Слева от него на стуле сидел Воинов, а справа, вольготно развалившись в кресле, — Сидоренко. На экране отображалось лицо Владимира Ивановича Веселова без волос, покрытое сеткой, состоящей из мелких квадратов.
— Сколь символична ваша система, — засмеялся Кот.
— Чем же? — не отрывая взгляда от экрана, спросил Бардин.
— Ему уже давно пора увидеть небо в клеточку, — ответил Константин Павлович.
Николай Иванович поманипулировал с клавиатурой, и клетки, покрывавшие изображение замминистра, уменьшились. Бардин продолжил манипулирование, и на мониторе появились ещё два изображения Веселова, также покрытые сеткой. Под каждым изображением стояла дата.
— Обратите внимание, — сказал профессор, указывая концом своего «Паркера» на экран. — Вот это — матрица его внешности по состоянию на двадцатое мая. Вот это, — «Паркер» заскользил по экрану, — после прочтения им «Бездны». Изменение внешности на шесть единиц. Вот это — после разговора с Хохловым в «Шереметьеве», где, как я полагаю, он узнал о смерти Покасова. Изменение ещё на восемь единиц. А вот это — в Ницце, после получения весточки от «псов». Изменение на двенадцать единиц.
— А почему он на фотографии без волос? — спросил Кот.
На этот вопрос ответил уже Воинов.
— Изменение расположения волос не зависит от изменения психических параметров, и если компьютер будет и это фиксировать, то будет большая погрешность.
Николай Иванович сделал пометки в большой таблице, которая лежала перед ним на столе, и обратился к Воинову:
— Олег, постарайтесь обработать все полученные материалы к концу следующей недели. Выводы будем делать вместе.
Воинов молча кивнул и вышел. Бардин подмигнул Коту:
— Вы славно поработали, Константин Павлович. Думаю, в будущем та научная работа, которую мы провели с вашей помощью, послужит основой для создания психической системы управления экономикой и государством.
— Служу Советскому Союзу, — насмешливо козырнул Сидоренко. — Насколько я понимаю, операция «Псы Иисуса Христа» успешно завершена.
— Совершенно верно.
— И чем теперь заниматься моему «Алмазу»?
— Ждать новых поручений. Пусть ваши люди постепенно увольняются из вооружённых сил и отправляются работать вот в эту охранную фирму.
Профессор положил перед Сидоренко визитную карточку, на которой было обозначено: «ООО „Гард“„. Баранов Владислав Игоревич. Генеральный директор“. Кот спрятал визитку в бумажник и, поняв по лицу Николая Ивановича, что аудиенция окончена, поднялся с кресла и вышел. Кардинал проводил его внимательным взглядом и вновь положил руки на клавиатуру. На экране появились изображения президента России. Изменения внешности фиксировал не только компьютер, но и натренированный глаз Бардина.
Психическое заболевание налицо. Видимо, механизм самоликвидации, заложенный природой в психике каждого человека, о котором ему вскользь говорил Рублевский во время их последней встречи, уже включился. Но и государственный механизм, которому надлежало продлить нахождение этого психоинформационного трупа у власти, также работал во всю мощь. Бардин положил перед собой лист бумаги и углубился в расчёты.
Он был полностью поглощён своим делом, когда дверь отворилась и вошёл Романов. Пётр Алексеевич встал за спиной Кардинала, который так и не прекратил расчёты. На бумаге появлялись цифры и какие-то не ведомые никому значки и символы. Романов внимательно смотрел на монитор.
Наконец Николай Иванович оторвался от расчётов и протянул руку.
— День добрый, Пётр Алексеевич. Глава Партии пожал протянутую руку и прошёл к креслу, которое до этого занимал Сидоренко.
— Итак? — спросил он, вопрошающе глядя на Бардина.
— Все идёт, как мы и предполагали. Он неизлечимо болен. Психически. И физически также. Думаю, ему придётся перенести операцию на сердце. После этого, по нашим расчётам, он проживёт ещё два-три года.
— Сердце настолько плохое? — лицо Романова выражало полное внимание и озабоченность. Бардин рассмеялся.
— Если смотреть с нравственной точки зрения, то оно ужасно. Полное нравственное помешательство, как называл этот феномен великий Ламброзо. С точки зрения ортодоксальной медицины ничего страшного. С точки зрения нашей науки начался процесс медленного умирания. Не знаю, хорошо это или плохо, но через два года, если он ещё будет физически жив, он будет абсолютно недееспособен.
— Физически жив? А как ещё может быть жив человек?
— Энергетически. С энергетической, а следовательно, и с психической точки зрения он уже труп. Точнее, почти труп.
— Не так хорошо, как здорово, — усмехнулся Романов. — И что из этого следует?
— Из этого следует, что наша стратегия должна будет постоянно подвергаться коррекции. Что по выборам?
— Вопрос практически решён.
— Он?
— Конечно. Как говорил незабвенный Иосиф Виссарионович, «не важно, как проголосуют. Важно, как подсчитают». ФАПСИ уже готова. По нашим расчётам, он в действительности наберёт не более восьми процентов в первом туре.
— А кто вышел бы во второй тур, если бы считали не по Сталину?
— Пан Зюзя и Генерал.
Николай Иванович задумался. «Монстр» утверждал, что вероятность следующих выборов через два-три года очень высока. В таком случае времени в обрез. В его мозгу вдруг всплыл разговор с Рублевским, когда тот, именуя президента не иначе, как «низкопробный шарх» (что такое шарх, Николай Иванович не знал, но, памятуя о договорённости, вопроса не задал), заявил:
«Шарх встал на путь саморазрушения. Это, с одной стороны, хорошо, с другой
— плохо. Везде баланс». Но Николай Иванович помнил, что один из генсеков ЦК КПСС после включения механизма самоликвидации физически просуществовал почти десять лет.
— Что Сидоренко? — прервал его размышления Романов.
— Все в порядке. Годится практически для любой работы. Способен системно мыслить, но, если нужно, может абсолютно хладнокровно отправить на тот свет кого нужно.
— Я не это имел в виду, — поморщился Пётр Алексеевич. — В его профессиональных качествах я и не сомневался. Но что у него внутри?
— Цели Партии совпадают с его целями. На измену он почти не способен.
— Почти? — Романов удивлённо поднял правую бровь.
Николай Иванович мягко улыбнулся, голос зазвучал вкрадчиво:
— Я имею в виду то, что ситуация, в которой он станет изменником, крайне маловероятна.
— Но вероятность все же существует?
— Голубчик, — все так же мягко улыбаясь, сказал Николай Иванович, — в теории существует ситуация, когда вы предадите собственных детей. Но вероятность, что вы в ней окажетесь, так же мала, как и та, что имеет отношение к Сидоренко.
Стоявший на столе Бардина селектор внутренней связи неожиданно включился, и мужской голос бодро сообщил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Сколь символична ваша система, — засмеялся Кот.
— Чем же? — не отрывая взгляда от экрана, спросил Бардин.
— Ему уже давно пора увидеть небо в клеточку, — ответил Константин Павлович.
Николай Иванович поманипулировал с клавиатурой, и клетки, покрывавшие изображение замминистра, уменьшились. Бардин продолжил манипулирование, и на мониторе появились ещё два изображения Веселова, также покрытые сеткой. Под каждым изображением стояла дата.
— Обратите внимание, — сказал профессор, указывая концом своего «Паркера» на экран. — Вот это — матрица его внешности по состоянию на двадцатое мая. Вот это, — «Паркер» заскользил по экрану, — после прочтения им «Бездны». Изменение внешности на шесть единиц. Вот это — после разговора с Хохловым в «Шереметьеве», где, как я полагаю, он узнал о смерти Покасова. Изменение ещё на восемь единиц. А вот это — в Ницце, после получения весточки от «псов». Изменение на двенадцать единиц.
— А почему он на фотографии без волос? — спросил Кот.
На этот вопрос ответил уже Воинов.
— Изменение расположения волос не зависит от изменения психических параметров, и если компьютер будет и это фиксировать, то будет большая погрешность.
Николай Иванович сделал пометки в большой таблице, которая лежала перед ним на столе, и обратился к Воинову:
— Олег, постарайтесь обработать все полученные материалы к концу следующей недели. Выводы будем делать вместе.
Воинов молча кивнул и вышел. Бардин подмигнул Коту:
— Вы славно поработали, Константин Павлович. Думаю, в будущем та научная работа, которую мы провели с вашей помощью, послужит основой для создания психической системы управления экономикой и государством.
— Служу Советскому Союзу, — насмешливо козырнул Сидоренко. — Насколько я понимаю, операция «Псы Иисуса Христа» успешно завершена.
— Совершенно верно.
— И чем теперь заниматься моему «Алмазу»?
— Ждать новых поручений. Пусть ваши люди постепенно увольняются из вооружённых сил и отправляются работать вот в эту охранную фирму.
Профессор положил перед Сидоренко визитную карточку, на которой было обозначено: «ООО „Гард“„. Баранов Владислав Игоревич. Генеральный директор“. Кот спрятал визитку в бумажник и, поняв по лицу Николая Ивановича, что аудиенция окончена, поднялся с кресла и вышел. Кардинал проводил его внимательным взглядом и вновь положил руки на клавиатуру. На экране появились изображения президента России. Изменения внешности фиксировал не только компьютер, но и натренированный глаз Бардина.
Психическое заболевание налицо. Видимо, механизм самоликвидации, заложенный природой в психике каждого человека, о котором ему вскользь говорил Рублевский во время их последней встречи, уже включился. Но и государственный механизм, которому надлежало продлить нахождение этого психоинформационного трупа у власти, также работал во всю мощь. Бардин положил перед собой лист бумаги и углубился в расчёты.
Он был полностью поглощён своим делом, когда дверь отворилась и вошёл Романов. Пётр Алексеевич встал за спиной Кардинала, который так и не прекратил расчёты. На бумаге появлялись цифры и какие-то не ведомые никому значки и символы. Романов внимательно смотрел на монитор.
Наконец Николай Иванович оторвался от расчётов и протянул руку.
— День добрый, Пётр Алексеевич. Глава Партии пожал протянутую руку и прошёл к креслу, которое до этого занимал Сидоренко.
— Итак? — спросил он, вопрошающе глядя на Бардина.
— Все идёт, как мы и предполагали. Он неизлечимо болен. Психически. И физически также. Думаю, ему придётся перенести операцию на сердце. После этого, по нашим расчётам, он проживёт ещё два-три года.
— Сердце настолько плохое? — лицо Романова выражало полное внимание и озабоченность. Бардин рассмеялся.
— Если смотреть с нравственной точки зрения, то оно ужасно. Полное нравственное помешательство, как называл этот феномен великий Ламброзо. С точки зрения ортодоксальной медицины ничего страшного. С точки зрения нашей науки начался процесс медленного умирания. Не знаю, хорошо это или плохо, но через два года, если он ещё будет физически жив, он будет абсолютно недееспособен.
— Физически жив? А как ещё может быть жив человек?
— Энергетически. С энергетической, а следовательно, и с психической точки зрения он уже труп. Точнее, почти труп.
— Не так хорошо, как здорово, — усмехнулся Романов. — И что из этого следует?
— Из этого следует, что наша стратегия должна будет постоянно подвергаться коррекции. Что по выборам?
— Вопрос практически решён.
— Он?
— Конечно. Как говорил незабвенный Иосиф Виссарионович, «не важно, как проголосуют. Важно, как подсчитают». ФАПСИ уже готова. По нашим расчётам, он в действительности наберёт не более восьми процентов в первом туре.
— А кто вышел бы во второй тур, если бы считали не по Сталину?
— Пан Зюзя и Генерал.
Николай Иванович задумался. «Монстр» утверждал, что вероятность следующих выборов через два-три года очень высока. В таком случае времени в обрез. В его мозгу вдруг всплыл разговор с Рублевским, когда тот, именуя президента не иначе, как «низкопробный шарх» (что такое шарх, Николай Иванович не знал, но, памятуя о договорённости, вопроса не задал), заявил:
«Шарх встал на путь саморазрушения. Это, с одной стороны, хорошо, с другой
— плохо. Везде баланс». Но Николай Иванович помнил, что один из генсеков ЦК КПСС после включения механизма самоликвидации физически просуществовал почти десять лет.
— Что Сидоренко? — прервал его размышления Романов.
— Все в порядке. Годится практически для любой работы. Способен системно мыслить, но, если нужно, может абсолютно хладнокровно отправить на тот свет кого нужно.
— Я не это имел в виду, — поморщился Пётр Алексеевич. — В его профессиональных качествах я и не сомневался. Но что у него внутри?
— Цели Партии совпадают с его целями. На измену он почти не способен.
— Почти? — Романов удивлённо поднял правую бровь.
Николай Иванович мягко улыбнулся, голос зазвучал вкрадчиво:
— Я имею в виду то, что ситуация, в которой он станет изменником, крайне маловероятна.
— Но вероятность все же существует?
— Голубчик, — все так же мягко улыбаясь, сказал Николай Иванович, — в теории существует ситуация, когда вы предадите собственных детей. Но вероятность, что вы в ней окажетесь, так же мала, как и та, что имеет отношение к Сидоренко.
Стоявший на столе Бардина селектор внутренней связи неожиданно включился, и мужской голос бодро сообщил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84