— Мы насчет больного Браги. Говорили, у него серьезная травма.
— Ложная тревога, — хмыкнул эскулап, — легкое сотрясение мозга. В «скорой помощи» его сон под воздействием алкоголя приняли за следствие этой самой серьезной травмы… Говорят, даже подключили милицию…
— Вот именно, — сердито заметила Наташа, — чего было подключать?
— Вы его родственница? — Врач обратил к ней взгляд. — Между прочим, я застукал Федора в нетрезвом состоянии. Еще раз попадется, выгоню, к чертовой матери, за нарушение больничного режима.
— И правильно, — горячо поддержала его Наташа. — Небось по-настоящему больным людям коек не хватает, а вместо них алкашей лечите.
— Я не понял, — растерянно протянул доктор, — значит, вы не родственники Браги?
— А что, похожи? — ухмыльнулась Стася.
— Вот я и не пойму, почему вас заинтересовал именно этот больной?
— Потому что мы — друзья российской медицины, — без улыбки сказала Любавина.
— Стыдитесь! — рассердился врач. — Неужели вам больше делать нечего, кроме как отвлекать занятых людей?
— Извините, — успела проговорить Наташа, но Стася с Людмилой, не иначе науськанные Любавиным, взяли ее под руки и повели прочь.
— Сейчас доктор Пилюлькин уйдет, — шепнула ей на ухо Стася, — а мы пойдем и навестим умирающего.
Глава двадцатая
Очевидно, больному Браге сообщили, что его разыскивал врач, так что посетители застали его лежащим на койке с самым смиренным выражением лица. Голова Федьки была на совесть забинтована, так что издалека напоминала надутый воздушный шар или нахлобученный на голову белый шлем.
— Это вы Брага? — на всякий случай уточнила у него Стася.
Остальные трое, облаченные также в белые халаты, молча сгрудились вокруг его койки.
— Вы — дежурные врачи? — заискивающе поинтересовался Брага. — А у меня тут голова заболела. Вот я и пошел медсестру искать, чтобы какую-никакую таблетку дала или укол поставила.
Федор частил по давней привычке, опасаясь гнева врачей, чей режим он нарушал всю свою сознательную жизнь.
— Разуй глаза, Федор, — посоветовал ему Любавин, — какие мы тебе врачи? Совсем допился!
Теперь уже и Брага понял свою ошибку.
— Простите, не признал, вы же наш директор фабрики.
Теперь он уже не скрываясь полез в тумбочку и надолго приложился к открытой бутылке дешевого вина.
— Не желаете? — Он царственным жестом показал им бутылку, впрочем, не выпуская ее из рук.
— Нет, спасибо, — сказала Людмила.
Федор поставил бутылку в тумбочку и аккуратно прикрыл дверцу, как будто она была стеклянной.
— А это кто с вами?.. Погодите, я сам догадаюсь. Постарше, надо полагать, жена, а ты, — он ткнул пальцем в Наташу, — та самая стерва, которая продала Вальку за баксы его бывшей жене. Говорят, Тамарка три штуцера зеленых запалила, и все зря.
— Это вас не касается! — неприязненно вырвалось у Наташи.
— Не касалось, я бы здесь не торчал. На больничной койке. Надо же, как быстро люди забывают доброту! Я ведь его пригрел. Поделился, так сказать, теплом своей души…
— И бутылки, — ядовито подсказала Стася.
— А ты, значитца, ейная подруга, — не обращая внимания на сарказм женщины, продолжал Брага. — Что ж, друзья — это свято. Отдаешь им все, что у тебя есть, хоть и бутылку. Тоже надо купить. Небось на дороге не валяется. Так вот, и что в оконцовке? Не тронь, говорит, ее чистое имя своим грязным языком. Она, говорит, святая. Так где ж была эта святая, когда я его от смерти спасал? Небось и думать о нем забыла. А когда он слезы лил да о стенку головой бился…
— Да ладно тебе, — не выдержала Любавина, — тоже мне, мать Тереза! Споил мужика, а послушать — от тяжелой болезни вылечил.
— А вот этого не надо! — Федька поднял кверху указательный палец и опять полез в тумбочку за бутылкой. Но теперь отхлебнул поменьше, видимо, решив растянуть удовольствие. — Колхоз — дело добровольное. Когда душа горит, человека и заставлять не надо, сам к бутылке-спасительнице потянется.
— Вы знаете, что Валентин в тюрьме? — спросила его Наташа.
— Положим, не в тюрьме. В КПЗ. Где же ему еще быть, если он меня чуть не убил? Набросился, как дикий зверь!
— «Дикий зверь», — передразнил Любавин. — Сколько в Пальчевском весу, а сколько в тебе.
— Понятное дело, я здоровее, — согласился Брага, прислушиваясь к себе: вино уже делало свое дело, разгоняя кровь и веселя. — Но когда мужчина защищает любимую женщину от хама, силы его утраиваются…
— Ну, ты даешь! — развеселилась Людмила, посматривая на Брагу как на некий необычный экземпляр. — Зачем же тогда ты себя вел по-хамски, если понимал, что к чему?
— Подразнить хотел.
— И как, получилось? — поинтересовался Любавин; ему с трудом удавалось играть роль пассивного наблюдателя. Анатолий Васильевич по природе был человеком действия.
— Как видите, — едва качнул головой Федор, как бы демонстрируя итог эксперимента.
— Наверное, к тебе следователь скоро придет. Протокол составлять.
— Я не подпишу, — отмахнулся Брага. — Сам виноват, напросился… Так вы, значит, все пришли… из-за Вальки?
Он с трудом подбирал слова. Как человек, который учится говорить. После большого перерыва. Эта непривычная серьезность явно контрастировала с состоянием нирваны, в которое все больше погружал его алкоголь.
Но Федор почему-то еще боролся — перед посетителями пыжился, что ли? — сопротивляясь наступающему блаженству. А ведь прежде ловля кайфа в том и состояла, чтобы дойти до нужной точки и послать на фиг все остальное человечество.
— Надо же, а мы все Тамарке поверили. — Он рассуждал вслух нарочно, чтобы именно Наташа поняла, что они здесь, в городе, не злопыхатели, просто так обстоятельства сложились. Он и обращался сейчас к ней. — Странно, да? Ты уехала и не могла словечко замолвить в свою защиту, а она болтала без перерыва. И мазала черной краской лжи вашу нежную акварель… — Он неожиданно умолк, споткнувшись о собственные слова: надо же! И произнес удивленно: — Эк меня проняло!
Он опять отворил тумбочку и отхлебнул из горлышка два крупных глотка.
Стася подошла к Наташе и крепко взяла ее под руку.
— Ты побледнела, — сказала она, — пойдем отсюда.
Но Наташа все не могла заставить себя уйти, словно Федор мог сообщить ей еще что-нибудь важное.
— Болтал бы ты поменьше, парень, — неодобрительно заметил Любавин. — Любите вы, алкаши, всякие красивости.
— А вот оскорблять не надо, — с достоинством заметил Брага. — Пью, между прочим, на свои честно заработанные, у вас не прошу!
— Обиделся! — всплеснул руками Любавин. — Простите, что неосторожно задел чуткие струны вашей души.
— В самом деле, Федор, — вмешалась в разговор и Людмила, — следи за словами.
— Или, как у вас говорят, фильтруй базар, — сказала Стася.
— Вы, девушка, путаете обычного пьющего мужика с криминалитетом, — отбился Брага и от нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63