амариллис. — Вы ужасно похожи на Эдварда Клэра.
Джек взглянул через стойку и увидел, что премьер-министр смеется, запрокинув голову и выставив кадык. Джек нахмурился. Он предупреждал премьер-министра, что не следует делать этого, ведь это грозит мгновенным разоблачением. Но хоть смеется, и то ладно.
Премьер-министр и Амариллис обменялись историями жизни. По словам премьер-министра, он изучал актерское искусство у Хелен Миррен и жил на одной квартире с Саймоном Кэллоу. Раньше состоял в труппах в Ноттингеме и Бристоле, работал в основном на телевидении и в кино, но театр для него — первая любовь:
— Чувствуешь, так сказать, что публика придает смысл твоей жизни.
Джек заметил, что один из актеров за столом отвернулся и сунул пальцы в рот, изображая рвоту.
Напротив паба, в крошечном кабинете распорядителя сцены Королевского Шекспировского театра, сидел сэр Дигби Прист, прославленный театральный режиссер. Через три дня он должен был начать репетиции пьесы «Жизнь и духовная смерть Эдварда Клэра», которую написал Уэйн Спэрроу , левацкий драматург, расхваленный критиками за дебютную пьесу «Пердун».
Спэрроу получил заказ за три года до этого, но срывал срок за сроком и вот наконец позавчера вечером представил пьесу о Клэре. Он был либо пьян, либо нанюхался, и пробормотал:
— Вышло просто говно, и всего на двадцать семь минут. У меня распад личности.
Прочитав рукопись, сэр Дигби задумался, не нанять ли людей, чтобы переломали Спэрроу ноги. В юности Дигби помогал дяде развозить молоко и до сих пор сохранил связи в хулиганском Ист-Энде.
Однако брошюру с рекламой спектакля уже отпечатали, и афиши уже расклеили по всему Стратфорду, так что шоу должно продолжаться.
Дигби все еще искал актера на главную роль. Он листал страницы «Прожектора», отчаянно рассматривая фотографии ведущих актеров — не похож ли кто-нибудь на премьер-министра? Зачем эти скоты публикуют по двадцать лет фото одних и тех же актеров? Он уже опробовал на ведущую роль ветеранов битвы Эль-Аламейн, черт побери!
Когда он выходил из репетиционного зала, позвонила агент по подбору актеров и сказала, что подошлет пару кандидатов на Эдварда Клэра, но у одного сложности с графиком из-за работы на телевидении, а другой чуток коротковат, хотя готов играть в обуви с прокладками.
Дигби спросил:
— Насколько коротковат?
— Почти метр пятьдесят пять.
— Ему, на хрен, не прокладки нужны, милочка, а стремянка! — заорал Дигби.
Телефон снова зазвонил. Это была Амариллис, которая однажды играла у сэра Дигби в «Трамвае „Желание“». Бланш из нее вышла кошмарная, из-за южного акцента казалось, словно она прямиком из Уэльса.
— Дигби, дорогуша, — проворковала Амариллис, — в «Утенке» сидит вылитый Эдвард Клэр. Это женщина, но она мужчина.
Сэр Дигби вынул щеточку из сумки, которую всюду таскал с собой, причесал волосы и козлиную бородку. Он только что развелся и надеялся найти женское общество. Пока он торопливо переходил улицу, его приветствовали или, по крайней мере, узнали почти все, попавшиеся ему на пути. В интервью он часто говорил о своей «непреодолимой потребности в уединении», но яркая внешность Фальстафа и гулкий голос, как ни трагично, не давали ему смешаться с толпой. Брайан Блессед однажды изрек: «Я просто обожаю этого милого Дигби, но, боже, до чего же его много».
Джек видел, как сэр Дигби Прист вошел в бар. Он читал опубликованные дневники Приста, поэтому у него возникло чувство, что он знает этого человека. Джек вскинул руку в приветственном жесте, но тут же опустил, сообразив, что Прист ему, собственно говоря, чужой человек. Интересно, что заставляет мужчину на шестьдесят пятом году жизни влезать вджинсы, ковбойские ботинки, футболку «Роллинг стоунз» и черный кожаный пиджак? — подумал Джек.
Он смотрел, как сэр Дигби расчищает себе путь к премьер-министру.
Дигби сразу понял, что существо в цыганском платье и дешевом парике блондинки стопроцентно годится на роль премьера.
Амариллис представила их друг другу, сэр Дигби прогудел: «Свалите, быдло», и актеры покорно поплелись в другой конец зала.
Сэр Дигби взял руки премьер-министра в свои лапищи. Затем глубоко-глубоко окунулся в глаза премьер-министра и произнес, как он считал, конфиденциальным шепотом, хотя Джек, сидевший у стойки, отчетливо услышал:
— Я вполне привык к транссексуалам, дружочек. Моя первая жена была мужчиной. Я закончил католическую школу, так что ничего не знал о женщинах и с сексуальной точки зрения был где-то недоделок, но на дворе стояли шестидесятые, и никто не хотел признаваться, что меньше других в курсе насчет женского тела, поэтому я решил, что у моей первой жены, нежной и милой Кассандры, клитор просто больше обычного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— В детстве я мечтал быть актером, — сказал премьер-министр.
Они с Джеком сидели в «Грязном утенке» в Стратфорде-на-Эйвоне. За столиком рядом обедала группа актеров.
— Говорят же, что политики — это просто скверные актеры, — рассмеялся Джек.
Премьер-министр скорбно взглянул на него:
— Кто говорит, Джек?
— Люди!
— Но кто именно? — напирал премьер-министр. Джек ответил:
— Это просто метафора.
— Но ведь политики не сквернее остального населения, — возразил премьер-министр.
Джек устало пояснил:
— Соль шутки в том, Эд, что политики по своей сути — актеры.
Али смотрел в мозаичные окна сувенирной лавки в торговом центре. На следующей неделе день рождения старшего сына, и Али купил ему тенниску с Уильямом Шекспиром, но теперь его одолели сомнения: ну какой пятнадцатилетка захочет светиться в футболке с портретом старого лысого мудака, иннит? И ведь не купишь же подарок одному Мохаммеду, правда? Другие тоже ждут подарков.
Премьер-министру нравилось сидеть в «Грязном утенке»; на столике стояли кампари и содовая. Он не сомневался, что мать одобрила бы его: он ведь выпивал за обедом, да еще в компании театралов.
Какой-то актер со знакомым лицом в оспинах наклонился к нему:
— А вы не Виктория Ротерхайд? Мы, часом, не играли вместе в «Афише» в 1988 году? Я — Гай Сазерленд.
Премьер-министр быстро захлопал ресницами и ответил:
— Привет, Гай, я Эдвина Сент-Клэр.
— Ну конечно, это вы, у меня кошмарная память на имена, — признал Гай. — Ведь это ваших детей тогда похитили, а я был маньяком.
Другие актеры за столиком засмеялись, один из них сказал:
— Опять кастинг проводишь, Гай. Премьер-министр кокетливо спросил:
— Можно к вам подсесть?
Ему хотелось ненадолго улизнуть от Джека и побыть с себе подобными. В конце концов, театр у него в крови. Джек в последнее время ведет себя как угрюмый подросток, и он такой циник — ну кто еще скажет, что домик под соломенной крышей — это не очаровательно?
Он уселся рядом с Амариллис, темноволосой актрисой с бездонными черными глазами и в затейливо неряшливом одеянии.
— Вы, наверное, здесь на пробах, — сказала Амариллис. — Вы ужасно похожи на Эдварда Клэра.
Джек взглянул через стойку и увидел, что премьер-министр смеется, запрокинув голову и выставив кадык. Джек нахмурился. Он предупреждал премьер-министра, что не следует делать этого, ведь это грозит мгновенным разоблачением. Но хоть смеется, и то ладно.
Премьер-министр и Амариллис обменялись историями жизни. По словам премьер-министра, он изучал актерское искусство у Хелен Миррен и жил на одной квартире с Саймоном Кэллоу. Раньше состоял в труппах в Ноттингеме и Бристоле, работал в основном на телевидении и в кино, но театр для него — первая любовь:
— Чувствуешь, так сказать, что публика придает смысл твоей жизни.
Джек заметил, что один из актеров за столом отвернулся и сунул пальцы в рот, изображая рвоту.
Напротив паба, в крошечном кабинете распорядителя сцены Королевского Шекспировского театра, сидел сэр Дигби Прист, прославленный театральный режиссер. Через три дня он должен был начать репетиции пьесы «Жизнь и духовная смерть Эдварда Клэра», которую написал Уэйн Спэрроу , левацкий драматург, расхваленный критиками за дебютную пьесу «Пердун».
Спэрроу получил заказ за три года до этого, но срывал срок за сроком и вот наконец позавчера вечером представил пьесу о Клэре. Он был либо пьян, либо нанюхался, и пробормотал:
— Вышло просто говно, и всего на двадцать семь минут. У меня распад личности.
Прочитав рукопись, сэр Дигби задумался, не нанять ли людей, чтобы переломали Спэрроу ноги. В юности Дигби помогал дяде развозить молоко и до сих пор сохранил связи в хулиганском Ист-Энде.
Однако брошюру с рекламой спектакля уже отпечатали, и афиши уже расклеили по всему Стратфорду, так что шоу должно продолжаться.
Дигби все еще искал актера на главную роль. Он листал страницы «Прожектора», отчаянно рассматривая фотографии ведущих актеров — не похож ли кто-нибудь на премьер-министра? Зачем эти скоты публикуют по двадцать лет фото одних и тех же актеров? Он уже опробовал на ведущую роль ветеранов битвы Эль-Аламейн, черт побери!
Когда он выходил из репетиционного зала, позвонила агент по подбору актеров и сказала, что подошлет пару кандидатов на Эдварда Клэра, но у одного сложности с графиком из-за работы на телевидении, а другой чуток коротковат, хотя готов играть в обуви с прокладками.
Дигби спросил:
— Насколько коротковат?
— Почти метр пятьдесят пять.
— Ему, на хрен, не прокладки нужны, милочка, а стремянка! — заорал Дигби.
Телефон снова зазвонил. Это была Амариллис, которая однажды играла у сэра Дигби в «Трамвае „Желание“». Бланш из нее вышла кошмарная, из-за южного акцента казалось, словно она прямиком из Уэльса.
— Дигби, дорогуша, — проворковала Амариллис, — в «Утенке» сидит вылитый Эдвард Клэр. Это женщина, но она мужчина.
Сэр Дигби вынул щеточку из сумки, которую всюду таскал с собой, причесал волосы и козлиную бородку. Он только что развелся и надеялся найти женское общество. Пока он торопливо переходил улицу, его приветствовали или, по крайней мере, узнали почти все, попавшиеся ему на пути. В интервью он часто говорил о своей «непреодолимой потребности в уединении», но яркая внешность Фальстафа и гулкий голос, как ни трагично, не давали ему смешаться с толпой. Брайан Блессед однажды изрек: «Я просто обожаю этого милого Дигби, но, боже, до чего же его много».
Джек видел, как сэр Дигби Прист вошел в бар. Он читал опубликованные дневники Приста, поэтому у него возникло чувство, что он знает этого человека. Джек вскинул руку в приветственном жесте, но тут же опустил, сообразив, что Прист ему, собственно говоря, чужой человек. Интересно, что заставляет мужчину на шестьдесят пятом году жизни влезать вджинсы, ковбойские ботинки, футболку «Роллинг стоунз» и черный кожаный пиджак? — подумал Джек.
Он смотрел, как сэр Дигби расчищает себе путь к премьер-министру.
Дигби сразу понял, что существо в цыганском платье и дешевом парике блондинки стопроцентно годится на роль премьера.
Амариллис представила их друг другу, сэр Дигби прогудел: «Свалите, быдло», и актеры покорно поплелись в другой конец зала.
Сэр Дигби взял руки премьер-министра в свои лапищи. Затем глубоко-глубоко окунулся в глаза премьер-министра и произнес, как он считал, конфиденциальным шепотом, хотя Джек, сидевший у стойки, отчетливо услышал:
— Я вполне привык к транссексуалам, дружочек. Моя первая жена была мужчиной. Я закончил католическую школу, так что ничего не знал о женщинах и с сексуальной точки зрения был где-то недоделок, но на дворе стояли шестидесятые, и никто не хотел признаваться, что меньше других в курсе насчет женского тела, поэтому я решил, что у моей первой жены, нежной и милой Кассандры, клитор просто больше обычного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60