Размером эта лягушка-переросток была примерно вдвое больше меня и прыгала соответственно. Мне пришлось присесть и отскочить в сторону, иначе эта махина впечатала бы меня в болотный мох по самую макушку.
«И зачем я, бестолочь, оставил оружие у Болтуна, сложил бы под деревом, не доходя до Русалочьего озера, и никаких проблем», — зло подумал я. Удирать от кикиморы я считал ниже своего достоинства, но совершенно не представлял, как с ней можно справиться без оружия. Если у орков или людей я знал, где расположены точки, ударив по которым, можно было легко отправить их на тот свет голыми руками, то где могут быть уязвимые места на лягушачьем теле кикиморы, мог только догадываться.
Кикимора еще раз попыталась меня схватить и снова промахнулась. Она была такая неуклюжая, что увернуться от нее не составляло особого труда. В другое время, наверное, меня бы позабавило такое приключение, но сейчас я спешил. К тому же каждое движение отдавалось в голове тупой болью, и веселиться мне почему-то не хотелось. Так я отступал в глубину болота, пока в один прекрасный момент мягкий пружинящий ковер мха не провалился под моей ногой, и я по колено оказался в темной, пахнущей гнилью воде.
«Сейчас ведь загонит в трясину, как волка в западню. Надо выбираться, пока не поздно». Но, похоже, было уже поздно. Оглядевшись по сторонам, я понял, что не знаю, куда идти. Вернее, общее направление я знал, но вовсе не был уверен, что, если пойду в ту сторону, куда мне надо, не окажусь в самом центре трясины, куда мне совсем не надо. Спросить дорогу было не у кого, разве что у кикиморы. Она сидела неподалеку и тяжело дышала, готовясь к очередному прыжку.
— Эй, лягушатина, — окликнул я кикимору, — выдохлась, что ли? Ладно, показывай, где твоя трясина, я, так и быть, сам туда залезу.
— Да ты уже туда залез! — захихикала кикимора. — Не знаешь, как выбраться, вот и пытаешься меня перехитрить. Все вы, люди, одинаковые. Ничего нового придумать не можете. Думаешь, ты первый придумал такую хитрость? Я не один десяток лет тут охочусь, и поумнее тебя люди попадались. Был даже один доктор. Тогда как раз зима только-только кончилась, а у меня после зимних морозов всегда спину ломит, не то что прыгать, ползать тяжко. Вот он и говорит: мол, я тебя вылечу, вот только трав наберу на краю болота. Я даже призадумалась, а вдруг правда вылечит, хорошо, сообразила: врет, шельмец, и не краснеет. «Если хочешь быть здоров, — говорю, — ешь побольше докторов», — и съела сердешного. И знаешь, помогло. Спина вот уже который год не болит. Так что меня не проведешь, и ты уже мой обед. Вот сейчас отдышусь и еще разок на тебя прыгну. Ты в трясину сам и провалишься.
Перспектива провалиться в трясину меня нисколько не радовала. И тут в голову мне пришла одна идея. Я вытянул ногу из болотной грязи, аккуратно вылез на ближайшую кочку около чахлого деревца, проделав невообразимое сальто, вскочил верхом на оторопевшую кикимору, прямо как на коня, и изо всех сил вцепился в запутанные, пахнущие плесенью зеленые лохмы.
— Ой, — пискнула кикимора, — ты чего это?
— Поехали, лягушатина, мне к Русалочьему озеру надо.
— Пусти шею, злодей, больно!
— Сейчас еще больнее будет, — пообещал я таким тоном, каким наш палач обычно разговаривает со своими жертвами во время пыток.
— Не могу я к Русалочьему, меня русалки защекочут, — заныла кикимора.
— Ладно, вези на край болота. И без фокусов, а то шею сверну.
Кикимора шмыгнула носом и зашлепала через болото.
Я сидел на плавно поднимающейся и опускающейся грязной спине кикиморы, поскрипывал зубами от ставшей совершенно невыносимой головной боли и думал об этом странном создании. Откуда она могла взяться? С виду — жуткое чудовище, а говорит как нормальный человек, даже без акцента. Ни разу не встречал монстра с такими способностями к языкам. И чем больше я думал об этой кикиморе, тем сильнее мне казалось, что я о ней уже слышал, причем не от суеверных солдат и не от Болтуна, а не иначе как от Роксанда.
Дело было лет пять назад. Меня серьезно ранило, и мой друг Энди несколько часов зашивал рану тонкими жилами какого-то животного, ругая меня всеми плохими словами, какие только слышал от охотников Западного оплота, и ворча, что, мол, чтобы лечить такого бестолкового парня, как я, нужен не только колдун, а еще и белошвейка — сшивать меня из тех кусочков, на которые меня рано или поздно изрубят орки. А мне было невероятно весело, потому что Энди напоил меня каким-то отваром, от которого боль почти не чувствовалась, зато хотелось смеяться от каждого его слова. И еще хотелось встать, попрыгать на постели или, еще лучше, побежать, найти того недобитого орка, который посмел меня ранить, и спустить с него шкуру живьем. Я был просто уверен, что у меня это получится. Но Энди почему-то моей уверенности не разделял. Он заставил меня выпить еще какой-то дряни, от которой я должен был заснуть, и сказал, что я не умру, только если буду лежать в постели несколько дней. Потом Энди ушел. Он, как всегда, боялся, что черный колдун его убьет, если узнает, что вместо изучения черной магии он занимается целительством. Я тут же воспользовался случаем, чтобы встать с постели, схватить меч и отправиться добивать недобитого орка, но тут вмешался Роксанд. Насильно уложить меня в постель он не мог, а объяснить мне, что бегать с только что зашитой раной не стоит, было практически невозможно. Единственное, что можно было услышать от меня в ответ на любые аргументы, было что-то вроде: «Если умру, значит, туда мне и дорога!» Но Роксанд все-таки добился своего, пообещав мне рассказать несколько историй, которые я так и не узнаю, если умру раньше времени. На самом деле история понадобилась всего одна, потому что потом отвар, которым напоил меня Энди, все-таки вогнал меня в сон.
— Мой сын Риалон, — начал Роксанд, — был гадким мальчишкой, совершенно не признававшим отцовскую волю. Он был таким с самого рождения и не изменился до самой моей смерти. Не знаю, каким он стал королем, но принцем был просто невыносимым. Но один из его необдуманных поступков, грозивший позором всему роду фаргордских королей, я все-таки сумел предотвратить, не без помощи черного колдуна, конечно. Когда Риалону исполнилось шестнадцать, его угораздило влюбиться в безродную девицу…
— А, история про любовь, — зевнул я. — Это же невыносимо скучно! Может, я лучше пойду? — Правда, попытку уйти я предпринял довольно вялую. Снотворное начинало действовать, и никуда идти не хотелось. К тому же Роксанд меня успокоил:
— Не бойся, любовные истории от меня ты услышишь еще не скоро, подрасти сначала. А в этой истории больше магии, чем любви. Девица, которую полюбил Риалон, была болотной ведьмой. Есть такие ведьмы, которые селятся на болотах и используют в своей магии болотные растения и еще что-то, что можно найти только там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
«И зачем я, бестолочь, оставил оружие у Болтуна, сложил бы под деревом, не доходя до Русалочьего озера, и никаких проблем», — зло подумал я. Удирать от кикиморы я считал ниже своего достоинства, но совершенно не представлял, как с ней можно справиться без оружия. Если у орков или людей я знал, где расположены точки, ударив по которым, можно было легко отправить их на тот свет голыми руками, то где могут быть уязвимые места на лягушачьем теле кикиморы, мог только догадываться.
Кикимора еще раз попыталась меня схватить и снова промахнулась. Она была такая неуклюжая, что увернуться от нее не составляло особого труда. В другое время, наверное, меня бы позабавило такое приключение, но сейчас я спешил. К тому же каждое движение отдавалось в голове тупой болью, и веселиться мне почему-то не хотелось. Так я отступал в глубину болота, пока в один прекрасный момент мягкий пружинящий ковер мха не провалился под моей ногой, и я по колено оказался в темной, пахнущей гнилью воде.
«Сейчас ведь загонит в трясину, как волка в западню. Надо выбираться, пока не поздно». Но, похоже, было уже поздно. Оглядевшись по сторонам, я понял, что не знаю, куда идти. Вернее, общее направление я знал, но вовсе не был уверен, что, если пойду в ту сторону, куда мне надо, не окажусь в самом центре трясины, куда мне совсем не надо. Спросить дорогу было не у кого, разве что у кикиморы. Она сидела неподалеку и тяжело дышала, готовясь к очередному прыжку.
— Эй, лягушатина, — окликнул я кикимору, — выдохлась, что ли? Ладно, показывай, где твоя трясина, я, так и быть, сам туда залезу.
— Да ты уже туда залез! — захихикала кикимора. — Не знаешь, как выбраться, вот и пытаешься меня перехитрить. Все вы, люди, одинаковые. Ничего нового придумать не можете. Думаешь, ты первый придумал такую хитрость? Я не один десяток лет тут охочусь, и поумнее тебя люди попадались. Был даже один доктор. Тогда как раз зима только-только кончилась, а у меня после зимних морозов всегда спину ломит, не то что прыгать, ползать тяжко. Вот он и говорит: мол, я тебя вылечу, вот только трав наберу на краю болота. Я даже призадумалась, а вдруг правда вылечит, хорошо, сообразила: врет, шельмец, и не краснеет. «Если хочешь быть здоров, — говорю, — ешь побольше докторов», — и съела сердешного. И знаешь, помогло. Спина вот уже который год не болит. Так что меня не проведешь, и ты уже мой обед. Вот сейчас отдышусь и еще разок на тебя прыгну. Ты в трясину сам и провалишься.
Перспектива провалиться в трясину меня нисколько не радовала. И тут в голову мне пришла одна идея. Я вытянул ногу из болотной грязи, аккуратно вылез на ближайшую кочку около чахлого деревца, проделав невообразимое сальто, вскочил верхом на оторопевшую кикимору, прямо как на коня, и изо всех сил вцепился в запутанные, пахнущие плесенью зеленые лохмы.
— Ой, — пискнула кикимора, — ты чего это?
— Поехали, лягушатина, мне к Русалочьему озеру надо.
— Пусти шею, злодей, больно!
— Сейчас еще больнее будет, — пообещал я таким тоном, каким наш палач обычно разговаривает со своими жертвами во время пыток.
— Не могу я к Русалочьему, меня русалки защекочут, — заныла кикимора.
— Ладно, вези на край болота. И без фокусов, а то шею сверну.
Кикимора шмыгнула носом и зашлепала через болото.
Я сидел на плавно поднимающейся и опускающейся грязной спине кикиморы, поскрипывал зубами от ставшей совершенно невыносимой головной боли и думал об этом странном создании. Откуда она могла взяться? С виду — жуткое чудовище, а говорит как нормальный человек, даже без акцента. Ни разу не встречал монстра с такими способностями к языкам. И чем больше я думал об этой кикиморе, тем сильнее мне казалось, что я о ней уже слышал, причем не от суеверных солдат и не от Болтуна, а не иначе как от Роксанда.
Дело было лет пять назад. Меня серьезно ранило, и мой друг Энди несколько часов зашивал рану тонкими жилами какого-то животного, ругая меня всеми плохими словами, какие только слышал от охотников Западного оплота, и ворча, что, мол, чтобы лечить такого бестолкового парня, как я, нужен не только колдун, а еще и белошвейка — сшивать меня из тех кусочков, на которые меня рано или поздно изрубят орки. А мне было невероятно весело, потому что Энди напоил меня каким-то отваром, от которого боль почти не чувствовалась, зато хотелось смеяться от каждого его слова. И еще хотелось встать, попрыгать на постели или, еще лучше, побежать, найти того недобитого орка, который посмел меня ранить, и спустить с него шкуру живьем. Я был просто уверен, что у меня это получится. Но Энди почему-то моей уверенности не разделял. Он заставил меня выпить еще какой-то дряни, от которой я должен был заснуть, и сказал, что я не умру, только если буду лежать в постели несколько дней. Потом Энди ушел. Он, как всегда, боялся, что черный колдун его убьет, если узнает, что вместо изучения черной магии он занимается целительством. Я тут же воспользовался случаем, чтобы встать с постели, схватить меч и отправиться добивать недобитого орка, но тут вмешался Роксанд. Насильно уложить меня в постель он не мог, а объяснить мне, что бегать с только что зашитой раной не стоит, было практически невозможно. Единственное, что можно было услышать от меня в ответ на любые аргументы, было что-то вроде: «Если умру, значит, туда мне и дорога!» Но Роксанд все-таки добился своего, пообещав мне рассказать несколько историй, которые я так и не узнаю, если умру раньше времени. На самом деле история понадобилась всего одна, потому что потом отвар, которым напоил меня Энди, все-таки вогнал меня в сон.
— Мой сын Риалон, — начал Роксанд, — был гадким мальчишкой, совершенно не признававшим отцовскую волю. Он был таким с самого рождения и не изменился до самой моей смерти. Не знаю, каким он стал королем, но принцем был просто невыносимым. Но один из его необдуманных поступков, грозивший позором всему роду фаргордских королей, я все-таки сумел предотвратить, не без помощи черного колдуна, конечно. Когда Риалону исполнилось шестнадцать, его угораздило влюбиться в безродную девицу…
— А, история про любовь, — зевнул я. — Это же невыносимо скучно! Может, я лучше пойду? — Правда, попытку уйти я предпринял довольно вялую. Снотворное начинало действовать, и никуда идти не хотелось. К тому же Роксанд меня успокоил:
— Не бойся, любовные истории от меня ты услышишь еще не скоро, подрасти сначала. А в этой истории больше магии, чем любви. Девица, которую полюбил Риалон, была болотной ведьмой. Есть такие ведьмы, которые селятся на болотах и используют в своей магии болотные растения и еще что-то, что можно найти только там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95