Понимаешь? Я хочу узнать истину.
— Ты хочешь избежать страданий, — усмехнулась мать.
— А может быть, я хочу выполнить твой наказ?
— Какой из них? — В глазах матери возникло любопытство.
— Кто мне говорил, не выходи замуж за того, кого ты все равно бросишь? Вот я и хочу выяснить, чтобы потом его не бросить. А если я выйду за него, а потом узнаю, что он женился на мне из-за ружья…
— Но разве ты сама себе не веришь?
— Сама себе я, конечно, верю. Но…
— Уля, ты хочешь сделать то, чего не удалось еще никому. Поверить алгеброй гармонию, как писали таланты.
— Они давно это писали, — отмахнулась Ульяна.
— И еще я хочу тебе сказать одно: о чем думаешь, то и будет.
— Объясни.
— Ничто не проходит бесследно, даже мысль. Ты выпускаешь эту мысль в пространство, она уже не принадлежит тебе, ты не хозяйка ее больше. Мне жаль, — она сложила печально губы, — но я не удивлюсь, если у тебя ружье украдут на самом деле.
— Ох, ну ты и скажешь, мамочка! — Ульяна вспыхнула.
— Господь может захотеть проверить тебя. Поскольку ты сама решила проверить — обманом — другого человека. Ты смутила его душу.
— Ой, ма-ам, ну не надо. Я обычная, земная женщина. Никто ничего не украдет. А если он мне больше не позвонит или не захочет продолжать отношения, то и слава Богу. Меньше печали, меньше слез.
— Не надейся прожить жизнь без слез и печали. Ими питается наша душа.
Ульяна положила себе на тарелку кусок мяса и сделала вид, что занята только им. Что-то в словах матери ее задело, хотя она не соглашалась с ней полностью, но и ее в собственной выдумке что-то смущало.
— Посмотри, какая книга вышла у Георгия. Его лекции.
— «Христианская этика», — прочитала название книги Ульяна и отложила нож и вилку. — Солидно издано.
— Замечательная книга. Вот если бы ты ее почитала…
— Мам, почитаю. Но сейчас я готовлюсь к конференции в Лондоне…
Мать просияла.
— Я так рада… И знаешь, это кольцо… — она покачала головой, — знак. Я уверена.
— В чем уверена?
— В том, что в твоей жизни будут перемены. Серьезные.
— Ага. А если не будет, то я возьму и открою Зинаидину шкатулку.
— И мне так хочется посмотреть, — вздохнула мать. — Зинаида меня никогда особенно не любила, но я ею восхищалась всегда. А тебя она очень любила.
— Она любила во мне свою породу, — гордо заявила Ульяна.
— Верно. Конечно, от нее нет ничего?
— Нет. — Ульяна покачала головой. — Знаешь, иногда я думаю, может быть, там, внутри, какая-то тайна и ее надо узнать скорее…
— Все зависит от тебя. Выходи замуж — узнаешь скорее.
— Легко сказать…
— Слава Богу, ты не кричишь, как раньше, что ни за что и никогда!
— А знаешь почему? Зинаидин подарок мои мозги как будто перевел на новые рельсы. От полного отрицания к сдержанному любопытству, — хмыкнула Ульяна.
— Вот видишь, я говорила тебе, мысль реализуется. Она не пропадает, не растворяется в воздухе. Зинаида произнесла ее — и ты уже смотришь на вещи иначе…
Они сидели до рассвета, то споря, то соглашаясь. Две женщины, по возрасту отстоящие друг от друга на восемнадцать лет. Иногда казалось, что женщина младшая старше той, которой больше лет. А иногда та поражала бесконечной мудростью младшую, такой, которую ей не постичь, проживи она хоть сто лет на свете.
22
Сомовы сидели на веранде уютного домика в лесу, больше похожем на парк! Да, не сравнить эти места в немецкой глубинке с Ужмой, цивилизация, куда ни плюнь.
Николай Степанович усмехнулся:
— Надюшка, а ты хочешь, чтобы и у нас так было?
— Так и будет, довольно скоро причем. Знаешь, что такое глобализация? А мировая деревня? — Она сощурилась, едва удерживаясь от смеха.
— Ты мне снова мозги пудришь.
— Нет, я просто вчера долго, до ночи, смотрела передачу из Москвы. Толстые мужики надували и без того толстые щеки, чтобы объяснить, что весь мир становится скроенным по одной «патронке», это я тебе как портниха говорю. Мы так называем выкройки.
Сомов смотрел на жену и откровенно любовался ею. Она вся светилась от удовольствия. Открытый, даже откровенный, сарафанчик из зеленого шелка позволял заметить ее навсегда безупречную осанку танцовщицы, чуть вывернутая стопа и оттянутый носок придавали ее позе картинность, а лукавое выражение глаз подзуживало узнать — а что еще варится в аккуратной головке с гладко причесанными отросшими рыжеватыми волосами и кокетливым пучком на шее?
— Нет, такое могла придумать только женщина. Причем с такой головой, как у тебя. — Он наклонился к ней и пощекотал усами шею.
— Насчет мировой деревни? — усмехнулась она. — Нет, мужики. Только они с их сомнительным полетом, как они думают, в неведомое. Мы летаем ниже…
— Вот уж извини. — Сомов откровенно расхохотался. — Да ни один мужик такую интригу не слепит, как ты… только что. Неужели и впрямь надеешься, что все будет так, как ты рассчитала? Ведь люди не куклы.
— Да, это точно. Ульяну никак куклой не назовешь, — серьезно согласилась она. — Она умная женщина и будет действовать так, как должна действовать умная женщина.
— А он, Купцов, дурак, что ли?
— Вот уж нет. Но мужчины, ты меня, конечно, извини, без совета с кое-какой частью своего тела не ведут никаких дел с женщинами…
— Ты нахалка, — пророкотал Сомов. — Ох и нахалка.
— Ничуть не бывало. Это природа, Сомов. А каждый грамотный человек должен знать ее законы. Если твой исполнитель ни в чем не ошибся, а сделал так, как я сказала, то по приезде домой мы будем знать результат. — Она вздохнула. — Готовь свадебный подарок, Сомов.
— Так он уже готов. Самый дорогой, а мне ничего не стоит. Здорово, да?
— Ну ты и жулик. — Она покачала аккуратной головкой.
— Ты хочешь сказать, что «скотт» — недостаточно дорогой подарок?
— Но он же ее.
— Вот она и обрадуется. Надюша отмахнулась от него.
— Жена, ну а если серьезно, то ты на самом деле думаешь, что Ульяна, когда узнает, что ружье украли на самом деле, не кинется к участковому?
— Ты забыл, его все лето не будет.
— Но у него есть замена…
— Ванька Мокрый, что ли? Чтобы Ульяна к нему кинулась? Да она будет сама копытом землю рыть. Он потому и Мокрый, что не просыхает. Он навозные вилы не отличит от «скотта».
— Но… почему ты все-таки думаешь, что она станет подозревать Купцова?
— Потому что ему очень нужно ружье. Он уже пытался его, как она теперь себе объяснит, украсть. А самое главное — после того, как прошла информация о краже ружья, его интерес к Ульяне почти пропал.
— Ты думаешь?
— А ты не думаешь? Взрослый мужик, который хорош собой, окружен женщинами, живет в Москве. Да, она понравилась ему, с ней хорошо и в постели…
— Ты думаешь, она с ним спала? — вытаращил глаза Сомов.
— А почему бы ей не сделать это? — в ответ вытаращила и без того круглые глаза Надюша. — Да их тянуло друг к другу с первого взгляда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
— Ты хочешь избежать страданий, — усмехнулась мать.
— А может быть, я хочу выполнить твой наказ?
— Какой из них? — В глазах матери возникло любопытство.
— Кто мне говорил, не выходи замуж за того, кого ты все равно бросишь? Вот я и хочу выяснить, чтобы потом его не бросить. А если я выйду за него, а потом узнаю, что он женился на мне из-за ружья…
— Но разве ты сама себе не веришь?
— Сама себе я, конечно, верю. Но…
— Уля, ты хочешь сделать то, чего не удалось еще никому. Поверить алгеброй гармонию, как писали таланты.
— Они давно это писали, — отмахнулась Ульяна.
— И еще я хочу тебе сказать одно: о чем думаешь, то и будет.
— Объясни.
— Ничто не проходит бесследно, даже мысль. Ты выпускаешь эту мысль в пространство, она уже не принадлежит тебе, ты не хозяйка ее больше. Мне жаль, — она сложила печально губы, — но я не удивлюсь, если у тебя ружье украдут на самом деле.
— Ох, ну ты и скажешь, мамочка! — Ульяна вспыхнула.
— Господь может захотеть проверить тебя. Поскольку ты сама решила проверить — обманом — другого человека. Ты смутила его душу.
— Ой, ма-ам, ну не надо. Я обычная, земная женщина. Никто ничего не украдет. А если он мне больше не позвонит или не захочет продолжать отношения, то и слава Богу. Меньше печали, меньше слез.
— Не надейся прожить жизнь без слез и печали. Ими питается наша душа.
Ульяна положила себе на тарелку кусок мяса и сделала вид, что занята только им. Что-то в словах матери ее задело, хотя она не соглашалась с ней полностью, но и ее в собственной выдумке что-то смущало.
— Посмотри, какая книга вышла у Георгия. Его лекции.
— «Христианская этика», — прочитала название книги Ульяна и отложила нож и вилку. — Солидно издано.
— Замечательная книга. Вот если бы ты ее почитала…
— Мам, почитаю. Но сейчас я готовлюсь к конференции в Лондоне…
Мать просияла.
— Я так рада… И знаешь, это кольцо… — она покачала головой, — знак. Я уверена.
— В чем уверена?
— В том, что в твоей жизни будут перемены. Серьезные.
— Ага. А если не будет, то я возьму и открою Зинаидину шкатулку.
— И мне так хочется посмотреть, — вздохнула мать. — Зинаида меня никогда особенно не любила, но я ею восхищалась всегда. А тебя она очень любила.
— Она любила во мне свою породу, — гордо заявила Ульяна.
— Верно. Конечно, от нее нет ничего?
— Нет. — Ульяна покачала головой. — Знаешь, иногда я думаю, может быть, там, внутри, какая-то тайна и ее надо узнать скорее…
— Все зависит от тебя. Выходи замуж — узнаешь скорее.
— Легко сказать…
— Слава Богу, ты не кричишь, как раньше, что ни за что и никогда!
— А знаешь почему? Зинаидин подарок мои мозги как будто перевел на новые рельсы. От полного отрицания к сдержанному любопытству, — хмыкнула Ульяна.
— Вот видишь, я говорила тебе, мысль реализуется. Она не пропадает, не растворяется в воздухе. Зинаида произнесла ее — и ты уже смотришь на вещи иначе…
Они сидели до рассвета, то споря, то соглашаясь. Две женщины, по возрасту отстоящие друг от друга на восемнадцать лет. Иногда казалось, что женщина младшая старше той, которой больше лет. А иногда та поражала бесконечной мудростью младшую, такой, которую ей не постичь, проживи она хоть сто лет на свете.
22
Сомовы сидели на веранде уютного домика в лесу, больше похожем на парк! Да, не сравнить эти места в немецкой глубинке с Ужмой, цивилизация, куда ни плюнь.
Николай Степанович усмехнулся:
— Надюшка, а ты хочешь, чтобы и у нас так было?
— Так и будет, довольно скоро причем. Знаешь, что такое глобализация? А мировая деревня? — Она сощурилась, едва удерживаясь от смеха.
— Ты мне снова мозги пудришь.
— Нет, я просто вчера долго, до ночи, смотрела передачу из Москвы. Толстые мужики надували и без того толстые щеки, чтобы объяснить, что весь мир становится скроенным по одной «патронке», это я тебе как портниха говорю. Мы так называем выкройки.
Сомов смотрел на жену и откровенно любовался ею. Она вся светилась от удовольствия. Открытый, даже откровенный, сарафанчик из зеленого шелка позволял заметить ее навсегда безупречную осанку танцовщицы, чуть вывернутая стопа и оттянутый носок придавали ее позе картинность, а лукавое выражение глаз подзуживало узнать — а что еще варится в аккуратной головке с гладко причесанными отросшими рыжеватыми волосами и кокетливым пучком на шее?
— Нет, такое могла придумать только женщина. Причем с такой головой, как у тебя. — Он наклонился к ней и пощекотал усами шею.
— Насчет мировой деревни? — усмехнулась она. — Нет, мужики. Только они с их сомнительным полетом, как они думают, в неведомое. Мы летаем ниже…
— Вот уж извини. — Сомов откровенно расхохотался. — Да ни один мужик такую интригу не слепит, как ты… только что. Неужели и впрямь надеешься, что все будет так, как ты рассчитала? Ведь люди не куклы.
— Да, это точно. Ульяну никак куклой не назовешь, — серьезно согласилась она. — Она умная женщина и будет действовать так, как должна действовать умная женщина.
— А он, Купцов, дурак, что ли?
— Вот уж нет. Но мужчины, ты меня, конечно, извини, без совета с кое-какой частью своего тела не ведут никаких дел с женщинами…
— Ты нахалка, — пророкотал Сомов. — Ох и нахалка.
— Ничуть не бывало. Это природа, Сомов. А каждый грамотный человек должен знать ее законы. Если твой исполнитель ни в чем не ошибся, а сделал так, как я сказала, то по приезде домой мы будем знать результат. — Она вздохнула. — Готовь свадебный подарок, Сомов.
— Так он уже готов. Самый дорогой, а мне ничего не стоит. Здорово, да?
— Ну ты и жулик. — Она покачала аккуратной головкой.
— Ты хочешь сказать, что «скотт» — недостаточно дорогой подарок?
— Но он же ее.
— Вот она и обрадуется. Надюша отмахнулась от него.
— Жена, ну а если серьезно, то ты на самом деле думаешь, что Ульяна, когда узнает, что ружье украли на самом деле, не кинется к участковому?
— Ты забыл, его все лето не будет.
— Но у него есть замена…
— Ванька Мокрый, что ли? Чтобы Ульяна к нему кинулась? Да она будет сама копытом землю рыть. Он потому и Мокрый, что не просыхает. Он навозные вилы не отличит от «скотта».
— Но… почему ты все-таки думаешь, что она станет подозревать Купцова?
— Потому что ему очень нужно ружье. Он уже пытался его, как она теперь себе объяснит, украсть. А самое главное — после того, как прошла информация о краже ружья, его интерес к Ульяне почти пропал.
— Ты думаешь?
— А ты не думаешь? Взрослый мужик, который хорош собой, окружен женщинами, живет в Москве. Да, она понравилась ему, с ней хорошо и в постели…
— Ты думаешь, она с ним спала? — вытаращил глаза Сомов.
— А почему бы ей не сделать это? — в ответ вытаращила и без того круглые глаза Надюша. — Да их тянуло друг к другу с первого взгляда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64