А скажите, голубчик, ведь существуют две причины, по которой один человек держится насмешливо в отношении другого. Первая — это чувство превосходства над собеседником, а вторая — психологическая защита от его превосходства. Что имеет место у вас?
— Ни то ни другое, — засмеялся Константин Павлович. — Я, знаете ли, по жизни большой насмешник.
Глава 7.
НЕКТО КОТ ВЫХОДИТ НА СЦЕНУ
Сидоренко и Бардин сидели в лаборатории в кабинете директора и неторопливо беседовали, попивая крепкий чёрный кофе с финиками. Несмотря на дневное время, в кабинете Николая Ивановича горел свет, а окна были завешены старомодными плотными шторами коричневого цвета. Кардинал не любил западный модерн.
Гость сидел, спокойно развалившись в широком кожаном кресле, отвечая на вопросы несколько лениво. От насмешливости не осталось и следа. Всем своим видом он показывал расслабленность, но опытный глаз Кардинала чётко фиксировал, что расслабленность эта внешняя и что внутренне собеседник собран и готов реагировать на любой сигнал со стороны. Судя по всему, гостя тоже было трудно обмануть гостеприимным радушием, и его вопросы также были не такими невинными, как могло показаться постороннему наблюдателю. «Молодец, великолепная псимодель», — подумал Бардин и поймал себя на чувстве, что ему бы очень не хотелось, чтобы новый знакомый оказался провокатором.
— Николай Иванович, — сказал Сидоренко, — к кофе обычно подаётся коньяк. И я уверен, что вон в том шкафчике у вас не одна бутылка. Конечно, можно предположить, что вы относитесь к той редкой категории россиян, которая не пьёт с малознакомыми людьми, но интуиция мне подсказывает, что дело не в этом. Видимо, та проверка, к которой вы усиленно готовите меня уже полтора часа, исключает применение спиртного.
— У вас великолепная интуиция, дружочек, — улыбнулся Николай Иванович. Так вы согласны подвергнуться проверке, после которой естественное недоверие к внезапно появившемуся посланцу западных спецслужб у нас исчезнет?
Константин Павлович обречённо развёл руками.
— А куда деваться? Гипноз?
— Ну что вы! Это было бы неуважением к вашему самоконтролю и артистизму. Природным качествам, которые получили развитие в ходе вашей подготовки и прошлой деятельности. Вам придётся принять инъекцию нашего препарата. Уверяю вас, для здоровья он абсолютно безвреден.
Сидоренко понимающе покивал головой и пожевал губами.
— Учитывая тот факт, что ваши люди могли ликвидировать меня вульгарными методами ещё на даче уважаемого Петра Алексеевича, я далёк от мысли, что после вашей инъекции отправлюсь в лучший мир. Колите. Желательно не в зад. Я хоть и могу пить с малознакомыми, но, знаете, голый зад им показывать стесняюсь.
— Зад исключён, голубчик, — сказал Бардин, поднимаясь с кресла и жестом приглашая гостя следовать за ним. — Инъекция будет в вену.
Они прошли в комнату, где кроме маленького медицинского столика, на котором лежали различные медицинские инструменты для оказания первой помощи, стоял топчан, покрытый белой простыней, какие являются неотъемлемым атрибутом всех поликлиник, и широкое кресло. Бардин жестом указал на топчан, а сам, как только Сидоренко улёгся, предварительно сняв пиджак, развалился в кресле.
— Кстати, голубчик, — спросил Николай Иванович непонятно, с какой целью, то ли чтобы заполнить образовавшуюся паузу, то ли чтобы получить дополнительную информацию о психологическом портрете пациента, — многие люди всю жизнь ходят сопровождаемые прозвищами, которые приклеиваются к ним либо в силу фамилии, либо вследствие какого-нибудь эпизода в жизни, либо внешности, либо личных качеств. Скажем, Железный Феликс, Толик Ваучер. А к некоторым клички просто не прилипают. Вы к какой категории относитесь? У вас есть прозвище?
— С раннего детства, — ответил Сидоренко, — приятели называют меня Котом. Не путать с Кисой. Хотя есть группа людей, именующая меня Пантерой.
— Отлично, господин Кот. — При этом Бардин улыбнулся. — Это прозвище подходит вам как нельзя лучше. А меня называют Кардиналом.
— Будем знакомы, — одними губами улыбнулся Кот. — Вам это прозвище подходит ещё больше. Как только я вас увидел, я про себя назвал вас Торквемадой. Хотя и на святого Игнатия Лойолу вы тоже смахиваете.
В ответ на эти слова Николай Иванович загадочно улыбнулся, но никак не прокомментировал.
В комнату вошёл молодой человек двухметрового роста. В руках он держал металлический чемодан, какие носят при исполнении служебных обязанностей врачи «скорой помощи». Он переглянулся с Бардиным, затем закатал рукав Сидоренко и наложил жгут. Игла вошла мягко, и кровь того, кого с детства называли Котом, появилась в шприце, что свидетельствовало о попадании в вену. Ассистент Кардинала снял жгут и медленно ввёл препарат.
— Не тошнит? — заботливо спросил Николай Иванович.
— Ничуть, — несколько насмешливо констатировал пациент.
Прошло несколько минут. И Бардин и ассистент, в котором внимательный читатель без труда узнает Олега Воинова, внимательно наблюдали за серьёзным и сосредоточенным лицом Сидоренко. Тот впился взглядом в небольшое пятнышко на потолке, и лицо его словно окаменело. Прошло ещё десять минут. Сидоренко продолжал фиксировать взглядом пятно. Лицо Кардинала было бесстрастным, на лице Воинова отображалось недоумение.
— Крепкий орешек! — сказал он и повернулся к Бардину. — Ещё дозу?
Кардинал отрицательно покачал головой и взглядом указал на дверь. Ассистент собрал инструменты в чемодан и вышел. Бардин подошёл к топчану. Кот, не моргая, держал застывший взгляд на пятне.
— Голубчик, —мягко сказал Николай Иванович, — вы достаточно продемонстрировали свои качества, хотя в этом и нет необходимости. Мне они были ясны с того момента, как я вас увидел. Сейчас сопротивление препарату пагубно отражается на вашем здоровье и тех качествах, о которых я говорил. Давайте приступим к проверке. Вы и так уже отобрали у меня добрых десять минут беседы в условиях полной искренности.
Кот послушно закрыл глаза, и через несколько минут дыхание его стало ровным и глубоким, как у спокойно спящих людей, не отягощённых бытовыми проблемами и угрызениями совести. Бардин, не сводя взгляда с лица спящего, взял его руку и нащупал пульс. Абсолютно ровный и с прекрасным наполнением. Удостоверившись, что препарат своё дело сделал, Николай Иванович вернулся в кресло.
Прошло десять минут. Кот открыл глаза и сел, прислонившись спиной к стене. Никаких признаков сонливости на его лице не было. Лицо было непроницаемым, как у древнегреческого жреца. Мёртвые глаза смотрели на профессора с холодным равнодушием.
«Ну, голуба моя, — подумал Бардин, — если ты вопреки законам природы сумел преодолеть действие препарата и теперь разыгрываешь спектакль, то ты не только великий актёр, в сравнении с которым Качалов и Щепкин жалкие участники заводской самодеятельности, но и самый настоящий Кардинал, а я только священник мелкого прихода».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Ни то ни другое, — засмеялся Константин Павлович. — Я, знаете ли, по жизни большой насмешник.
Глава 7.
НЕКТО КОТ ВЫХОДИТ НА СЦЕНУ
Сидоренко и Бардин сидели в лаборатории в кабинете директора и неторопливо беседовали, попивая крепкий чёрный кофе с финиками. Несмотря на дневное время, в кабинете Николая Ивановича горел свет, а окна были завешены старомодными плотными шторами коричневого цвета. Кардинал не любил западный модерн.
Гость сидел, спокойно развалившись в широком кожаном кресле, отвечая на вопросы несколько лениво. От насмешливости не осталось и следа. Всем своим видом он показывал расслабленность, но опытный глаз Кардинала чётко фиксировал, что расслабленность эта внешняя и что внутренне собеседник собран и готов реагировать на любой сигнал со стороны. Судя по всему, гостя тоже было трудно обмануть гостеприимным радушием, и его вопросы также были не такими невинными, как могло показаться постороннему наблюдателю. «Молодец, великолепная псимодель», — подумал Бардин и поймал себя на чувстве, что ему бы очень не хотелось, чтобы новый знакомый оказался провокатором.
— Николай Иванович, — сказал Сидоренко, — к кофе обычно подаётся коньяк. И я уверен, что вон в том шкафчике у вас не одна бутылка. Конечно, можно предположить, что вы относитесь к той редкой категории россиян, которая не пьёт с малознакомыми людьми, но интуиция мне подсказывает, что дело не в этом. Видимо, та проверка, к которой вы усиленно готовите меня уже полтора часа, исключает применение спиртного.
— У вас великолепная интуиция, дружочек, — улыбнулся Николай Иванович. Так вы согласны подвергнуться проверке, после которой естественное недоверие к внезапно появившемуся посланцу западных спецслужб у нас исчезнет?
Константин Павлович обречённо развёл руками.
— А куда деваться? Гипноз?
— Ну что вы! Это было бы неуважением к вашему самоконтролю и артистизму. Природным качествам, которые получили развитие в ходе вашей подготовки и прошлой деятельности. Вам придётся принять инъекцию нашего препарата. Уверяю вас, для здоровья он абсолютно безвреден.
Сидоренко понимающе покивал головой и пожевал губами.
— Учитывая тот факт, что ваши люди могли ликвидировать меня вульгарными методами ещё на даче уважаемого Петра Алексеевича, я далёк от мысли, что после вашей инъекции отправлюсь в лучший мир. Колите. Желательно не в зад. Я хоть и могу пить с малознакомыми, но, знаете, голый зад им показывать стесняюсь.
— Зад исключён, голубчик, — сказал Бардин, поднимаясь с кресла и жестом приглашая гостя следовать за ним. — Инъекция будет в вену.
Они прошли в комнату, где кроме маленького медицинского столика, на котором лежали различные медицинские инструменты для оказания первой помощи, стоял топчан, покрытый белой простыней, какие являются неотъемлемым атрибутом всех поликлиник, и широкое кресло. Бардин жестом указал на топчан, а сам, как только Сидоренко улёгся, предварительно сняв пиджак, развалился в кресле.
— Кстати, голубчик, — спросил Николай Иванович непонятно, с какой целью, то ли чтобы заполнить образовавшуюся паузу, то ли чтобы получить дополнительную информацию о психологическом портрете пациента, — многие люди всю жизнь ходят сопровождаемые прозвищами, которые приклеиваются к ним либо в силу фамилии, либо вследствие какого-нибудь эпизода в жизни, либо внешности, либо личных качеств. Скажем, Железный Феликс, Толик Ваучер. А к некоторым клички просто не прилипают. Вы к какой категории относитесь? У вас есть прозвище?
— С раннего детства, — ответил Сидоренко, — приятели называют меня Котом. Не путать с Кисой. Хотя есть группа людей, именующая меня Пантерой.
— Отлично, господин Кот. — При этом Бардин улыбнулся. — Это прозвище подходит вам как нельзя лучше. А меня называют Кардиналом.
— Будем знакомы, — одними губами улыбнулся Кот. — Вам это прозвище подходит ещё больше. Как только я вас увидел, я про себя назвал вас Торквемадой. Хотя и на святого Игнатия Лойолу вы тоже смахиваете.
В ответ на эти слова Николай Иванович загадочно улыбнулся, но никак не прокомментировал.
В комнату вошёл молодой человек двухметрового роста. В руках он держал металлический чемодан, какие носят при исполнении служебных обязанностей врачи «скорой помощи». Он переглянулся с Бардиным, затем закатал рукав Сидоренко и наложил жгут. Игла вошла мягко, и кровь того, кого с детства называли Котом, появилась в шприце, что свидетельствовало о попадании в вену. Ассистент Кардинала снял жгут и медленно ввёл препарат.
— Не тошнит? — заботливо спросил Николай Иванович.
— Ничуть, — несколько насмешливо констатировал пациент.
Прошло несколько минут. И Бардин и ассистент, в котором внимательный читатель без труда узнает Олега Воинова, внимательно наблюдали за серьёзным и сосредоточенным лицом Сидоренко. Тот впился взглядом в небольшое пятнышко на потолке, и лицо его словно окаменело. Прошло ещё десять минут. Сидоренко продолжал фиксировать взглядом пятно. Лицо Кардинала было бесстрастным, на лице Воинова отображалось недоумение.
— Крепкий орешек! — сказал он и повернулся к Бардину. — Ещё дозу?
Кардинал отрицательно покачал головой и взглядом указал на дверь. Ассистент собрал инструменты в чемодан и вышел. Бардин подошёл к топчану. Кот, не моргая, держал застывший взгляд на пятне.
— Голубчик, —мягко сказал Николай Иванович, — вы достаточно продемонстрировали свои качества, хотя в этом и нет необходимости. Мне они были ясны с того момента, как я вас увидел. Сейчас сопротивление препарату пагубно отражается на вашем здоровье и тех качествах, о которых я говорил. Давайте приступим к проверке. Вы и так уже отобрали у меня добрых десять минут беседы в условиях полной искренности.
Кот послушно закрыл глаза, и через несколько минут дыхание его стало ровным и глубоким, как у спокойно спящих людей, не отягощённых бытовыми проблемами и угрызениями совести. Бардин, не сводя взгляда с лица спящего, взял его руку и нащупал пульс. Абсолютно ровный и с прекрасным наполнением. Удостоверившись, что препарат своё дело сделал, Николай Иванович вернулся в кресло.
Прошло десять минут. Кот открыл глаза и сел, прислонившись спиной к стене. Никаких признаков сонливости на его лице не было. Лицо было непроницаемым, как у древнегреческого жреца. Мёртвые глаза смотрели на профессора с холодным равнодушием.
«Ну, голуба моя, — подумал Бардин, — если ты вопреки законам природы сумел преодолеть действие препарата и теперь разыгрываешь спектакль, то ты не только великий актёр, в сравнении с которым Качалов и Щепкин жалкие участники заводской самодеятельности, но и самый настоящий Кардинал, а я только священник мелкого прихода».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84