Привратник очень удивился такому приказанию, однако, поспешно одевшись, отправился со своей связкой ключей к королю. Сперва он открыл галерею, через которую проходили в зал Штатов. Каково же было удивление Карла, когда тот увидел, что все стены галереи обиты черным!
– Кто приказал обить эти стены? – гневно спросил король.
– Никто, государь, насколько я знаю, – отвечал испуганный привратник. – В последний раз, когда по моему распоряжению эту галерею подметали, она была, как и всегда, обшита темным дубом… Конечно, эта обивка не из придворного хранилища.
Быстро шагавший король прошел уже больше половины галереи. Граф и привратник следовали за ним, а доктор несколько отстал, раздумывая, что ему делать. Остаться в одиночестве он, по правде сказать, боялся, но также боялся и последствий такого глупого, в сущности, приключения.
– Не идите дальше, государь! – воскликнул привратник. – Клянусь Богом, тут замешалось колдовство. В эти часы, после кончины ее величества королевы, говорят, она сама прогуливается по этой галерее… Да помилует нас Господь!
– Остановитесь, государь, – в свою очередь, воскликнул граф де Браге. – Разве вы не слышите странный шум, доносящийся из зала? Кто знает, каким опасностям может подвергнуться Ваше величество!
– Государь, – сказал Баумгартен, когда свеча его погасла от порыва ветра, – позвольте мне, по крайней мере, сходить за стражей.
– Войдем, – сказал король твердым голосом, останавливаясь перед дверьми большого зала. – Открывай скорее!
При этом он толкнул дверь ногою, и звук, повторенный эхом сводов, ранесся по галерее, как пушечный выстрел.
Привратник дрожал так сильно, что никак не мог вставить ключ в замочную скважину.
– Старый солдат, а дрожит! – сказал король, пожимая плечами. – Граф, откройте вы эту дверь.
– Государь, – ответил де Браге, невольно пятясь назад. – Прикажите мне идти под выстрелы датских или немецких пушек, и я не колеблясь исполню приказание Вашего величества, но вы требуете, чтобы я бросил вызов самому аду!
Король вырвал ключ из рук привратника.
– Вижу, – сказал он с заметным презрением в голосе, – что это касается одного меня! – И, прежде чем свита успела удержать его, он открыл тяжелую дубовую дверь и вошел в большой зал, проговорив при этом: "С Божьей помощью!" Спутники его, несмотря на свой страх, не то из любопытства, не то считая невозможным оставить короля одного, последовали за ним.
Большой зал оказался освещенным множеством факелов. Вместо старинных обоев на стенах висела черная драпировка, однако вокруг них, как и всегда, красовались трофеи побед Густава Адольфа: немецкие, датские и русские знамена. Стоявшие же по углам шведские флаги были покрыты черным крепом.
В зале проходило многолюдное собрание. Множество бледных человеческих лиц на черном фоне драпировки казались светящимися и так ослепляли глаза, что из четырех свидетелей этой поразительной сцены ни один не узнал между ними знакомого ему лица. Так актер перед многочисленной публикой видит только безликую массу, никого среди нее не различая.
На высоком троне, с которого король обычно проводил собрание Штатов,, лежало окровавленное тело в королевских регалиях. Справа от него стоял ребенок в короне и со скипетром в руке, а слева на трон опирался какой-то пожилой человек. На нем была парадная мантия, такая, какую носили прежние правители Швеции до того времени, как Ваза провозгласил ее королевством. Напротив трона за столом, покрытым огромными фолиантами, восседали несколько лиц в длинных черных одеяниях, повидимому, судьи. Среди зала возвышалась обтянутая черным крепом плаха, а возле нее лежал топор.
Никто в этом нечеловеческом собрании, казалось, не замечал Карла и его спутников. При входе в зал они сперва слышали только невнятный говор, среди которого ухо не различало ни одного раздельного слова; потом старший из судей, исполнявший, по-видимому, обязанности председателя, встал и три раза ударил рукою по одному из развернутых перед ним фолиантов. Сразу же воцарилось глубокое молчание. Несколько богато одетых молодых людей с аристократической осанкой и со связанными сзади руками вошли в зал через дверь, противоположную той, которую открыл Карл XI. Шедший вслед за ними человек, видимо, отличающийся недюжинной силой, держал в своих руках концы веревок, связывавших им руки. Тот, кто был впереди всех – вероятно, самый главный из осужденных, – остановился среди зала перед плахой и бросил на нее гордо-презрительный взгляд. В ту же минуту мертвец на троне судорожно вздрогнул, и свежая струя крови, полилась из его раны. Молодой человек, став на колени, опустил голову… Блеснул в воздухе и тотчас же опустился со зловещим звуком топор. Поток крови брызнул до самого возвышения и смешался с кровью мертвеца; голова, подпрыгнув несколько раз на окровавленном полу, докатилась до ног Карла XI и запачкала их кровью.
Пораженный всем, что видел, до этой минуты тот молчал, но ужасное зрелище развязало ему язык. Король сделал несколько шагов к возвышению и, обращаясь к фигуре, облаченной в парадную мантию правителя, твердо проговорил:
– Если ты от Бога, говори, если же от дьявола, оставь нас в покое!
Призрак ответил ему медленно, торжественным голосом:
– Король Карл! Кровь эта прольется не в твое царствование… (тут голос сделался менее внятным), но через четыре царствования, в пятое. Горе, горе, горе роду Густава Вазы!
После этих слов все фигуры начали бледнеть, а потом и совсем исчезли, факелы погасли, а на стенах вместо черной ткани появились старинные обои. Некоторое время еще слышался какой-то мелодический шум, напоминавший, по словам одного из свидетелей, шелест ветерка между листьями, а по мнению другого, звук лопающихся струн во время настраивания арфы. Что же касается продолжительности явления, то все одинаково оценили ее приблизительно в десять минут.
Траурные драпировки, отрубленная голова, потоки крови, разлившиеся по полу, – все исчезло вместе с призраками, и только королевская туфля сохранила кровавое пятно, которое должно было напоминать Карлу о событиях этой достопамятной ночи, если бы он мог когда-нибудь их забыть.
Вернувшись в свой кабинет, король приказал сделать подробное описание всего, что они видели, подписал его сам и потребовал подписи своих трех спутников. Самые тщательные предосторожности для скрытия от общества и народа содержания этого странного документа ни к чему не привели, и он стал известным еще при жизни Карла XI. Эта запись до сих пор хранится в государственных архивах Швеции. Интересна сделанная рукою короля приписка:
"Если то, что рассказано здесь мною за моею подписью, не есть точная, несомненная истина, я отказываюсь от всякой надежды на лучшую жизнь, сколько-нибудь заслуженную, быть может, мною некоторыми добрыми делами, главным же образом, моими усилиями способствовать благоденствию моего народа и поддерживать религию моих предков".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– Кто приказал обить эти стены? – гневно спросил король.
– Никто, государь, насколько я знаю, – отвечал испуганный привратник. – В последний раз, когда по моему распоряжению эту галерею подметали, она была, как и всегда, обшита темным дубом… Конечно, эта обивка не из придворного хранилища.
Быстро шагавший король прошел уже больше половины галереи. Граф и привратник следовали за ним, а доктор несколько отстал, раздумывая, что ему делать. Остаться в одиночестве он, по правде сказать, боялся, но также боялся и последствий такого глупого, в сущности, приключения.
– Не идите дальше, государь! – воскликнул привратник. – Клянусь Богом, тут замешалось колдовство. В эти часы, после кончины ее величества королевы, говорят, она сама прогуливается по этой галерее… Да помилует нас Господь!
– Остановитесь, государь, – в свою очередь, воскликнул граф де Браге. – Разве вы не слышите странный шум, доносящийся из зала? Кто знает, каким опасностям может подвергнуться Ваше величество!
– Государь, – сказал Баумгартен, когда свеча его погасла от порыва ветра, – позвольте мне, по крайней мере, сходить за стражей.
– Войдем, – сказал король твердым голосом, останавливаясь перед дверьми большого зала. – Открывай скорее!
При этом он толкнул дверь ногою, и звук, повторенный эхом сводов, ранесся по галерее, как пушечный выстрел.
Привратник дрожал так сильно, что никак не мог вставить ключ в замочную скважину.
– Старый солдат, а дрожит! – сказал король, пожимая плечами. – Граф, откройте вы эту дверь.
– Государь, – ответил де Браге, невольно пятясь назад. – Прикажите мне идти под выстрелы датских или немецких пушек, и я не колеблясь исполню приказание Вашего величества, но вы требуете, чтобы я бросил вызов самому аду!
Король вырвал ключ из рук привратника.
– Вижу, – сказал он с заметным презрением в голосе, – что это касается одного меня! – И, прежде чем свита успела удержать его, он открыл тяжелую дубовую дверь и вошел в большой зал, проговорив при этом: "С Божьей помощью!" Спутники его, несмотря на свой страх, не то из любопытства, не то считая невозможным оставить короля одного, последовали за ним.
Большой зал оказался освещенным множеством факелов. Вместо старинных обоев на стенах висела черная драпировка, однако вокруг них, как и всегда, красовались трофеи побед Густава Адольфа: немецкие, датские и русские знамена. Стоявшие же по углам шведские флаги были покрыты черным крепом.
В зале проходило многолюдное собрание. Множество бледных человеческих лиц на черном фоне драпировки казались светящимися и так ослепляли глаза, что из четырех свидетелей этой поразительной сцены ни один не узнал между ними знакомого ему лица. Так актер перед многочисленной публикой видит только безликую массу, никого среди нее не различая.
На высоком троне, с которого король обычно проводил собрание Штатов,, лежало окровавленное тело в королевских регалиях. Справа от него стоял ребенок в короне и со скипетром в руке, а слева на трон опирался какой-то пожилой человек. На нем была парадная мантия, такая, какую носили прежние правители Швеции до того времени, как Ваза провозгласил ее королевством. Напротив трона за столом, покрытым огромными фолиантами, восседали несколько лиц в длинных черных одеяниях, повидимому, судьи. Среди зала возвышалась обтянутая черным крепом плаха, а возле нее лежал топор.
Никто в этом нечеловеческом собрании, казалось, не замечал Карла и его спутников. При входе в зал они сперва слышали только невнятный говор, среди которого ухо не различало ни одного раздельного слова; потом старший из судей, исполнявший, по-видимому, обязанности председателя, встал и три раза ударил рукою по одному из развернутых перед ним фолиантов. Сразу же воцарилось глубокое молчание. Несколько богато одетых молодых людей с аристократической осанкой и со связанными сзади руками вошли в зал через дверь, противоположную той, которую открыл Карл XI. Шедший вслед за ними человек, видимо, отличающийся недюжинной силой, держал в своих руках концы веревок, связывавших им руки. Тот, кто был впереди всех – вероятно, самый главный из осужденных, – остановился среди зала перед плахой и бросил на нее гордо-презрительный взгляд. В ту же минуту мертвец на троне судорожно вздрогнул, и свежая струя крови, полилась из его раны. Молодой человек, став на колени, опустил голову… Блеснул в воздухе и тотчас же опустился со зловещим звуком топор. Поток крови брызнул до самого возвышения и смешался с кровью мертвеца; голова, подпрыгнув несколько раз на окровавленном полу, докатилась до ног Карла XI и запачкала их кровью.
Пораженный всем, что видел, до этой минуты тот молчал, но ужасное зрелище развязало ему язык. Король сделал несколько шагов к возвышению и, обращаясь к фигуре, облаченной в парадную мантию правителя, твердо проговорил:
– Если ты от Бога, говори, если же от дьявола, оставь нас в покое!
Призрак ответил ему медленно, торжественным голосом:
– Король Карл! Кровь эта прольется не в твое царствование… (тут голос сделался менее внятным), но через четыре царствования, в пятое. Горе, горе, горе роду Густава Вазы!
После этих слов все фигуры начали бледнеть, а потом и совсем исчезли, факелы погасли, а на стенах вместо черной ткани появились старинные обои. Некоторое время еще слышался какой-то мелодический шум, напоминавший, по словам одного из свидетелей, шелест ветерка между листьями, а по мнению другого, звук лопающихся струн во время настраивания арфы. Что же касается продолжительности явления, то все одинаково оценили ее приблизительно в десять минут.
Траурные драпировки, отрубленная голова, потоки крови, разлившиеся по полу, – все исчезло вместе с призраками, и только королевская туфля сохранила кровавое пятно, которое должно было напоминать Карлу о событиях этой достопамятной ночи, если бы он мог когда-нибудь их забыть.
Вернувшись в свой кабинет, король приказал сделать подробное описание всего, что они видели, подписал его сам и потребовал подписи своих трех спутников. Самые тщательные предосторожности для скрытия от общества и народа содержания этого странного документа ни к чему не привели, и он стал известным еще при жизни Карла XI. Эта запись до сих пор хранится в государственных архивах Швеции. Интересна сделанная рукою короля приписка:
"Если то, что рассказано здесь мною за моею подписью, не есть точная, несомненная истина, я отказываюсь от всякой надежды на лучшую жизнь, сколько-нибудь заслуженную, быть может, мною некоторыми добрыми делами, главным же образом, моими усилиями способствовать благоденствию моего народа и поддерживать религию моих предков".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100