И тут она сказала в основание его шеи:
– Вся беда в том, что ты там на положении слуги, оттого и сердишься. Жалость к Дилану – это дело десятое.
Ной смотрел на ее макушку, одной рукой он ощущал холодную пивную банку, а другой – забирался глубже в ее трусики. Он вдруг понял, почему порвал с ней. Она любила правду и не умела вовремя остановиться. Не стоило ему продолжать, но… он чувствовал себя одиноким, а от физического контакта трудно отказаться. Если она его хочет, что ж, он этим воспользуется…
– На самом деле, – сказал он, – не то чтобы я хочу, чтобы Дилан получил свои баллы. Если он поступит, это будет означать минус одно место для ребят с головой и желанием учиться.
– А значит, минус одно место для тебя, – сказала Табита. Ной развязал толстые завязки треников.
– Да, наверное, так. Я натаскиваю Дилана, что» бы он занял место в колледже такого, как я.
– Класс! – сказала Табита. – Учишь парня, которому втайне желаешь провала, да еще и завидуешь ему!
Ной замер, потом кивнул и улыбнулся. Табита стащила ему через голову рубашку. Во время секса они всегда теряли контроль над собой, переставали думать и лишь подчинялись требованиям друг друга. Пока они учились в колледже, желание уступать приводило их с Табитой в постель снова и снова: целеустремленные, честолюбивые дети, они снова и снова просовывали руки в трусы друг друга, чтобы получить заряд для движения вперед.
Табита сняла очки, опустила голову, обняла Ноя за пояс и, то и дело вскидывая лицо, зашептала в завитки волос у него на животе:
– Ной, адвокатам не надо хотеть, чтобы их клиенты выиграли. Пластическим хирургам не надо хотеть, чтобы их пациентки получили силиконовые буфера. Даже ученым не надо хотеть, чтобы их тезис о ядовитости мышьяка подтвердился. Они занимаются всем этим потому, что это их работа и они умеют это делать. Так и поступай: делай то, что умеешь. Только помни: не дай себя уволить, ты же знаешь, как важен для агентства твой имидж, если ты еще раз возьмешь левых учеников, ты пропал. Тебе не нравятся эти люди, верно? Я вижу, у тебя глаза засветились, но ты ведь не хотел бы вправду стать одним из них, так? Изучай их и учи, чему можешь. Только не забудь: ты должен вернуться обратно. -" И с этими словами Табита спустила ему штаны.
***
Ной дважды перепроверил адрес, который был у него записан. На пересечении Девяносто первой и дексингтон-авеню было только одно здание, которое можно было бы принять за ночной клуб, с подсвеченным по периметру входом. Пурпурная подсветка мигала в такт вырывающемуся из-за дверей электронному громыханию. Но неоновая вывеска гласила: «Улетные прически», и когда он открыл дверь, за ней обнаружился ряд мужчин-парикмахеров, колдующих над женскими головками. Мужчины были одеты как для крутой дискотеки – в туфлях на платформе и облегающих рубашках. Кое-кто в пальцах одной руки сжимал сигарету, а другой – орудовал ножницами. И все они галдели без перебоя. Грохотала музыка, по стенам метались яркие отсветы телевизионных экранов. Женщины все были хрупкие блондинки – пять разных версий доктора Тейер в юности. Крашеная девица с множеством кожаных фенечек оценивающе глянула на Ноя.
– Чем вам помочь?
– Я ищу Федерико.
– Фед! – позвала она. Голос ее растворился в рокотании техно. – Фед!
Ной отдавал себе отчет, что не выглядит «просто супер». На нем была та же самая одежда, что и утром, в которой он занимался с учениками. Пытаясь выглядеть круче, он закатал рукава. Один уже спустился.
Федерико повел Ноя к машине, припаркованной прямо перед гидрантом. Он бегал проверить машину чуть ли не каждые пять минут, но пожаров пока Что не было. Автомобиль – крошечный «датсун» – Когда-то, вероятно, был черным, но солнце выбелило ему бока, и он стал похож на престарелую железную зебру. Ной затруднялся определить, сколько ей может быть лет, но помнил, что «датсун» превратился в «ниссан» в начале восьмидесятых. Они забрались внутрь.
– Э… я, честно говоря, не знаю, как там в среду вечером. Может, лучше сгоняем туда, куда ездишь ты ?
– Ну, старик, а я-то надеялся, ты покажешь мне, где жизнь!
– А может, лучше твою жизнь посмотрим? – воспротивился Ной.
Он и сам не знал, что его удерживает: сорок долларов за вход или нежелание прикатить в один из клубов, где бывает Дилан, на «датсуне», да еще в компании с Федерико.
– Да у меня все как в Южном Лос-Анджелесе, для Нью-Йорка это мелковато. Собираемся в бывших пакгаузах, шпана всякая, типа рэпперы, только чуть постарше.
– А-а… – протянул Ной с видом знатока.
Когда они проехали по мосту и оказались в Куинсе, Федерико, не выпуская руль, пошарил свободной рукой под сиденьем и извлек початую бутылку джина. Он передал ее Ною, и тот послушно, напрягая при каждом глотке горло, чтобы сдержать рвотные позывы, отхлебнул этой теплой отравы. Он подумал о том, что было бы, если бы их жизни пошли по-другому – если бы он, Ной, вырос в Латинской Америке, а Федерико – в Виргинии, – могло ли быть, что это он тогда сидел бы за рулем дряхлого «датсуна» с бутылкой джина, а Федерико отпивал из этой бутылки по глоточку, словно вежливый иностранец. Он спросил себя: зачем ему вообще куда-то ехать с Федерико? Но вопрос этот был неуместен. Федерико представлял из себя нечто новое. Для парня, попавшего из сельской Виргинии прямиком в цитадель национальной науки, жизненный опыт был как нельзя кстати. Рядом был человек, какого он не встретил бы ни в Виргинии, ни в Принстоне. И что бы из всего этого ни вышло, он все равно останется в выигрыше, ибо приобретет опыт.
Они неслись по темным пустынным улицам. Федерико до тонкости изучил унылую географию Куинса. Он остановился перед пакгаузом в самом центре пустынного квартала. В здании грохотала музыка. Одно окно было разбито, к другому была подвешена баскетбольная корзина, переделанная из упаковочного ящика. Федерико забарабанил по решетке с надписью « Проезд не загораживать!». Она поднялась, и они ступили в пещерную тьму.
В голубом неоновом свете сотни тел извивались в такт музыке.
– Здорово тут сегодня! – прокричал Федерико. Ной скорее почувствовал его слова, чем услышал: музыка была просто оглушительная. Грохот наполнил его голову и многократно усилил действие джина: мир куда-то поплыл– он почувствовал, что пьян.
Федерико устремился к бару и принялся болтать с наряженной в винил девицей. Ной, нервно поводя плечами, словно выходя играть в вышибалы, присоединился к ним.
– Я Ной! – сказал он и сделал подобающее крутому парню танцевальное па, о чем тотчас же пожалел. – Ной. А тебя как зовут? – проорал он еще одной девушке.
Девица тряхнула головой. Она либо его не слышала, либо – как вдруг пришло ему в голову – не Понимала по-английски. Она так щедро облила себя Розовым глянцем, что губы у нее походили на две толстенькие жевательные резинки «бабл-гам» и расползались в разные стороны, она никак не могла с ними сладить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Вся беда в том, что ты там на положении слуги, оттого и сердишься. Жалость к Дилану – это дело десятое.
Ной смотрел на ее макушку, одной рукой он ощущал холодную пивную банку, а другой – забирался глубже в ее трусики. Он вдруг понял, почему порвал с ней. Она любила правду и не умела вовремя остановиться. Не стоило ему продолжать, но… он чувствовал себя одиноким, а от физического контакта трудно отказаться. Если она его хочет, что ж, он этим воспользуется…
– На самом деле, – сказал он, – не то чтобы я хочу, чтобы Дилан получил свои баллы. Если он поступит, это будет означать минус одно место для ребят с головой и желанием учиться.
– А значит, минус одно место для тебя, – сказала Табита. Ной развязал толстые завязки треников.
– Да, наверное, так. Я натаскиваю Дилана, что» бы он занял место в колледже такого, как я.
– Класс! – сказала Табита. – Учишь парня, которому втайне желаешь провала, да еще и завидуешь ему!
Ной замер, потом кивнул и улыбнулся. Табита стащила ему через голову рубашку. Во время секса они всегда теряли контроль над собой, переставали думать и лишь подчинялись требованиям друг друга. Пока они учились в колледже, желание уступать приводило их с Табитой в постель снова и снова: целеустремленные, честолюбивые дети, они снова и снова просовывали руки в трусы друг друга, чтобы получить заряд для движения вперед.
Табита сняла очки, опустила голову, обняла Ноя за пояс и, то и дело вскидывая лицо, зашептала в завитки волос у него на животе:
– Ной, адвокатам не надо хотеть, чтобы их клиенты выиграли. Пластическим хирургам не надо хотеть, чтобы их пациентки получили силиконовые буфера. Даже ученым не надо хотеть, чтобы их тезис о ядовитости мышьяка подтвердился. Они занимаются всем этим потому, что это их работа и они умеют это делать. Так и поступай: делай то, что умеешь. Только помни: не дай себя уволить, ты же знаешь, как важен для агентства твой имидж, если ты еще раз возьмешь левых учеников, ты пропал. Тебе не нравятся эти люди, верно? Я вижу, у тебя глаза засветились, но ты ведь не хотел бы вправду стать одним из них, так? Изучай их и учи, чему можешь. Только не забудь: ты должен вернуться обратно. -" И с этими словами Табита спустила ему штаны.
***
Ной дважды перепроверил адрес, который был у него записан. На пересечении Девяносто первой и дексингтон-авеню было только одно здание, которое можно было бы принять за ночной клуб, с подсвеченным по периметру входом. Пурпурная подсветка мигала в такт вырывающемуся из-за дверей электронному громыханию. Но неоновая вывеска гласила: «Улетные прически», и когда он открыл дверь, за ней обнаружился ряд мужчин-парикмахеров, колдующих над женскими головками. Мужчины были одеты как для крутой дискотеки – в туфлях на платформе и облегающих рубашках. Кое-кто в пальцах одной руки сжимал сигарету, а другой – орудовал ножницами. И все они галдели без перебоя. Грохотала музыка, по стенам метались яркие отсветы телевизионных экранов. Женщины все были хрупкие блондинки – пять разных версий доктора Тейер в юности. Крашеная девица с множеством кожаных фенечек оценивающе глянула на Ноя.
– Чем вам помочь?
– Я ищу Федерико.
– Фед! – позвала она. Голос ее растворился в рокотании техно. – Фед!
Ной отдавал себе отчет, что не выглядит «просто супер». На нем была та же самая одежда, что и утром, в которой он занимался с учениками. Пытаясь выглядеть круче, он закатал рукава. Один уже спустился.
Федерико повел Ноя к машине, припаркованной прямо перед гидрантом. Он бегал проверить машину чуть ли не каждые пять минут, но пожаров пока Что не было. Автомобиль – крошечный «датсун» – Когда-то, вероятно, был черным, но солнце выбелило ему бока, и он стал похож на престарелую железную зебру. Ной затруднялся определить, сколько ей может быть лет, но помнил, что «датсун» превратился в «ниссан» в начале восьмидесятых. Они забрались внутрь.
– Э… я, честно говоря, не знаю, как там в среду вечером. Может, лучше сгоняем туда, куда ездишь ты ?
– Ну, старик, а я-то надеялся, ты покажешь мне, где жизнь!
– А может, лучше твою жизнь посмотрим? – воспротивился Ной.
Он и сам не знал, что его удерживает: сорок долларов за вход или нежелание прикатить в один из клубов, где бывает Дилан, на «датсуне», да еще в компании с Федерико.
– Да у меня все как в Южном Лос-Анджелесе, для Нью-Йорка это мелковато. Собираемся в бывших пакгаузах, шпана всякая, типа рэпперы, только чуть постарше.
– А-а… – протянул Ной с видом знатока.
Когда они проехали по мосту и оказались в Куинсе, Федерико, не выпуская руль, пошарил свободной рукой под сиденьем и извлек початую бутылку джина. Он передал ее Ною, и тот послушно, напрягая при каждом глотке горло, чтобы сдержать рвотные позывы, отхлебнул этой теплой отравы. Он подумал о том, что было бы, если бы их жизни пошли по-другому – если бы он, Ной, вырос в Латинской Америке, а Федерико – в Виргинии, – могло ли быть, что это он тогда сидел бы за рулем дряхлого «датсуна» с бутылкой джина, а Федерико отпивал из этой бутылки по глоточку, словно вежливый иностранец. Он спросил себя: зачем ему вообще куда-то ехать с Федерико? Но вопрос этот был неуместен. Федерико представлял из себя нечто новое. Для парня, попавшего из сельской Виргинии прямиком в цитадель национальной науки, жизненный опыт был как нельзя кстати. Рядом был человек, какого он не встретил бы ни в Виргинии, ни в Принстоне. И что бы из всего этого ни вышло, он все равно останется в выигрыше, ибо приобретет опыт.
Они неслись по темным пустынным улицам. Федерико до тонкости изучил унылую географию Куинса. Он остановился перед пакгаузом в самом центре пустынного квартала. В здании грохотала музыка. Одно окно было разбито, к другому была подвешена баскетбольная корзина, переделанная из упаковочного ящика. Федерико забарабанил по решетке с надписью « Проезд не загораживать!». Она поднялась, и они ступили в пещерную тьму.
В голубом неоновом свете сотни тел извивались в такт музыке.
– Здорово тут сегодня! – прокричал Федерико. Ной скорее почувствовал его слова, чем услышал: музыка была просто оглушительная. Грохот наполнил его голову и многократно усилил действие джина: мир куда-то поплыл– он почувствовал, что пьян.
Федерико устремился к бару и принялся болтать с наряженной в винил девицей. Ной, нервно поводя плечами, словно выходя играть в вышибалы, присоединился к ним.
– Я Ной! – сказал он и сделал подобающее крутому парню танцевальное па, о чем тотчас же пожалел. – Ной. А тебя как зовут? – проорал он еще одной девушке.
Девица тряхнула головой. Она либо его не слышала, либо – как вдруг пришло ему в голову – не Понимала по-английски. Она так щедро облила себя Розовым глянцем, что губы у нее походили на две толстенькие жевательные резинки «бабл-гам» и расползались в разные стороны, она никак не могла с ними сладить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86