Ты никогда не должна ничего скрывать. Никогда не скрывай тех вещей, которые делают тебя тем, кто ты есть.
– Хорошо, – сказала Флинн.
– Обещай мне, Флинн, – почти взмолилась Анна, но в ту минуту, когда Флинн дала обещание, ее страх, вместо того чтобы рассеяться, только усилился. Она подумала, что, наверное, было ужасной ошибкой требовать подобного обещания от такого ребенка, как Флинн. Да, Анна слишком перегнула палку, но она же просто хотела, чтобы ее внучка рассказала, почему/выкопала себе место, чтобы прятаться на заднем дворе. Правдивый ответ Флинн мог свидетельствовать о грозящей опасности.
– У Греты умер ребенок? – спросила Флинн; ее взгляд ничего не выражал.
– Да, – ответила Анна.
– Это была девочка?
– Да.
Флинн кивнула, наблюдая как страх, словно шторм, промчался по лицу бабушки, но промолчала. Анна вышла из комнаты. Флинн посмотрела на звезды в маленьких яслях рядом с ней. Они сладко пели ей весь день печальными голосами Звезд без Глэдис. Тогда, глубоко внизу, в яме, всего-то через минуту или две после того, как она ушла от Греты, которая сидела на диванчике, поедая маленькие «Печенюшки Лу», и смотрела повтор «Нерешенных загадок», пришел этот ужасный Джереми с его дурацким мальчишеским самомнением и запахом кукурузных чипсов, попросил ее войти в дом, потому что он должен за ней присматривать, как за ребенком. У Греты тоже вот-вот должен был появиться ребенок, знала ли она об этом? Конечно, знала. Флинн вылезла из ямы, а голоса Звезд в ее голове просили помочь ребенку Греты, самой себе и порыскать в бабушкиной кладовке. Именно там она нашла Иосифа, Марию и всех остальных, и Звезды велели поставить их в священное место. Они ей снились, когда бабушка ее разбудила. Они больше не подпевали Глэдис, стоя в глубине сцены. В этот раз они все вместе пели «Военный гимн республики». Во сне Флинн они стали нормального роста. Они больше не были маленькими подземными созданиями, пропавшими в семидесятых годах. Они стали счастливыми людьми в прекрасных одеждах. Сейчас они, улыбаясь, сказали: «Мы Звезды, и мы Волхвы. Ты понимаешь, какими особенными это нас делает?» Флинн ответила, что нет. «А знаешь, что произойдет, если ты перелетишь через звезду с волхвом?» – И один из них посадил Флинн на свою большую ладонь. Их глаза были величиной с озера Аляски. «Милая девочка, мы – возничие. Мы все благодарим тебя и восхваляем тебя. – Затем посмотрели на небо и сказали: – Мы вместе и нас трое. Вместе втроем мы – ты. Бог милосерден. Христос милосерден. Глэдис милосердна».
Флинн надела ботинки и пошла к Анне в гостиную.
– Мама звонила, – сказала она.
– Что? – переспросила Анна.
– Моя мама. Поппи. Она звонила мне. Анна поставила виолончель:
– Ты уверена, что тебе это не приснилось?
– Уверена. Она звонила из Невады. Мама не приедет. – Флинн уставилась в сторону.
– Она оставила номер телефона?
Флинн покачала головой. Анна проверила записи на АОНе. Там был номер с префиксом 702, возможно Невада. Она нажала кнопку «ПОЗВОНИТЬ», и ее соединили с отелем «Риппин&Сэндз».
– Твоя мама носит девичью фамилию или фамилию твоего папы?
Флинн нахмурилась:
– Она никогда не была Девой. Откуда у нее будет фамилия Девы?
Анна попросила соединить ее с номером Поппи Блендер. Ее сердце сжалось, когда дочь взяла трубку.
– Что ты делаешь в Неваде?
– Мама? – спросила Поппи.
– Да. Ты не собираешься приехать в Бостон в ближайшее время?
– Я скучаю по Флинн.
Анна посмотрела на Флинн, которая стояла, уставившись перед собой, скрестив руки.
– Ты хочешь поговорить с ней? – спросила она Поппи.
– Она не хочет разговаривать. Я уже пыталась.
– Флинн, ты хочешь поговорить с мамой?
– Нет, спасибо, – и девочка ушла в свою комнату.
– Она просто еще сонная. Я разбудила ее, когда пришла домой. – Анна слышала тяжелое дыхание Поппи. Одышка, как у астматика. – Ну ладно. Что ты собираешься делать? Я имею в виду семью.
Анна взяла виолончель и, прижав телефон к подбородку плечом, сыграла первые два такта из концерта Гайдна до мажор.
– Я все еще пытаюсь прийти в себя.
Анна фыркнула:
– А тем временем все остальное рушится.
– Даже так?
– Даже так. Твоя дочь помешана на смерти. Марвин бродит с таким видом, словно сходит с ума. – Она взяла смычок, чтобы послушать хоть что-то более приятное, чем рыдания Поппи. Дочь всегда умела пустить слезу. Это срабатывало с ее папочкой, но с Анной никогда: по ее мнению, люди очень редко плачут искренне, давая волю чувствам. – Тебе нужно будет позвонить, когда Флинн совсем успокоится. Они с Марвином пробудут здесь еще, наверное, несколько недель. Если Флинн захочет поговорить с тобой, куда ей позвонить?
Поппи оставила номер сотового. Анна записала его на нотах Гайдна.
Затем повесила трубку и пошла к Флинн, которая лежала на своей кровати лицом вниз, все еще в костюме ангелочка. Одежда была ей мала: крылья топорщились на середине спины, все швы были туго натянуты. Анна развязала красные башмачки и сняла их с внучки. Она подумала перенести Флинн на ночь в свою спальню, но затем решила не беспокоить. Девочка сама проснется ночью и пойдет в комнату бабушки. Анна погладила Флинн по спине. Ей хотелось разбудить ее, хотелось, особенно после событий этого ужасного дня, чтобы Флинн спала рядом, ведь это уже вошло у них в привычку. Как только Марвин вернется домой, Анна попросит его перенести внучку к ней в спальню.
Анна сидела в темной гостиной и по памяти играла Брамса. Успокаивающее звучание нот было похоже на шелковый халат, легко скользящий по коже. Чувство уюта и защищенности, как будто тебя закутали во что-то неощутимое. Спокойствие плода в утробе матери.
Она перестала играть, когда услышала, что к дому медленно подъехала машина. Это была ее машина. Наконец-то! Марвин поднялся на крыльцо. Анна включила свет.
– Где же живет этот мальчик, в Род-Айленде? – спросила Анна, когда Марвин вошел. Она хотела, чтобы это прозвучало мягко и с легкой долей иронии, но голос взвился пронзительно, словно у какой-нибудь училки из средней школы.
Марвин вздохнул, а затем, увидев что-то на ее лице или понимая, что сегодня был трудный день, нагнулся и поцеловал ее в лоб.
– Спасибо. Возможно, мне именно это и было нужно. – Как Грета? – Он сел на диванчик перед ней.
– Она опустошена. Ребенок умер. – Анна потерла смычок канифолью. – Звонила твоя жена.
Мужчина посмотрел на нее, затем отвернулся и уставился на обложки журналов на кофейном столике.
– Поппи звонила.
Он взял один из журналов:
– Я слышал.
Анна поставила виолончель перед собой, притворяясь, что изучает Рахманинова:
– Она была очень грустной.
– Анна! – Он издал нервный смешок. Она посмотрела на зятя.
– Не злись на меня.
Анна начала выводить смычком начальные такты Пятой симфонии:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Хорошо, – сказала Флинн.
– Обещай мне, Флинн, – почти взмолилась Анна, но в ту минуту, когда Флинн дала обещание, ее страх, вместо того чтобы рассеяться, только усилился. Она подумала, что, наверное, было ужасной ошибкой требовать подобного обещания от такого ребенка, как Флинн. Да, Анна слишком перегнула палку, но она же просто хотела, чтобы ее внучка рассказала, почему/выкопала себе место, чтобы прятаться на заднем дворе. Правдивый ответ Флинн мог свидетельствовать о грозящей опасности.
– У Греты умер ребенок? – спросила Флинн; ее взгляд ничего не выражал.
– Да, – ответила Анна.
– Это была девочка?
– Да.
Флинн кивнула, наблюдая как страх, словно шторм, промчался по лицу бабушки, но промолчала. Анна вышла из комнаты. Флинн посмотрела на звезды в маленьких яслях рядом с ней. Они сладко пели ей весь день печальными голосами Звезд без Глэдис. Тогда, глубоко внизу, в яме, всего-то через минуту или две после того, как она ушла от Греты, которая сидела на диванчике, поедая маленькие «Печенюшки Лу», и смотрела повтор «Нерешенных загадок», пришел этот ужасный Джереми с его дурацким мальчишеским самомнением и запахом кукурузных чипсов, попросил ее войти в дом, потому что он должен за ней присматривать, как за ребенком. У Греты тоже вот-вот должен был появиться ребенок, знала ли она об этом? Конечно, знала. Флинн вылезла из ямы, а голоса Звезд в ее голове просили помочь ребенку Греты, самой себе и порыскать в бабушкиной кладовке. Именно там она нашла Иосифа, Марию и всех остальных, и Звезды велели поставить их в священное место. Они ей снились, когда бабушка ее разбудила. Они больше не подпевали Глэдис, стоя в глубине сцены. В этот раз они все вместе пели «Военный гимн республики». Во сне Флинн они стали нормального роста. Они больше не были маленькими подземными созданиями, пропавшими в семидесятых годах. Они стали счастливыми людьми в прекрасных одеждах. Сейчас они, улыбаясь, сказали: «Мы Звезды, и мы Волхвы. Ты понимаешь, какими особенными это нас делает?» Флинн ответила, что нет. «А знаешь, что произойдет, если ты перелетишь через звезду с волхвом?» – И один из них посадил Флинн на свою большую ладонь. Их глаза были величиной с озера Аляски. «Милая девочка, мы – возничие. Мы все благодарим тебя и восхваляем тебя. – Затем посмотрели на небо и сказали: – Мы вместе и нас трое. Вместе втроем мы – ты. Бог милосерден. Христос милосерден. Глэдис милосердна».
Флинн надела ботинки и пошла к Анне в гостиную.
– Мама звонила, – сказала она.
– Что? – переспросила Анна.
– Моя мама. Поппи. Она звонила мне. Анна поставила виолончель:
– Ты уверена, что тебе это не приснилось?
– Уверена. Она звонила из Невады. Мама не приедет. – Флинн уставилась в сторону.
– Она оставила номер телефона?
Флинн покачала головой. Анна проверила записи на АОНе. Там был номер с префиксом 702, возможно Невада. Она нажала кнопку «ПОЗВОНИТЬ», и ее соединили с отелем «Риппин&Сэндз».
– Твоя мама носит девичью фамилию или фамилию твоего папы?
Флинн нахмурилась:
– Она никогда не была Девой. Откуда у нее будет фамилия Девы?
Анна попросила соединить ее с номером Поппи Блендер. Ее сердце сжалось, когда дочь взяла трубку.
– Что ты делаешь в Неваде?
– Мама? – спросила Поппи.
– Да. Ты не собираешься приехать в Бостон в ближайшее время?
– Я скучаю по Флинн.
Анна посмотрела на Флинн, которая стояла, уставившись перед собой, скрестив руки.
– Ты хочешь поговорить с ней? – спросила она Поппи.
– Она не хочет разговаривать. Я уже пыталась.
– Флинн, ты хочешь поговорить с мамой?
– Нет, спасибо, – и девочка ушла в свою комнату.
– Она просто еще сонная. Я разбудила ее, когда пришла домой. – Анна слышала тяжелое дыхание Поппи. Одышка, как у астматика. – Ну ладно. Что ты собираешься делать? Я имею в виду семью.
Анна взяла виолончель и, прижав телефон к подбородку плечом, сыграла первые два такта из концерта Гайдна до мажор.
– Я все еще пытаюсь прийти в себя.
Анна фыркнула:
– А тем временем все остальное рушится.
– Даже так?
– Даже так. Твоя дочь помешана на смерти. Марвин бродит с таким видом, словно сходит с ума. – Она взяла смычок, чтобы послушать хоть что-то более приятное, чем рыдания Поппи. Дочь всегда умела пустить слезу. Это срабатывало с ее папочкой, но с Анной никогда: по ее мнению, люди очень редко плачут искренне, давая волю чувствам. – Тебе нужно будет позвонить, когда Флинн совсем успокоится. Они с Марвином пробудут здесь еще, наверное, несколько недель. Если Флинн захочет поговорить с тобой, куда ей позвонить?
Поппи оставила номер сотового. Анна записала его на нотах Гайдна.
Затем повесила трубку и пошла к Флинн, которая лежала на своей кровати лицом вниз, все еще в костюме ангелочка. Одежда была ей мала: крылья топорщились на середине спины, все швы были туго натянуты. Анна развязала красные башмачки и сняла их с внучки. Она подумала перенести Флинн на ночь в свою спальню, но затем решила не беспокоить. Девочка сама проснется ночью и пойдет в комнату бабушки. Анна погладила Флинн по спине. Ей хотелось разбудить ее, хотелось, особенно после событий этого ужасного дня, чтобы Флинн спала рядом, ведь это уже вошло у них в привычку. Как только Марвин вернется домой, Анна попросит его перенести внучку к ней в спальню.
Анна сидела в темной гостиной и по памяти играла Брамса. Успокаивающее звучание нот было похоже на шелковый халат, легко скользящий по коже. Чувство уюта и защищенности, как будто тебя закутали во что-то неощутимое. Спокойствие плода в утробе матери.
Она перестала играть, когда услышала, что к дому медленно подъехала машина. Это была ее машина. Наконец-то! Марвин поднялся на крыльцо. Анна включила свет.
– Где же живет этот мальчик, в Род-Айленде? – спросила Анна, когда Марвин вошел. Она хотела, чтобы это прозвучало мягко и с легкой долей иронии, но голос взвился пронзительно, словно у какой-нибудь училки из средней школы.
Марвин вздохнул, а затем, увидев что-то на ее лице или понимая, что сегодня был трудный день, нагнулся и поцеловал ее в лоб.
– Спасибо. Возможно, мне именно это и было нужно. – Как Грета? – Он сел на диванчик перед ней.
– Она опустошена. Ребенок умер. – Анна потерла смычок канифолью. – Звонила твоя жена.
Мужчина посмотрел на нее, затем отвернулся и уставился на обложки журналов на кофейном столике.
– Поппи звонила.
Он взял один из журналов:
– Я слышал.
Анна поставила виолончель перед собой, притворяясь, что изучает Рахманинова:
– Она была очень грустной.
– Анна! – Он издал нервный смешок. Она посмотрела на зятя.
– Не злись на меня.
Анна начала выводить смычком начальные такты Пятой симфонии:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101