Вопрос встретили с радостью, и в награду на нее были излиты потоки восхитительно бессвязных речей.
7
— Близости ледников почти не чувствуешь, — довольно заметила Эдит.
— Верно, — согласился мистер Невилл. — Но не забудем, что не так уж они и близко.
Они сидели у небольшого ресторана под увитой виноградом решеткой, на столике перед ними стояла бутылка желтого вина. Из тени им открывался вид на маленькую безлюдную площадь, залитую ослепительным полуденным солнцем. На этой высоте невозможно было вообразить озерные туманы; здесь исключались полутона и нечеткие оттенки, приблизительные понятия о мягкой и теплой погоде; здесь непреклонная ясность горного воздуха лишала смысла любые промежуточные определения. Здесь, наверху, было жарко и в то же время холодно, темно и светло: жарко на солнце, холодно в тени, светло, когда они поднимались, и темно, когда присели отдохнуть в маленьком пустом кафе-баре. Потом мистер Невилл спросил: «Вы в состоянии еще немного пройти?» — и они снова пустились в путь и дошли, как предположила Эдит, до вершины горы, хотя золотые плоды на деревьях в поднимающихся уступами садах, мимо которых вела дорога, скорее опровергали, нежели подтверждали ее предположение. Сейчас они сидели, ублаготворенные после ленча, единственные посетители, и созерцали несколько квадратных метров плоской вымощенной земли; тишину нарушали лишь отдаленное жужжание автомобильного мотора да негромкая музыка, льющаяся из приемника где-то в глубине ресторана, то ли из кухни, то ли из крохотного зальчика с окнами на задний двор, куда, возможно, хозяин удалился почитать газету, прежде чем открыть заведение после дневного перерыва.
Но кто сюда ходит? В представлении Эдит и миссис Пьюси, и Моника, и мадам де Боннёй, и весь отель с пожилым пианистом и расписанными по часам трапезами остались в другом измерении. Робкое, осторожное существо, каким она сама была там, у озера, тоже исчезло, растаяло в горном воздухе, пока они одолевали подъем, и в результате каких-то опосредованных процессов возникли или выкристаллизовались новые составные элементы, сложившиеся в субстанцию более твердую, яркую и определенную, более материальную, способную не только испытывать наслаждение, но даже предвосхищать его.
— Кто сюда ходит? — спросила она.
— Такие, как мы с вами, — ответил он.
Он был мужчина немногословный, но редкие слова, что он ронял, были тщательно выбраны, весомы и произносились со знанием дела. Эдит, привыкшая к тягучим монологам, которые большинство принимало за истинно разумные беседы, больше того, сама привыкшая лепить затейливые и даже ученые фразы, которыми столь непринужденно изъяснялись персонажи в ее романах, откинулась на спинку стула и улыбнулась. Ей так редко выпадало наслаждаться словом. Люди ждут от писателей, чтобы те доставляли им наслаждение, подумала она. Они считают — писатели должны радоваться уже тому, что ублажают читателей. Подобно придворным лизоблюдам эпохи средних веков, карликам, jongleurs. Ну, а с нами -то как? Нам никто и не думает доставлять наслаждение.
Мистер Невилл заметил тень обиды, пробежавшую по лицу Эдит, и произнес:
— Может, поделитесь со мной, глядишь, станет легче?
— О, вы в этом уверены? — спросила она резковато. — А если и так, вы можете поручиться, что облегчение наступит немедленно? Как то утверждает невразумительная реклама мазей, которые якобы приносят облегчение? Непонятно только, от чего именно, — продолжала она. — Хотя иногда там нарисован полностью одетый мужчина, схватившийся за поясницу.
Мистер Невилл улыбнулся.
— Полагаю, тут главное — наобещать. — Эдит словно прорвало. — Или хотя бы предложить. Господи, я уже и не помню, о чем говорила. Не обращайте внимания, — добавила она. — Моя жизнь, похоже, большей частью проходит где-то за кулисами. Такой прекрасный день жалко тратить на подобные разговоры. — Лицо у нее разгладилось. — А мне сейчас очень хорошо.
Судя по ее виду, так оно, возможно, и есть, подумал он. Ее лицо утратило привычное выражение покорной робости, тоски по одобрению или пониманию, стало довольным, аристократическим. Каким ветром ее сюда занесло? — задался он вопросом.
— Каким ветром вас сюда занесло? — спросила Эдит.
Он опять улыбнулся:
— Почему бы мне здесь и не быть? Эдит выставила вперед ладони:
— Ну нет, этот отель вам едва ли подходит. Создается впечатление, что он предназначен для женщин. И не просто женщин, а определенного типа. Брошенных или сосланных, тех, кому платят, чтобы жили вдали от дома, или приехавших заняться безобидными женскими хлопотами вроде безудержной траты денег на наряды. Там даже разговоры — и те сугубо женские. Вы, должно быть, одурели от скуки.
— Вы, полагаю, приехали дописать книгу, — любезно предположил он.
Лицо у нее затуманилось.
— Совершенно верно, — сказала она. И снова наполнила стакан вином.
Он сделал вид, что не заметил.
— А я это местечко люблю. Однажды мы тут были с женой. Теперь я приехал в Женеву на конференцию, дома меня не ждет ничего срочного, вот я и надумал поглядеть, все ли тут осталось, как прежде. Погода стояла хорошая, и я решил задержаться.
— Кстати о конференции, — сказала она. — Простите, но я так и не знаю, чему она была посвящена.
— Электронике. У меня довольно крупная и, как ни странно, процветающая фирма по производству электронной аппаратуры. Моего присутствия там, можно сказать, не требуется — спасибо моему великолепному заместителю. Я провожу на месте все меньше и меньше времени, хотя по-прежнему отвечаю за все, что там делается. А вот участвуя в конференциях и тому подобном, я могу потратить на дела фирмы много времени, и мне это действительно по душе.
— Где?…
— Под Мальборо.
— А ваша жена? — отважилась она на вопрос. — Разве она здесь не с вами?
Он поправил воротничок.
— Моя жена бросила меня три года назад, — сказал он. — Сбежала с мужчиной моложе себя на десять лет и, вопреки всем прогнозам, до сих пор невероятно счастлива.
— Счастлива, — задумчиво протянула Эдит. — Как чудесно! Ой, простите. Я, кажется, сморозила глупость. Вы, должно быть, считаете меня очень глупой. — Она вздохнула. — Боюсь, я и впрямь глуповата. Не нахожу с миром общего языка. Писателей делят на две категории, — продолжала она, глубоко смущенная его молчанием. — Сверхъестественно мудрых и сверхъестественно простодушных, как бы не набравшихся глубокого опыта, на который можно опереться. Я отношусь ко второй категории, — добавила она и покраснела, потому что сказала правду. — Как Дикий Мальчик из Авейрона, — закончила она упавшим голосом.
— Теперь у вас несчастный вид, — заметил он, выдержав молчание, чтобы дать ей как следует покраснеть.
— Что ж, я и считаю себя довольно несчастной, — сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
7
— Близости ледников почти не чувствуешь, — довольно заметила Эдит.
— Верно, — согласился мистер Невилл. — Но не забудем, что не так уж они и близко.
Они сидели у небольшого ресторана под увитой виноградом решеткой, на столике перед ними стояла бутылка желтого вина. Из тени им открывался вид на маленькую безлюдную площадь, залитую ослепительным полуденным солнцем. На этой высоте невозможно было вообразить озерные туманы; здесь исключались полутона и нечеткие оттенки, приблизительные понятия о мягкой и теплой погоде; здесь непреклонная ясность горного воздуха лишала смысла любые промежуточные определения. Здесь, наверху, было жарко и в то же время холодно, темно и светло: жарко на солнце, холодно в тени, светло, когда они поднимались, и темно, когда присели отдохнуть в маленьком пустом кафе-баре. Потом мистер Невилл спросил: «Вы в состоянии еще немного пройти?» — и они снова пустились в путь и дошли, как предположила Эдит, до вершины горы, хотя золотые плоды на деревьях в поднимающихся уступами садах, мимо которых вела дорога, скорее опровергали, нежели подтверждали ее предположение. Сейчас они сидели, ублаготворенные после ленча, единственные посетители, и созерцали несколько квадратных метров плоской вымощенной земли; тишину нарушали лишь отдаленное жужжание автомобильного мотора да негромкая музыка, льющаяся из приемника где-то в глубине ресторана, то ли из кухни, то ли из крохотного зальчика с окнами на задний двор, куда, возможно, хозяин удалился почитать газету, прежде чем открыть заведение после дневного перерыва.
Но кто сюда ходит? В представлении Эдит и миссис Пьюси, и Моника, и мадам де Боннёй, и весь отель с пожилым пианистом и расписанными по часам трапезами остались в другом измерении. Робкое, осторожное существо, каким она сама была там, у озера, тоже исчезло, растаяло в горном воздухе, пока они одолевали подъем, и в результате каких-то опосредованных процессов возникли или выкристаллизовались новые составные элементы, сложившиеся в субстанцию более твердую, яркую и определенную, более материальную, способную не только испытывать наслаждение, но даже предвосхищать его.
— Кто сюда ходит? — спросила она.
— Такие, как мы с вами, — ответил он.
Он был мужчина немногословный, но редкие слова, что он ронял, были тщательно выбраны, весомы и произносились со знанием дела. Эдит, привыкшая к тягучим монологам, которые большинство принимало за истинно разумные беседы, больше того, сама привыкшая лепить затейливые и даже ученые фразы, которыми столь непринужденно изъяснялись персонажи в ее романах, откинулась на спинку стула и улыбнулась. Ей так редко выпадало наслаждаться словом. Люди ждут от писателей, чтобы те доставляли им наслаждение, подумала она. Они считают — писатели должны радоваться уже тому, что ублажают читателей. Подобно придворным лизоблюдам эпохи средних веков, карликам, jongleurs. Ну, а с нами -то как? Нам никто и не думает доставлять наслаждение.
Мистер Невилл заметил тень обиды, пробежавшую по лицу Эдит, и произнес:
— Может, поделитесь со мной, глядишь, станет легче?
— О, вы в этом уверены? — спросила она резковато. — А если и так, вы можете поручиться, что облегчение наступит немедленно? Как то утверждает невразумительная реклама мазей, которые якобы приносят облегчение? Непонятно только, от чего именно, — продолжала она. — Хотя иногда там нарисован полностью одетый мужчина, схватившийся за поясницу.
Мистер Невилл улыбнулся.
— Полагаю, тут главное — наобещать. — Эдит словно прорвало. — Или хотя бы предложить. Господи, я уже и не помню, о чем говорила. Не обращайте внимания, — добавила она. — Моя жизнь, похоже, большей частью проходит где-то за кулисами. Такой прекрасный день жалко тратить на подобные разговоры. — Лицо у нее разгладилось. — А мне сейчас очень хорошо.
Судя по ее виду, так оно, возможно, и есть, подумал он. Ее лицо утратило привычное выражение покорной робости, тоски по одобрению или пониманию, стало довольным, аристократическим. Каким ветром ее сюда занесло? — задался он вопросом.
— Каким ветром вас сюда занесло? — спросила Эдит.
Он опять улыбнулся:
— Почему бы мне здесь и не быть? Эдит выставила вперед ладони:
— Ну нет, этот отель вам едва ли подходит. Создается впечатление, что он предназначен для женщин. И не просто женщин, а определенного типа. Брошенных или сосланных, тех, кому платят, чтобы жили вдали от дома, или приехавших заняться безобидными женскими хлопотами вроде безудержной траты денег на наряды. Там даже разговоры — и те сугубо женские. Вы, должно быть, одурели от скуки.
— Вы, полагаю, приехали дописать книгу, — любезно предположил он.
Лицо у нее затуманилось.
— Совершенно верно, — сказала она. И снова наполнила стакан вином.
Он сделал вид, что не заметил.
— А я это местечко люблю. Однажды мы тут были с женой. Теперь я приехал в Женеву на конференцию, дома меня не ждет ничего срочного, вот я и надумал поглядеть, все ли тут осталось, как прежде. Погода стояла хорошая, и я решил задержаться.
— Кстати о конференции, — сказала она. — Простите, но я так и не знаю, чему она была посвящена.
— Электронике. У меня довольно крупная и, как ни странно, процветающая фирма по производству электронной аппаратуры. Моего присутствия там, можно сказать, не требуется — спасибо моему великолепному заместителю. Я провожу на месте все меньше и меньше времени, хотя по-прежнему отвечаю за все, что там делается. А вот участвуя в конференциях и тому подобном, я могу потратить на дела фирмы много времени, и мне это действительно по душе.
— Где?…
— Под Мальборо.
— А ваша жена? — отважилась она на вопрос. — Разве она здесь не с вами?
Он поправил воротничок.
— Моя жена бросила меня три года назад, — сказал он. — Сбежала с мужчиной моложе себя на десять лет и, вопреки всем прогнозам, до сих пор невероятно счастлива.
— Счастлива, — задумчиво протянула Эдит. — Как чудесно! Ой, простите. Я, кажется, сморозила глупость. Вы, должно быть, считаете меня очень глупой. — Она вздохнула. — Боюсь, я и впрямь глуповата. Не нахожу с миром общего языка. Писателей делят на две категории, — продолжала она, глубоко смущенная его молчанием. — Сверхъестественно мудрых и сверхъестественно простодушных, как бы не набравшихся глубокого опыта, на который можно опереться. Я отношусь ко второй категории, — добавила она и покраснела, потому что сказала правду. — Как Дикий Мальчик из Авейрона, — закончила она упавшим голосом.
— Теперь у вас несчастный вид, — заметил он, выдержав молчание, чтобы дать ей как следует покраснеть.
— Что ж, я и считаю себя довольно несчастной, — сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43