Чествовали кузнецов и итайцев, дружину посадскую и людей Мафии. Кое-где поднимались чаши и за нечисть, но таких было немного.
Зуб, придя в расположение духа необычайно благодушное, решил сперва отправить нечисти приглашение на праздник, да Седобород отговорил.
— Лучше отправь им в леса обозы, полные бочонков пива, баранины жареной да вина франзонского. Они, нечисть, тем и сдовольствуются.
Сказано — сделано. Ушли на заимку к гоблину десять обозов снеди всякой. У Сичкаря от такого аж слеза навернулась. Кровавая слезища, что является признаком здорового аппетита. Вспомнил он даже, как когда-то вытащил мальчонку одного из болотной топи. Было это давно, мальчуган тот теперь старый стал, в совете посадском заседал за главного и звался Зубом.
Гоблин всё же на праздник пожаловал. Но пировал лишь день. Потом вернулся на заимку, где нечисть вовсю пировала, сел в сторонке и пиво потягивал, мухомором солевым закусывая.
Вскоре присоединился к нему и Сичкарь.
— Дело сделано, да только жить по-старому теперь никто не будет, — изрек Партайгеноссе, плеснул в угли костерка пены пивной в честь брата старшего, Чер-Туя, и затянул песнь.
— Солнышко мое, солнышко лесное, где, в каких краях, встречусь я с тобою... А Ролосс-то у меня в денщиках теперь ходит, — заметил Сичкарь и снова завыл песнь про солнышко.
Гоблин диву давался — нечисть главная в ностальгии пребывала!
Наковальня и Донд после битвы успокоились лишь тогда, когда разнесли в щепки кабак Жадюги. Жадюга жив остался совершенно случайно, но после случая такого в Посаде его никто больше не видел. Говорят, подался он во Франзонию и служит там в кабаке мелком посудомоем. На празднике Донд и Наковальня вместе сидели. Глядя на это, кузнецы и люди Мафии вперемешку уселись за столы праздничные.
А после четвертой или пятой кружки браги брататься стали мастера железа и мастера интриг и боя тайного. Правда, сам М. Уолт на празднике не присутствовал. После разговора с Комер-саном и Седобородом засел он за отчет срочный, который надлежало отправить как можно быстрее на остров Цисилию. В отчете том указывал М. Уолт на пару обстоятельств, на которые руководство Синдиката должно обратить внимание. Помимо этого, М. Уолт прямо называл виновника всей заварушки и просил у руководства Синдиката разрешение на принятие особых мер в отношении означенного человека.
Яром и Пустолоб возгордились, весь Посад их на руках носил. Девицы красные с ума сходили от дружинников статных, а отцы их седобородые лишь посмеивались над истомой такой.
Что же касается Лада, то он, приняв поздравления совета и низко поклонившись люду посадскому за честь оказанную, сидел на празднике громком и глаз не сводил с жены своей, Гадины. А она-то, она как на него смотрела! Когда пришел час положенный, женщины пошли в пляс задорный на площади, и Гадина лебедем белым проплывала перед Ладом своим. Улыбалась ему, дразнила...
Седобород и Комер-сан, устроив праздник сей, удалились в избу чародея и занялись просмотром бумаг из обоза вражьего. И в который раз, глядя на бумаги, говорил Комер-сан с печалью:
— Ах, Крут Макди, Крут Макди. Куда же тебя жадность завела.
— Это еще не конец, — кряхтел Седобород. — Этот мерзавец так просто не отступится... Ворон мой весточку принес. Мол, просит Макди нас с тобой о встрече тайной. Не знаю, что и ответить нахальнику.
— Я бы смог ему объяснить, — вздыхал Комер-сан. — Да вот успею ли? М. Уолт уже отчет на остров отправил...
— Да-а, — протянул Седобород. — Не позавидуешь Макди. Мафия строго карает отступников... Но не об этом должны мы думать. Надо Посад к жизни новой готовить. Как бы мы ни боялись перемен, а они уже здесь... Надо же, вместе с нечистью победу одержали!.. Да и Гадина чего стоит...
— Перемен бояться не надо, — соглашался Комер-сан, и его хитрые глазки с прищуром глядели на Седоборода...
А над градом торговым закат плыл. Время наступало тайное, но люд посадский не спешил по домам и кабакам. Ночи никто не боялся, уважали посадские ночь. И сегодня, когда костры праздничные до небес пламя кидали, отгоняя темень от веселья людского, вспоминали люди дела старины минувшей и предков своих, что глядят с небес на нас с улыбкой печальной. Ведь только на закате, когда последний луч солнца пробежит по глади озера лесного и отразится на воде дорожка зеленая, улыбка предков становится ближе нам, и мы чувствуем тепло ее...
ДЕЛА ЗАМОРСКИЕ
Пролог
Душной летней ночью приснился Ладу сон чудной. Будто сидит он маленький в бане. Вокруг тени какие-то. Березовыми веничками жар нагоняют да приговаривают:
— Будет Ладушка здоров, здоров и силен. Будет Ладушка умен, умен и сметлив. Будет Ладушка сам по себе, на беду ли другим, на счастье ли...
Тут приблизилась к нему, мальцу несмышленому, голова нечисти невиданной — рыло свиное, глаза как у хорька, борода переплетена, что корни дуба столетнего, — пойди, найди концы! А на лбу — рога коровьи. Ухмыляется рожа бесовская, зубы кривые да острые скалит. Лад, не будь дурак, взял и плюнул в морду окаянную. Загоготала рожа отвратная, затрясла бородой огромной. Тут-то Лад и схватил беса главного за волосы седые, да как дернет изо всех своих маленьких сил. А рожа бесовская еще громче хохочет...
Проснулся Лад в поту холодном. Пошарил рукой по полу, нашел чарку с рассолом капусты квашеной. Жена милая, Гадина добрая, позаботилась. Чтоб похмелье мужу голову не сильно ломило, поставила возле кровати чарку-то. Унял дрожь Лад, выпил рассол.
Вот оно значит как было, подумал. Видать, правду старухи по базарам несут. Дернул-таки я Чер-Туя за бороду.
— И не сомневайся.
Выронил Лад чашку на пол, глаза протер. Огляделся. Нет никого в спальне.
— Утром скажешь Седобороду, идут в Посад гости заморские. Лица светлы у них, а мыслишки-то темные.
— Кто здесь? — тихо спросил Лад.
— А нет никого. Слова мои Седобороду передай. А теперь спи.
С тем и уснул Лад.
Глава 1
М. Уолт просматривал почту. Биржевые сводки его не интересовали. А вот новости из главного штаба Синдиката наводили на мысли тревожные.
Секретарша Стелла подала шефу кофе крепкий.
Напиток сей в Посаде не был популярен. Горький отвар черных молотых зерен пришелся по вкусу немногим. Вот хундустанцы употребляли его в больших количествах. Они имели монополию на торговлю кофе. А раз товар спросом не пользуется, на складах годами лежит, так чего же добру пропадать? Вот и пьют хундустанцы кофе, как мужики посадские брагу меловую — литрами, ведрами, а когда и бочками. Оттого хундустанцы спокойного сна не ведают.
М. Уолт выпил кофе, закурил сигару, в Посад контрабандой доставленную, и вызвал к себе Донда.
Со дня битвы, в которой посадские отстояли независимость торговую, минул почти год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Зуб, придя в расположение духа необычайно благодушное, решил сперва отправить нечисти приглашение на праздник, да Седобород отговорил.
— Лучше отправь им в леса обозы, полные бочонков пива, баранины жареной да вина франзонского. Они, нечисть, тем и сдовольствуются.
Сказано — сделано. Ушли на заимку к гоблину десять обозов снеди всякой. У Сичкаря от такого аж слеза навернулась. Кровавая слезища, что является признаком здорового аппетита. Вспомнил он даже, как когда-то вытащил мальчонку одного из болотной топи. Было это давно, мальчуган тот теперь старый стал, в совете посадском заседал за главного и звался Зубом.
Гоблин всё же на праздник пожаловал. Но пировал лишь день. Потом вернулся на заимку, где нечисть вовсю пировала, сел в сторонке и пиво потягивал, мухомором солевым закусывая.
Вскоре присоединился к нему и Сичкарь.
— Дело сделано, да только жить по-старому теперь никто не будет, — изрек Партайгеноссе, плеснул в угли костерка пены пивной в честь брата старшего, Чер-Туя, и затянул песнь.
— Солнышко мое, солнышко лесное, где, в каких краях, встречусь я с тобою... А Ролосс-то у меня в денщиках теперь ходит, — заметил Сичкарь и снова завыл песнь про солнышко.
Гоблин диву давался — нечисть главная в ностальгии пребывала!
Наковальня и Донд после битвы успокоились лишь тогда, когда разнесли в щепки кабак Жадюги. Жадюга жив остался совершенно случайно, но после случая такого в Посаде его никто больше не видел. Говорят, подался он во Франзонию и служит там в кабаке мелком посудомоем. На празднике Донд и Наковальня вместе сидели. Глядя на это, кузнецы и люди Мафии вперемешку уселись за столы праздничные.
А после четвертой или пятой кружки браги брататься стали мастера железа и мастера интриг и боя тайного. Правда, сам М. Уолт на празднике не присутствовал. После разговора с Комер-саном и Седобородом засел он за отчет срочный, который надлежало отправить как можно быстрее на остров Цисилию. В отчете том указывал М. Уолт на пару обстоятельств, на которые руководство Синдиката должно обратить внимание. Помимо этого, М. Уолт прямо называл виновника всей заварушки и просил у руководства Синдиката разрешение на принятие особых мер в отношении означенного человека.
Яром и Пустолоб возгордились, весь Посад их на руках носил. Девицы красные с ума сходили от дружинников статных, а отцы их седобородые лишь посмеивались над истомой такой.
Что же касается Лада, то он, приняв поздравления совета и низко поклонившись люду посадскому за честь оказанную, сидел на празднике громком и глаз не сводил с жены своей, Гадины. А она-то, она как на него смотрела! Когда пришел час положенный, женщины пошли в пляс задорный на площади, и Гадина лебедем белым проплывала перед Ладом своим. Улыбалась ему, дразнила...
Седобород и Комер-сан, устроив праздник сей, удалились в избу чародея и занялись просмотром бумаг из обоза вражьего. И в который раз, глядя на бумаги, говорил Комер-сан с печалью:
— Ах, Крут Макди, Крут Макди. Куда же тебя жадность завела.
— Это еще не конец, — кряхтел Седобород. — Этот мерзавец так просто не отступится... Ворон мой весточку принес. Мол, просит Макди нас с тобой о встрече тайной. Не знаю, что и ответить нахальнику.
— Я бы смог ему объяснить, — вздыхал Комер-сан. — Да вот успею ли? М. Уолт уже отчет на остров отправил...
— Да-а, — протянул Седобород. — Не позавидуешь Макди. Мафия строго карает отступников... Но не об этом должны мы думать. Надо Посад к жизни новой готовить. Как бы мы ни боялись перемен, а они уже здесь... Надо же, вместе с нечистью победу одержали!.. Да и Гадина чего стоит...
— Перемен бояться не надо, — соглашался Комер-сан, и его хитрые глазки с прищуром глядели на Седоборода...
А над градом торговым закат плыл. Время наступало тайное, но люд посадский не спешил по домам и кабакам. Ночи никто не боялся, уважали посадские ночь. И сегодня, когда костры праздничные до небес пламя кидали, отгоняя темень от веселья людского, вспоминали люди дела старины минувшей и предков своих, что глядят с небес на нас с улыбкой печальной. Ведь только на закате, когда последний луч солнца пробежит по глади озера лесного и отразится на воде дорожка зеленая, улыбка предков становится ближе нам, и мы чувствуем тепло ее...
ДЕЛА ЗАМОРСКИЕ
Пролог
Душной летней ночью приснился Ладу сон чудной. Будто сидит он маленький в бане. Вокруг тени какие-то. Березовыми веничками жар нагоняют да приговаривают:
— Будет Ладушка здоров, здоров и силен. Будет Ладушка умен, умен и сметлив. Будет Ладушка сам по себе, на беду ли другим, на счастье ли...
Тут приблизилась к нему, мальцу несмышленому, голова нечисти невиданной — рыло свиное, глаза как у хорька, борода переплетена, что корни дуба столетнего, — пойди, найди концы! А на лбу — рога коровьи. Ухмыляется рожа бесовская, зубы кривые да острые скалит. Лад, не будь дурак, взял и плюнул в морду окаянную. Загоготала рожа отвратная, затрясла бородой огромной. Тут-то Лад и схватил беса главного за волосы седые, да как дернет изо всех своих маленьких сил. А рожа бесовская еще громче хохочет...
Проснулся Лад в поту холодном. Пошарил рукой по полу, нашел чарку с рассолом капусты квашеной. Жена милая, Гадина добрая, позаботилась. Чтоб похмелье мужу голову не сильно ломило, поставила возле кровати чарку-то. Унял дрожь Лад, выпил рассол.
Вот оно значит как было, подумал. Видать, правду старухи по базарам несут. Дернул-таки я Чер-Туя за бороду.
— И не сомневайся.
Выронил Лад чашку на пол, глаза протер. Огляделся. Нет никого в спальне.
— Утром скажешь Седобороду, идут в Посад гости заморские. Лица светлы у них, а мыслишки-то темные.
— Кто здесь? — тихо спросил Лад.
— А нет никого. Слова мои Седобороду передай. А теперь спи.
С тем и уснул Лад.
Глава 1
М. Уолт просматривал почту. Биржевые сводки его не интересовали. А вот новости из главного штаба Синдиката наводили на мысли тревожные.
Секретарша Стелла подала шефу кофе крепкий.
Напиток сей в Посаде не был популярен. Горький отвар черных молотых зерен пришелся по вкусу немногим. Вот хундустанцы употребляли его в больших количествах. Они имели монополию на торговлю кофе. А раз товар спросом не пользуется, на складах годами лежит, так чего же добру пропадать? Вот и пьют хундустанцы кофе, как мужики посадские брагу меловую — литрами, ведрами, а когда и бочками. Оттого хундустанцы спокойного сна не ведают.
М. Уолт выпил кофе, закурил сигару, в Посад контрабандой доставленную, и вызвал к себе Донда.
Со дня битвы, в которой посадские отстояли независимость торговую, минул почти год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73