В уме мальчика произошло что-то странное. Ужас не ушел,
но, казалось, перестал служить тормозом, заглушая все импульсы. Мысли
побежали с поразительной быстротой, отпечатываясь не словами и не
образами, а, скорее, некой символической стенографией. Он почувствовал
себя электрической лампочкой, вдруг получившей энергию неизвестно откуда.
Сама комната оказалась исключительно прозаической. Обои висели
клочьями, обнажая штукатурку. На полу, в густой известковой пыли,
виднелась только одна цепочка следов - кто-то когда-то вошел, огляделся и
вышел. Две груды журналов, железная кровать без пружин и матраца, зияющее
отверстие камина с маленькой жестяной заслонкой. Окно закрывали ставни, но
в щели пробивалось достаточно света, чтобы Марк мог понять, что до заката
еще около часа. На всей комнате лежал отпечаток застарелой мерзости.
Чтобы открыть дверь, увидеть все это и дойти до середины комнаты, где
Стрэйкер приказал Марку остановиться, потребовалось секунд пять. За это
время мальчик успел придумать несколько возможных выходов из положения.
Можно было внезапным прыжком попытаться выбить окно вместе со
ставнями и выпрыгнуть, не видя куда, как делают герои вестернов. Но тут
ему представилось сразу две картины. Одна - пробив окно, он падает прямо
на ржавую кучу металлических обломков косилки и проводит последние секунды
жизни, корчась на железных остриях, как бабочка на булавке. Вторая - окно
пробить не удается, он разбивает стекло, застревает, а Стрэйкер
вытаскивает его оттуда, изрезанного до крови в дюжине мест.
Затем он представляет, что Стрэйкер связывает его и уходит. Увидел
себя на полу в меркнущем свете дня, увидел, как попытки освободиться
делаются все более лихорадочными (хотя остаются безрезультатными), и в
конце концов он слышит на лестнице мерные шаги кого-то в миллион раз
ужаснее Стрэйкера.
И тут он вспомнил прием, о котором прочел в книге. Когда тебя
связывают, надо задержать дыхание на вдохе и напрячь все мускулы. Тогда,
если мускулы ослабли, веревки немного поддадутся. Вся штука в том, чтобы
расслабиться совсем и медленно высвободиться из веревки, не поддаваясь
панике. В книге это казалось совсем легким.
- Повернись, - велел Стрэйкер. - Когда я буду тебя связывать, не
шевелись. Если пошевелишься, я вот этим, - он поднял перед носом Марка
большой палец, словно голосуя на шоссе, - выдавлю тебе глаза. Понимаешь?
Ложись.
Он связал Марку руки за спиной и сделал петлю вокруг шеи.
- Ты привязан к той самой балке, на которой повесился друг и
покровитель моего господина в этой стране, молодой хозяин. Ты польщен?
Веревка перехватила бедра Марка, потом колени, лодыжки. Ему уже давно
не хватало воздуха, но он упрямо держался.
- Ты дрожишь, молодой хозяин, - издевался Стрэйкер. - Ты весь в
твердых жестких узлах. Ты побелел - но будешь еще белее! А ведь бояться
тебе нечего. Мой господин умеет быть добрым. Его любят здесь, в его
собственном городе. Маленький укол, как у доктора, - и ты свободен. Можешь
вернуться к папе и маме. Навести их, когда они лягут спать. - Он встал и
доброжелательно взглянул на Марка. - Я должен попрощаться с тобой на
время, молодой хозяин. Нужно создать удобства твоей прелестной союзнице.
Когда мы увидимся снова, я больше понравлюсь тебе.
Он вышел, хлопнув дверью. Заскрежетал ключом в замке. Когда его шаги
послышались на лестнице, Марк с длинным хриплым выдохом расслабил мускулы.
Веревка ослабела - чуть-чуть.
Он неподвижно лежал, сосредоточиваясь. В книге говорилось, что
главное - сосредоточенность. Никакой паники. Полная расслабленность. Побег
должен полностью совершиться в сознании, прежде чем беглец шевельнет хотя
бы пальцем.
Он смотрел на стену, а минуты шли.
Стена напоминала экран старого кино. Постепенно, все больше
расслабляясь, он начал видеть на ней изображение: связанного мальчика в
тенниске и джинсах, лежащего на боку. У этого мальчика петля на шее - если
он начнет барахтаться, она затянется достаточно, чтобы отключить его
сознание.
Он смотрел на стену.
Фигурка на ней начала осторожно шевелиться, хотя сам Марк лежал не
двигаясь. Он достиг степени концентрации, необходимой индийским йогам. Он
уже не думал ни о Стрэйкере, ни о слабеющем дневном свете. Он больше не
видел ни пола, ни кровати, ни даже стены. Он видел только фигурку
мальчика, у которого чуть заметно танцевали осторожно контролируемые
мускулы.
Он смотрел на стену.
Наконец Марк стал делать круговые движения запястьями. Он не спешил.
Он смотрел на стену.
Когда сквозь поры просочился пот, запястья стали двигаться свободнее.
Радиус движения увеличился. Он уже мог соединить тыльные стороны ладоней:
петля немного ослабела.
Он остановился.
Переждав минуту, Марк принялся шевелить пальцами, отталкиваясь ими от
ладоней, и делать винтообразные движения кистями. Прошло пять минут. Его
руки сильно вспотели.
Добившись предельной психической концентрации, он, сам того не зная,
получил контроль над некоторыми функциями своей симпатической нервной
системы. Пот выделялся из пор куда обильнее, чем следовало бы при таких
незначительных движениях, и стал как бы смазкой для тела, выскальзывающего
из веревок. Со лба падали капли, оставляя темные пятна в известке на полу.
Легкое пульсирующее напряжение бицепсов ослабило петлю на кистях. Она
соскользнула до больших пальцев. Марка охватило волнение, и он совсем
перестал шевелиться до тех пор, пока не успокоился совершенно. Когда
успокоился - начал снова. Плечи вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. Он
выигрывал одну восьмую дюйма на каждом движении. И вдруг - совсем
неожиданно - его правая рука освободилась.
Подождав, пока к ней вернется подвижность, Марк вытащил из петли
левую. На минуту он закрыл глаза. Теперь главное - не думать, что все уже
сделано. Главное - двигаться осторожно. Опираясь на левую руку, он правой
обследовал бесчисленные узлы. И сразу понял, что придется почти задушить
себя, чтобы освободить шею. Он глубоко вздохнул и начал. Он отказался от
мысли о спешке. На секунду давление на горло сделалось нестерпимым - и он
смог конвульсивным движением сбросить петлю с головы.
Сердце колотилось как бешеное, отдаваясь резью в следах веревок на
руках. Сильная боль в только что сдавленной шее постепенно сделалась
ноющей, тупой и тошнотворной.
Немного отдышавшись, он взглянул на окно. Свет, пробивающийся сквозь
щели, приобрел оттенок охры - солнце почти садилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
но, казалось, перестал служить тормозом, заглушая все импульсы. Мысли
побежали с поразительной быстротой, отпечатываясь не словами и не
образами, а, скорее, некой символической стенографией. Он почувствовал
себя электрической лампочкой, вдруг получившей энергию неизвестно откуда.
Сама комната оказалась исключительно прозаической. Обои висели
клочьями, обнажая штукатурку. На полу, в густой известковой пыли,
виднелась только одна цепочка следов - кто-то когда-то вошел, огляделся и
вышел. Две груды журналов, железная кровать без пружин и матраца, зияющее
отверстие камина с маленькой жестяной заслонкой. Окно закрывали ставни, но
в щели пробивалось достаточно света, чтобы Марк мог понять, что до заката
еще около часа. На всей комнате лежал отпечаток застарелой мерзости.
Чтобы открыть дверь, увидеть все это и дойти до середины комнаты, где
Стрэйкер приказал Марку остановиться, потребовалось секунд пять. За это
время мальчик успел придумать несколько возможных выходов из положения.
Можно было внезапным прыжком попытаться выбить окно вместе со
ставнями и выпрыгнуть, не видя куда, как делают герои вестернов. Но тут
ему представилось сразу две картины. Одна - пробив окно, он падает прямо
на ржавую кучу металлических обломков косилки и проводит последние секунды
жизни, корчась на железных остриях, как бабочка на булавке. Вторая - окно
пробить не удается, он разбивает стекло, застревает, а Стрэйкер
вытаскивает его оттуда, изрезанного до крови в дюжине мест.
Затем он представляет, что Стрэйкер связывает его и уходит. Увидел
себя на полу в меркнущем свете дня, увидел, как попытки освободиться
делаются все более лихорадочными (хотя остаются безрезультатными), и в
конце концов он слышит на лестнице мерные шаги кого-то в миллион раз
ужаснее Стрэйкера.
И тут он вспомнил прием, о котором прочел в книге. Когда тебя
связывают, надо задержать дыхание на вдохе и напрячь все мускулы. Тогда,
если мускулы ослабли, веревки немного поддадутся. Вся штука в том, чтобы
расслабиться совсем и медленно высвободиться из веревки, не поддаваясь
панике. В книге это казалось совсем легким.
- Повернись, - велел Стрэйкер. - Когда я буду тебя связывать, не
шевелись. Если пошевелишься, я вот этим, - он поднял перед носом Марка
большой палец, словно голосуя на шоссе, - выдавлю тебе глаза. Понимаешь?
Ложись.
Он связал Марку руки за спиной и сделал петлю вокруг шеи.
- Ты привязан к той самой балке, на которой повесился друг и
покровитель моего господина в этой стране, молодой хозяин. Ты польщен?
Веревка перехватила бедра Марка, потом колени, лодыжки. Ему уже давно
не хватало воздуха, но он упрямо держался.
- Ты дрожишь, молодой хозяин, - издевался Стрэйкер. - Ты весь в
твердых жестких узлах. Ты побелел - но будешь еще белее! А ведь бояться
тебе нечего. Мой господин умеет быть добрым. Его любят здесь, в его
собственном городе. Маленький укол, как у доктора, - и ты свободен. Можешь
вернуться к папе и маме. Навести их, когда они лягут спать. - Он встал и
доброжелательно взглянул на Марка. - Я должен попрощаться с тобой на
время, молодой хозяин. Нужно создать удобства твоей прелестной союзнице.
Когда мы увидимся снова, я больше понравлюсь тебе.
Он вышел, хлопнув дверью. Заскрежетал ключом в замке. Когда его шаги
послышались на лестнице, Марк с длинным хриплым выдохом расслабил мускулы.
Веревка ослабела - чуть-чуть.
Он неподвижно лежал, сосредоточиваясь. В книге говорилось, что
главное - сосредоточенность. Никакой паники. Полная расслабленность. Побег
должен полностью совершиться в сознании, прежде чем беглец шевельнет хотя
бы пальцем.
Он смотрел на стену, а минуты шли.
Стена напоминала экран старого кино. Постепенно, все больше
расслабляясь, он начал видеть на ней изображение: связанного мальчика в
тенниске и джинсах, лежащего на боку. У этого мальчика петля на шее - если
он начнет барахтаться, она затянется достаточно, чтобы отключить его
сознание.
Он смотрел на стену.
Фигурка на ней начала осторожно шевелиться, хотя сам Марк лежал не
двигаясь. Он достиг степени концентрации, необходимой индийским йогам. Он
уже не думал ни о Стрэйкере, ни о слабеющем дневном свете. Он больше не
видел ни пола, ни кровати, ни даже стены. Он видел только фигурку
мальчика, у которого чуть заметно танцевали осторожно контролируемые
мускулы.
Он смотрел на стену.
Наконец Марк стал делать круговые движения запястьями. Он не спешил.
Он смотрел на стену.
Когда сквозь поры просочился пот, запястья стали двигаться свободнее.
Радиус движения увеличился. Он уже мог соединить тыльные стороны ладоней:
петля немного ослабела.
Он остановился.
Переждав минуту, Марк принялся шевелить пальцами, отталкиваясь ими от
ладоней, и делать винтообразные движения кистями. Прошло пять минут. Его
руки сильно вспотели.
Добившись предельной психической концентрации, он, сам того не зная,
получил контроль над некоторыми функциями своей симпатической нервной
системы. Пот выделялся из пор куда обильнее, чем следовало бы при таких
незначительных движениях, и стал как бы смазкой для тела, выскальзывающего
из веревок. Со лба падали капли, оставляя темные пятна в известке на полу.
Легкое пульсирующее напряжение бицепсов ослабило петлю на кистях. Она
соскользнула до больших пальцев. Марка охватило волнение, и он совсем
перестал шевелиться до тех пор, пока не успокоился совершенно. Когда
успокоился - начал снова. Плечи вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. Он
выигрывал одну восьмую дюйма на каждом движении. И вдруг - совсем
неожиданно - его правая рука освободилась.
Подождав, пока к ней вернется подвижность, Марк вытащил из петли
левую. На минуту он закрыл глаза. Теперь главное - не думать, что все уже
сделано. Главное - двигаться осторожно. Опираясь на левую руку, он правой
обследовал бесчисленные узлы. И сразу понял, что придется почти задушить
себя, чтобы освободить шею. Он глубоко вздохнул и начал. Он отказался от
мысли о спешке. На секунду давление на горло сделалось нестерпимым - и он
смог конвульсивным движением сбросить петлю с головы.
Сердце колотилось как бешеное, отдаваясь резью в следах веревок на
руках. Сильная боль в только что сдавленной шее постепенно сделалась
ноющей, тупой и тошнотворной.
Немного отдышавшись, он взглянул на окно. Свет, пробивающийся сквозь
щели, приобрел оттенок охры - солнце почти садилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89