Внезапно что-то необычно громко зашелестело высоко в ветках эвкалипта, под которым они проходили. Джой показалось, что Форд произнес какие-то слова относительно сов и шума, издаваемого их огромными крыльями. Но она была слишком заполнена собственными проблемами, чтобы прислушиваться к звукам вне себя. Здесь, в шепчущем, шелестящем, шуршащем ночном саду, на нее неотвратимо, еще сильнее, чем в шумном казино или мчащемся автомобиле, наступали ее собственные мысли… После юридических формальностей она снова станет свободной…
Свободной — от чего? Чтобы просто уйти из этой волшебной страны солнечных холмов, фантастических строений, веселого голубого моря… и Рекса. Свободной от того, чтобы ждать, когда появится Рекс, пружинисто вышагивая по садовой дорожке среди кустов сирени и жасмина. Свободной от домашних обязанностей, включая срезание роз с кустов, роз, которые затем ставились на стол в виде пирамиды, и золотая голова Рекса должна была все время вертеться, чтобы сказать ей что-нибудь за обедом. Свободной от того, чтобы слышать голос Рекса, свободной от того, чтобы быть женой Рекса, хотя бы формально.
И опять остро и гораздо глубже, чем раньше, почувствовала она удар ножа.
Как легко относилась она к ситуации «нецелованной невесты»! Как по-девчоночьи усмехалась про себя тому, что принимали как само собой разумеющееся Симпетт, слуги и прочие посетители виллы! Это был достаточно невинный секрет, что ее замужняя жизнь оставалась ограниченной одной церемонией и несколькими записями в документах, а в действительности она оставалась незамужней девушкой, которой Джеффри Форд сказал когда-то «до свиданья», прежде чем отплыть на Таити. А после было известное соглашение. В чем же позор?
Внутренний голос упрекал ее: «Это позор провала. Да, твоего! Поскольку ты не смогла заставить Рекса полюбить тебя… Ну, что ж! Теперь ты будешь свободна от возможности когда-либо смотреть на этого человека». Она была готова разрыдаться: «Я не могу больше этого выдержать. Все вокруг говорит о несчастье женщины, которая никому на свете не нужна; а я чувствую себя так, будто во мне собрались вместе все ненужные женщины мира. Я не хочу больше так страдать. После того, что произошло, просто невозможно…»
3
Прерывистый лай, глубокий и требовательный, прозвучал с балкона наверху. Джой окликнула Роя, и огромная собака спрыгнула со ступеней и неуверенно подошла к ней в темноте. Она повиляла своим пушистым хвостом от куста к кусту, ткнулась холодным носом в прикрытую шалью руку, презрительно фыркнула на изящный силуэт мужчины, затем деликатно обошла вокруг нее с другой стороны. Слишком расстроенная Джой ничуть не удивилась, что овчарка не спала в этот час на своем обычном месте у кровати Персиваля Артура, помнила только о том, что очень скоро Рой тоже исчезнет из ее жизни. Она все еще была включена в эту счастливую жизнь, с которой придется расстаться. И большая собака, и большой мужчина, и мальчик — все останутся вместе и весело продолжат свое обычное сосуществование, но только без нее.
Где она будет? В Лондоне? Где-то в другом месте ? Станет выполнять работу, необходимую только для получения средств на жизнь, вместо того чтобы с тайной радостью все это делать для Рекса здесь… В Лондоне… среди незнакомых людей.
Предстоящее одиночество терзало душу. Ее маленькие ноги в танцевальных туфельках из золотой парчи казались слишком тяжелыми, чтобы подниматься по этим каменным ступенькам, и она ухватилась за твердую и прохладную от росы балюстраду.
И опять, как будто из бесконечного далека, она услышала голос Джеффри Форда, говорившего — что же это было? — он не имеет права спрашивать, но ведь происходит нечто такое, о чем необходимо спросить! Джой должна простить его за это…
— О, простить? — Она услышала эхо своего смертельно уставшего голоса. — Нечего прощать. Я забыла об этом, Джеффри.
— Я имею в виду не то, что случилось в Лондоне! Понятно, там все кончено, и дураку ясно. Но… Но… нельзя не видеть… Ты страдаешь.
Страдаешь! Ей пришлось стиснуть зубы, чтоб не рассмеяться в истерике.
— Я устала.
Они достигли верхнего пролета, остановились на широком балконе с его садовыми стульями, столом, каменной балюстрадой, с глиняными кувшинами Али-Бабы, с низвергающейся потоками петунией, с пахучей геранью, пестрым каскадом жимолости.
Каждая плитка этого балкона громко кричала Джой о двух сценах, свидетелями которых они недавно были! Балкон помнит о шальной выходке Персиваля Артура в ту ночь… А она в своем кимоно, помявшемся в шезлонге, куда Рекс осмелился опуститься, чтобы вытереть ей щеки платком, привлечь ее голову к своему крепкому плечу, ласково произнести: «Все в порядке теперь, Дорогая?» — обнять ее рукой, теснее прижать к себе и поцеловать один раз… потом еще один с пожеланием спокойной ночи.
Тот же балкон на следующий день при солнечном свете бросал золотые отсветы на гладкие волосы Рекса, высвечивая смеющуюся голубизну его глаз и серебро портсигара, переданного ему Джой. Он схватил ее за руку и прикоснулся губами таким мимолетным жестом, который, казалось, означал что-то более нежное, интимное, чем его последнее «спокойной ночи».
Но все это уже ничего не значило! Ничего, ничего! Наверное, она в достаточной степени идиотка, решила, будто это имеет какое-то значение. Вся целостность ее натуры распадалась! Несчастье росло подобно черным, как виноград, тучам, которые вот-вот разразятся громом, молнией, ливнем, и, как перед бурей, нервы Джой были настолько напряжены, что даже Джеффри Форд понял, как она страдает.
Но он не догадывался, как опасно близка была она к критической точке разрыва. Чрезвычайно опечаленный, он повернулся к ней. Темная на фоне неба, вырисовывалась ее головка херувима, а бледная, закутанная в шаль фигура на фоне листвы была похожа на сложившего крылья мотылька.
Она нервно рылась в своей сумочке в поисках ключа, но, казалось, не способна была найти хоть что-нибудь. Нельзя, конечно, оставлять ее в таком состоянии. С той чрезвычайной глупостью, которая проскальзывает иногда у людей, обладающих сверхинтуицией, он сделал ошибку, задав вопрос.
— Почему, — очень мягко спросил Джеффри, — ты вышла замуж за этого человека?
— О! — с болью выдохнула Джой, и перед ней мысленно пронесся тот день на Харли-стрит, когда она — она сама! — подписала себе смертельный приговор, попросив доктора Траверса жениться на ней. — Ты должен знать почему, Джеффри.
Он был потрясен, шокирован, раздавлен. Значит, это правда, что его собственная нерешительность, игра эмоций, воображение и фантазия в отношении своей влюбленности, а затем надуманные представления о выходе из состояния влюбленности заставили это сердечное, нежное, своевольное, пылкое дитя пойти на этот странный, ошибочный брак?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Свободной — от чего? Чтобы просто уйти из этой волшебной страны солнечных холмов, фантастических строений, веселого голубого моря… и Рекса. Свободной от того, чтобы ждать, когда появится Рекс, пружинисто вышагивая по садовой дорожке среди кустов сирени и жасмина. Свободной от домашних обязанностей, включая срезание роз с кустов, роз, которые затем ставились на стол в виде пирамиды, и золотая голова Рекса должна была все время вертеться, чтобы сказать ей что-нибудь за обедом. Свободной от того, чтобы слышать голос Рекса, свободной от того, чтобы быть женой Рекса, хотя бы формально.
И опять остро и гораздо глубже, чем раньше, почувствовала она удар ножа.
Как легко относилась она к ситуации «нецелованной невесты»! Как по-девчоночьи усмехалась про себя тому, что принимали как само собой разумеющееся Симпетт, слуги и прочие посетители виллы! Это был достаточно невинный секрет, что ее замужняя жизнь оставалась ограниченной одной церемонией и несколькими записями в документах, а в действительности она оставалась незамужней девушкой, которой Джеффри Форд сказал когда-то «до свиданья», прежде чем отплыть на Таити. А после было известное соглашение. В чем же позор?
Внутренний голос упрекал ее: «Это позор провала. Да, твоего! Поскольку ты не смогла заставить Рекса полюбить тебя… Ну, что ж! Теперь ты будешь свободна от возможности когда-либо смотреть на этого человека». Она была готова разрыдаться: «Я не могу больше этого выдержать. Все вокруг говорит о несчастье женщины, которая никому на свете не нужна; а я чувствую себя так, будто во мне собрались вместе все ненужные женщины мира. Я не хочу больше так страдать. После того, что произошло, просто невозможно…»
3
Прерывистый лай, глубокий и требовательный, прозвучал с балкона наверху. Джой окликнула Роя, и огромная собака спрыгнула со ступеней и неуверенно подошла к ней в темноте. Она повиляла своим пушистым хвостом от куста к кусту, ткнулась холодным носом в прикрытую шалью руку, презрительно фыркнула на изящный силуэт мужчины, затем деликатно обошла вокруг нее с другой стороны. Слишком расстроенная Джой ничуть не удивилась, что овчарка не спала в этот час на своем обычном месте у кровати Персиваля Артура, помнила только о том, что очень скоро Рой тоже исчезнет из ее жизни. Она все еще была включена в эту счастливую жизнь, с которой придется расстаться. И большая собака, и большой мужчина, и мальчик — все останутся вместе и весело продолжат свое обычное сосуществование, но только без нее.
Где она будет? В Лондоне? Где-то в другом месте ? Станет выполнять работу, необходимую только для получения средств на жизнь, вместо того чтобы с тайной радостью все это делать для Рекса здесь… В Лондоне… среди незнакомых людей.
Предстоящее одиночество терзало душу. Ее маленькие ноги в танцевальных туфельках из золотой парчи казались слишком тяжелыми, чтобы подниматься по этим каменным ступенькам, и она ухватилась за твердую и прохладную от росы балюстраду.
И опять, как будто из бесконечного далека, она услышала голос Джеффри Форда, говорившего — что же это было? — он не имеет права спрашивать, но ведь происходит нечто такое, о чем необходимо спросить! Джой должна простить его за это…
— О, простить? — Она услышала эхо своего смертельно уставшего голоса. — Нечего прощать. Я забыла об этом, Джеффри.
— Я имею в виду не то, что случилось в Лондоне! Понятно, там все кончено, и дураку ясно. Но… Но… нельзя не видеть… Ты страдаешь.
Страдаешь! Ей пришлось стиснуть зубы, чтоб не рассмеяться в истерике.
— Я устала.
Они достигли верхнего пролета, остановились на широком балконе с его садовыми стульями, столом, каменной балюстрадой, с глиняными кувшинами Али-Бабы, с низвергающейся потоками петунией, с пахучей геранью, пестрым каскадом жимолости.
Каждая плитка этого балкона громко кричала Джой о двух сценах, свидетелями которых они недавно были! Балкон помнит о шальной выходке Персиваля Артура в ту ночь… А она в своем кимоно, помявшемся в шезлонге, куда Рекс осмелился опуститься, чтобы вытереть ей щеки платком, привлечь ее голову к своему крепкому плечу, ласково произнести: «Все в порядке теперь, Дорогая?» — обнять ее рукой, теснее прижать к себе и поцеловать один раз… потом еще один с пожеланием спокойной ночи.
Тот же балкон на следующий день при солнечном свете бросал золотые отсветы на гладкие волосы Рекса, высвечивая смеющуюся голубизну его глаз и серебро портсигара, переданного ему Джой. Он схватил ее за руку и прикоснулся губами таким мимолетным жестом, который, казалось, означал что-то более нежное, интимное, чем его последнее «спокойной ночи».
Но все это уже ничего не значило! Ничего, ничего! Наверное, она в достаточной степени идиотка, решила, будто это имеет какое-то значение. Вся целостность ее натуры распадалась! Несчастье росло подобно черным, как виноград, тучам, которые вот-вот разразятся громом, молнией, ливнем, и, как перед бурей, нервы Джой были настолько напряжены, что даже Джеффри Форд понял, как она страдает.
Но он не догадывался, как опасно близка была она к критической точке разрыва. Чрезвычайно опечаленный, он повернулся к ней. Темная на фоне неба, вырисовывалась ее головка херувима, а бледная, закутанная в шаль фигура на фоне листвы была похожа на сложившего крылья мотылька.
Она нервно рылась в своей сумочке в поисках ключа, но, казалось, не способна была найти хоть что-нибудь. Нельзя, конечно, оставлять ее в таком состоянии. С той чрезвычайной глупостью, которая проскальзывает иногда у людей, обладающих сверхинтуицией, он сделал ошибку, задав вопрос.
— Почему, — очень мягко спросил Джеффри, — ты вышла замуж за этого человека?
— О! — с болью выдохнула Джой, и перед ней мысленно пронесся тот день на Харли-стрит, когда она — она сама! — подписала себе смертельный приговор, попросив доктора Траверса жениться на ней. — Ты должен знать почему, Джеффри.
Он был потрясен, шокирован, раздавлен. Значит, это правда, что его собственная нерешительность, игра эмоций, воображение и фантазия в отношении своей влюбленности, а затем надуманные представления о выходе из состояния влюбленности заставили это сердечное, нежное, своевольное, пылкое дитя пойти на этот странный, ошибочный брак?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84