— Тогда вам лучше отправляться прямо сейчас, — сказал ей Маркхэм.
— А вы, ребята? — удивленно спросила Джин. — Можно поехать на двух машинах. Кстати, где ваш ребенок?
— Мне придется подождать его, — пояснил Дэн.
— Тогда я поеду с Евой.
— Нет, — бросила Ева и вышла из дома.
— Но как?..
— Пожалуйста, поезжайте домой, — попросил Маркхэм.
— Неужели мы даже не выпьем?
— Прошу меня извинить, но я больше не пью. И выпивки в доме нет.
Ленни уже смекнул, откуда дует ветер. Пришло время заткнуться, сказали его глаза.
— Пойдем, Джинни. Заводи машину. Я сейчас выйду.
— Не понимаю, — пожала плечами Джин.
«Все в порядке, — подумал Маркхэм. — Я тоже не понимаю». Лен выпроводил жену за дверь вслед за Евой, которая уже села в «тойоту».
— Где Эдди? — спросил он, вернувшись.
— За ним поедет Ева. Я останусь здесь, может быть, он придет раньше.
— Я тебе нужен? Джинни и одна доберется.
Маркхэм ответил не сразу, обдумывая предложение Ленни, он знал, что друг сделает все, что потребуется. Мозг Ленни был мозгом любителя марихуаны, обладающим повышенной чувствительностью, настроенным на сострадание и ослепленным бесконечным множеством возможностей, и если он держался только за одну из них, то лишь ради того, чтобы все шло гладко и тихо, чтобы никто другой не испытывал никаких неудобств. Порой у Маркхэма возникало впечатление, что фильтрующее устройство, позволявшее ему фокусировать внимание на одном варианте, давно рассыпалось, что не осталось ничего, кроме циничного интереса к абсурдности окружающего.
Именно поэтому Ленни продолжал жить со своей рано увядшей и сварливой женой; именно поэтому соглашался с положением пассивного компаньона в магазине и не стремился вырваться на свободу и открыть собственный бизнес или писать книги, сюжеты которых роились у него в голове; именно поэтому довольствовался ролью мальчика-посыльного, вместо того чтобы самому отправлять послания миру. Ленни мог бы делать все, что хотел, но его устраивало неприметное место в зрительном зале, а не на арене. Маркхэм любил друга за то, что Ленни был таким, каким был, частью его прошлого и его самого, но сейчас эта часть ничем не могла ему помочь.
— Все в порядке. Поезжай дальше.
— Ее найдут. Копы возьмут эту сучку. Прищемят ей зад. Включи телевизор. Может, эту сумасшедшую уже взяли.
— Да, конечно. — Реакция Ленни стала для него неожиданностью. Откуда эта горячность? Где сарказм и ирония? Если он и ждал чего-то от друга в такой ситуации, то, пожалуй, циничного замечания, язвительного обобщения или в крайнем случае молчаливой отстраненности.
— Возьмут... конечно, ее возьмут, — повторил Ленни злым, возбужденным голосом, глядя мимо Маркхэма покрасневшими глазами. — Дрянь... кусок дерьма... — Он вдруг затрясся и заплакал.
А ведь Ленни любил Кэти, неожиданно для себя понял Маркхэм. Он был влюблен в двадцатидвухлетнюю девушку с золотистой кожей, влюблен в нее, как в возможность другой жизни с огромным выбором вариантов. Кэти думала, что впереди у нее целая вечность, открытая для опытов и проб. И Ленни тоже так думал. А теперь его друг получил от жизни урок.
Размышляя об этом, Маркхэм почувствовал жалость к Кэти и Ленни, Джинни и Еве, к себе самому и своему сыну, находившемуся неизвестно где и отважно пытавшемуся постичь смысл окружающего мира. Хватит ли у него сил?
Маркхэм с усилием сглотнул.
«Если ее не возьмет полиция, я сделаю это сам», — сказал он себе и повернулся к Ленни, но тот уже уехал.
Оставшись один, Маркхэм прошел по опустевшему дому, выключая по пути свет.
Ну же, иди и возьми меня.
И тут в голове мелькнуло: к кому я обращаюсь? Кого жду? Леди в длинном платье, пытающуюся, подобно Мэдлин Эшер, выбраться из склепа? Или ту... как там ее звали... в «Острове мертвых»? Барбару Стил из романтического итальянского фильма ужасов, женщину с невероятно пронзительными глазами, лунно-бледным лбом и улыбкой «черной вдовы», повисшей над прозрачным белым одеянием?
Конечно.
Да, я живу в фильме ужасов. Только ужас здесь не имеет никакого отношения к некрофилии, «черным мессам», перевернутым крестам, не умеющим плавать вампирам или зомби, которые работают на плантациях сахарного тростника и послушно сваливаются с утеса, когда какой-нибудь парень с зубодробительным акцентом приказывает им это. Нет, ужас реальной жизни в другом. Он проступал повсюду: в следах наемных убийц, неофашистов и правительственных чиновников, в шкафах, в которых находили коротенькие юбочки балерин; в частных армиях, подготовленных и обученных на кораблях, носивших имена жен нефтяных магнатов; в пьяных президентах, кувыркавшихся в постели с гангстерами, и картелях, деливших мир, как праздничный торт, и прикалывавших к кусочкам ярлыки с надписью «ПРОДАЕТСЯ». А пока это происходило, подлинные короли земли лежали в могилах, и ночное ворье растаскивало их мозги, и их раны маскировались так, как того требовали сюжеты школьных хрестоматий, вызывавших смех даже у дошкольников. И в то же время миллиарды людей проливали пот и старели, как живые мертвецы, их жизненные соки высасывались сборщиками душ, теми, кому наш труд необходим, чтобы утолять непреходящую жажду власти. Как назвать этих несчастных? Не умершими? Какое убогое и жалкое объяснение столь тяжких страданий. А ведь дать удовлетворительное объяснение можно и без призвания на помощь того, чему нет названия. Ответ уже есть. Проблема в том, чтобы увидеть его и дрогнуть — в отрицании нет будущего. Все просто. Правда, какой бы горькой она ни была, способна утешить и успокоить.
Тогда почему, спросил он себя, мне все еще страшно?
Эдди.
Эдди где-то там. Но он скоро придет домой. Он в порядке — так должно быть. Мальчик знает, что нужно избегать темных мест, держаться подальше от шумных компаний, не садиться в машину с незнакомыми людьми, всегда носить чистое белье и не огрызаться с полицейскими. Он умен, настоящий вундеркинд, уже сейчас способный написать лучше, а может быть, и умнее, чем я. Я научил его тому, что знаю сам, а мать — тому, что мне и в голову не пришло бы. В общем, из всех нас троих он наиболее подготовленный для жизни.
Ой ли?
Эдди, мысленно крикнул Маркхэм, вернись домой. Ради бога. Все в порядке, мальчик. Все не так уж плохо. Мы поставим какой-нибудь фильм, что-нибудь из старой доброй классики, и вдоволь насмеемся. Может быть, к нам присоединится мама. Она увидит тебя, и ей станет легче. А потом я уведу ее в спальню, и мы будем близки, так близки, как не были вот уже несколько месяцев. И даже еще ближе.
Лишь бы знать, что с тобой все в порядке.
Когда мы переедем на новое место, у нас будет дом получше. В гостиную поставим телевизор с большим экраном и новейший проигрыватель лазерных дисков. Настоящую, первоклассную вещь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47