Ты же вот, например, не станешь обходить всех поголовно и спрашивать мнение по каждому случаю, когда надо что-то предпринять сообща?
— Как кто определяет? Сам граф Вальк, конечно. Весь народ выбирал его, он и выражает его юлю.
— Ну-ну. Значит, та воля, что он изъявляет устами своих наместников — все та же общая воля, поскольку он избран всеми. Но что, если это не так? Разве не могут честолюбивые люди, жаждущие власти и почестей, сговориться и протолкнуть наверх кого-нибудь из своего числа?
На лице дезериона отразилось искреннее недоумение:
— Сговориться? Кто, зачем?.. Но хотя бы и сговорились — что с того? Слава и власть графа по праву принадлежит всем валькингам, всему народу. Все, что мы совершаем, делается по воле графа и во исполнение его предначертаний, которые суть замыслы всего народа — большинства, я имею в виду… И всем это нравится, кроме некоторых из числа дейлкарлов, которые желали бы подменить нашу мощь простым почитанием Империи и Колодца — и это при том, что язычники и миктонцы только ждут, чтобы мы передрались между собой! Неужели не ясно: царства рождаются и уходят, и будущее принадлежит нам, валькингам, потому что мы — едины! И в наше единство может влиться всякий, кто пожелает…
— А как насчет других народов? — Мелибоэ повел глазами вокруг. — Дозволено ли будет влиться в это замечательное единство, ну скажем, тем же карренцам?
— Кому, им?.. Помилуйте, господин мудрец, да они же мигом растлевают все, чего ни коснутся. Если откуда-нибудь воняет — значит, там побывали жители Двенадцати Городов. Нет, право же…
Плейандер взвился на ноги с невнятным рычанием. Никто не успел его остановить. Подлетев к дезериону, он сгреб его за шею и ударил в бок кинжалом — раз, другой, третий… Хлынула кровь, Люронн Младший издал булькающий звук и подломился в коленях. Эйрар увидел, как закатились его глаза. Плейандер стоял над ним, кривя рот и сжимая в руке окровавленный кинжал.
— Диад, убрать… это! — наконец выговорил карренец. — Где Висто?
Мелибоэ рассмеялся, но остальные молчали, не находя слов. Потом по одному разошлись.
Эйрару долго не удавалось уснуть… Рыбаки, намучившись за день, давно и крепко спали вокруг, ему же, напротив, напряжение битвы отозвалось возбуждением, не дававшим сомкнуть глаз. Он слышал, как вздыхал ветер в кронах деревьев, как щелкали крупные капли по краю плаща, натянутого на голову, а перед умственным взором в который раз проходили события дня. На время позабыв даже про войну, Эйрар силился разобраться в себе.
Что же с ним творилось?.. Карренка Эвадне в открытую пообещала идти за ним до конца — по счастью, мало кто обратил на это внимание в запале перед сражением. Теперь ее слова так и звучали у него в ушах, не давая заснуть. Верно, Эвадне была постарше его… но эта оливково-смуглая кожа и высокая грудь… как сладко было бы обнять ее… ой ли? Что-то заставило его мысленно отпрянуть и содрогнуться. Так, словно на ней лежало отвращающее заклятие. Заклятие совсем иного свойства, нежели то, которым Мелибоэ пытался связать ее с ним. Заклятие!.. Он с болью и горечью вспомнил, как сам творил приворотные чары, стараясь привлечь к себе… нет, имени он даже мысленно не произнесет… Он стал думать о магии и о том, что ни разу еще на его памяти она не приводила к добру. Взять хоть изменение внешности, благодаря которому Рогей проник в Мариаполь — и едва не погиб. Чары Мелибоэ, погубившие в метельную ночь Бритгальта и двоих его сыновей. Или злосчастная история с расколдованием кораблей на Вагее. И наконец… та ночь в Салмонессе, в замковой башне… нет, нет, слишком больно, не думать… могла ли вообще магия приносить добро? После битвы, в болоте, она спасла их от валькингов… но и тогда Мелибоэ предал тех, кто ему доверял. И если бы не гадание, которое он якобы предпринял, Эйрар тогда отправился бы в Салмонессу и… быть может, спас бы ее…
Эйрар перевернулся на другой бок и стал думать о том, не было ли какого волшебства замешано в давешнем споре с дезерионом. Да, было весьма похоже на то — и до чего скверный конец, даже для валькинга — умереть единственно из-за того, что Плейандер не нашелся ответить словами, только оружием!.. «И вообще, это был мой пленник; какое он имел право?» — запоздало возмутился Эйрар, начиная понемногу озлобляться сразу на всех карренцев. Несчастный Люронн не так уж сильно ошибся: было в них что-то неприятно грубое… подлое. Развязная болтовня Эвадне и все эти ласки, так легко расточаемые Эрбу. А Эвименес, не постеснявшийся угнать лошадей у гостеприимного Хольмунда! А… вот это, пожалуй, раздражало Эйрара сильнее всего: беспрестанное нежничанье Плейандера с Висто — зачем, интересно, парнишка понадобился ему после убийства дезериона?.. Собственно, Эйрар успел уже с сожалением понять — Висто был куда мельче, чем ему казалось когда-то. Ну да, услужливый, верный… как пудель, готовый бежать со всех ног на голос хозяина. Слуга из него неплохой, но друг — никудышный. Как, впрочем, и из Рогея. Смешно вспомнить, было время, он надеялся с ним подружиться. Теперь видел: во всем поведении мариоланца не только сквозило что-то холодное, отчужденное — у него словно и времени не было на друзей…
Да, так вот, стало быть, отчего Висто и не подумал спорить с ним из-за Гитоны. «Просто подружка…» — с еле заметным сарказмом сказал он о ней тогда в башне… и так легко согласился с ее решением отправиться к герцогу… и все-таки пришел к нему, Эйрару, и предупредил… Нет, Висто нет нужды в друге, ему нужен только хозяин.
Эйрар вдруг понял, что у него не было друзей. Настоящих друзей. Все хотели только брать у него, ничего не давая взамен. Нет друзей и, верно, не будет никогда. Неужели никогда?.. Эйрар продолжал беспокойно вертеться под плащом, пока до него не дошло, что это снова была та самая жалость к себе, та самая, недостойная мужчины, что отняла у него когда-то Гитону.
Нет, нет. Если Висто нравилось жить так, как он жил — его право. Хотя… до чего же противно. Люронн был прав: каждый человек живет среди подобных себе и должен соразмерять свою волю с желаниями других. Иначе будешь, как Плейандер, убивать из-за неосторожного слова… якшаться с мальчиками. Как герцог Роджер, не ведавший никакого закона, кроме собственных прихотей. Нет, снова не то; и на герцога все-таки сыскался закон, пусть неписанный, но от этого не менее сурово покаравший несправедливость, гордыню, жестокосердие, сопровождавшие его своеволие и разврат… То-то собственный народ отвернулся от герцога, когда на него обрушилась сперва вооруженная мощь Бриеллы, а потом и кинжал оскорбленной Мелины.
«За каждый ли грех этот закон карает столь же неотвратимо?.. — невольно подумалось Эйрару; неожиданная мысль заворожила. — За всякую, самую ничтожную провинность?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Как кто определяет? Сам граф Вальк, конечно. Весь народ выбирал его, он и выражает его юлю.
— Ну-ну. Значит, та воля, что он изъявляет устами своих наместников — все та же общая воля, поскольку он избран всеми. Но что, если это не так? Разве не могут честолюбивые люди, жаждущие власти и почестей, сговориться и протолкнуть наверх кого-нибудь из своего числа?
На лице дезериона отразилось искреннее недоумение:
— Сговориться? Кто, зачем?.. Но хотя бы и сговорились — что с того? Слава и власть графа по праву принадлежит всем валькингам, всему народу. Все, что мы совершаем, делается по воле графа и во исполнение его предначертаний, которые суть замыслы всего народа — большинства, я имею в виду… И всем это нравится, кроме некоторых из числа дейлкарлов, которые желали бы подменить нашу мощь простым почитанием Империи и Колодца — и это при том, что язычники и миктонцы только ждут, чтобы мы передрались между собой! Неужели не ясно: царства рождаются и уходят, и будущее принадлежит нам, валькингам, потому что мы — едины! И в наше единство может влиться всякий, кто пожелает…
— А как насчет других народов? — Мелибоэ повел глазами вокруг. — Дозволено ли будет влиться в это замечательное единство, ну скажем, тем же карренцам?
— Кому, им?.. Помилуйте, господин мудрец, да они же мигом растлевают все, чего ни коснутся. Если откуда-нибудь воняет — значит, там побывали жители Двенадцати Городов. Нет, право же…
Плейандер взвился на ноги с невнятным рычанием. Никто не успел его остановить. Подлетев к дезериону, он сгреб его за шею и ударил в бок кинжалом — раз, другой, третий… Хлынула кровь, Люронн Младший издал булькающий звук и подломился в коленях. Эйрар увидел, как закатились его глаза. Плейандер стоял над ним, кривя рот и сжимая в руке окровавленный кинжал.
— Диад, убрать… это! — наконец выговорил карренец. — Где Висто?
Мелибоэ рассмеялся, но остальные молчали, не находя слов. Потом по одному разошлись.
Эйрару долго не удавалось уснуть… Рыбаки, намучившись за день, давно и крепко спали вокруг, ему же, напротив, напряжение битвы отозвалось возбуждением, не дававшим сомкнуть глаз. Он слышал, как вздыхал ветер в кронах деревьев, как щелкали крупные капли по краю плаща, натянутого на голову, а перед умственным взором в который раз проходили события дня. На время позабыв даже про войну, Эйрар силился разобраться в себе.
Что же с ним творилось?.. Карренка Эвадне в открытую пообещала идти за ним до конца — по счастью, мало кто обратил на это внимание в запале перед сражением. Теперь ее слова так и звучали у него в ушах, не давая заснуть. Верно, Эвадне была постарше его… но эта оливково-смуглая кожа и высокая грудь… как сладко было бы обнять ее… ой ли? Что-то заставило его мысленно отпрянуть и содрогнуться. Так, словно на ней лежало отвращающее заклятие. Заклятие совсем иного свойства, нежели то, которым Мелибоэ пытался связать ее с ним. Заклятие!.. Он с болью и горечью вспомнил, как сам творил приворотные чары, стараясь привлечь к себе… нет, имени он даже мысленно не произнесет… Он стал думать о магии и о том, что ни разу еще на его памяти она не приводила к добру. Взять хоть изменение внешности, благодаря которому Рогей проник в Мариаполь — и едва не погиб. Чары Мелибоэ, погубившие в метельную ночь Бритгальта и двоих его сыновей. Или злосчастная история с расколдованием кораблей на Вагее. И наконец… та ночь в Салмонессе, в замковой башне… нет, нет, слишком больно, не думать… могла ли вообще магия приносить добро? После битвы, в болоте, она спасла их от валькингов… но и тогда Мелибоэ предал тех, кто ему доверял. И если бы не гадание, которое он якобы предпринял, Эйрар тогда отправился бы в Салмонессу и… быть может, спас бы ее…
Эйрар перевернулся на другой бок и стал думать о том, не было ли какого волшебства замешано в давешнем споре с дезерионом. Да, было весьма похоже на то — и до чего скверный конец, даже для валькинга — умереть единственно из-за того, что Плейандер не нашелся ответить словами, только оружием!.. «И вообще, это был мой пленник; какое он имел право?» — запоздало возмутился Эйрар, начиная понемногу озлобляться сразу на всех карренцев. Несчастный Люронн не так уж сильно ошибся: было в них что-то неприятно грубое… подлое. Развязная болтовня Эвадне и все эти ласки, так легко расточаемые Эрбу. А Эвименес, не постеснявшийся угнать лошадей у гостеприимного Хольмунда! А… вот это, пожалуй, раздражало Эйрара сильнее всего: беспрестанное нежничанье Плейандера с Висто — зачем, интересно, парнишка понадобился ему после убийства дезериона?.. Собственно, Эйрар успел уже с сожалением понять — Висто был куда мельче, чем ему казалось когда-то. Ну да, услужливый, верный… как пудель, готовый бежать со всех ног на голос хозяина. Слуга из него неплохой, но друг — никудышный. Как, впрочем, и из Рогея. Смешно вспомнить, было время, он надеялся с ним подружиться. Теперь видел: во всем поведении мариоланца не только сквозило что-то холодное, отчужденное — у него словно и времени не было на друзей…
Да, так вот, стало быть, отчего Висто и не подумал спорить с ним из-за Гитоны. «Просто подружка…» — с еле заметным сарказмом сказал он о ней тогда в башне… и так легко согласился с ее решением отправиться к герцогу… и все-таки пришел к нему, Эйрару, и предупредил… Нет, Висто нет нужды в друге, ему нужен только хозяин.
Эйрар вдруг понял, что у него не было друзей. Настоящих друзей. Все хотели только брать у него, ничего не давая взамен. Нет друзей и, верно, не будет никогда. Неужели никогда?.. Эйрар продолжал беспокойно вертеться под плащом, пока до него не дошло, что это снова была та самая жалость к себе, та самая, недостойная мужчины, что отняла у него когда-то Гитону.
Нет, нет. Если Висто нравилось жить так, как он жил — его право. Хотя… до чего же противно. Люронн был прав: каждый человек живет среди подобных себе и должен соразмерять свою волю с желаниями других. Иначе будешь, как Плейандер, убивать из-за неосторожного слова… якшаться с мальчиками. Как герцог Роджер, не ведавший никакого закона, кроме собственных прихотей. Нет, снова не то; и на герцога все-таки сыскался закон, пусть неписанный, но от этого не менее сурово покаравший несправедливость, гордыню, жестокосердие, сопровождавшие его своеволие и разврат… То-то собственный народ отвернулся от герцога, когда на него обрушилась сперва вооруженная мощь Бриеллы, а потом и кинжал оскорбленной Мелины.
«За каждый ли грех этот закон карает столь же неотвратимо?.. — невольно подумалось Эйрару; неожиданная мысль заворожила. — За всякую, самую ничтожную провинность?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113