– Я буду скучать по тебе, – с нежностью произнес он.
– Я тоже. – Мириэл натянуто улыбнулась, желая одного – чтобы он скорей ушел и оставил ее одну, но потом, устыдясь своих мыслей, тоже погладила его по лицу. Он ласкал ее пальцы и осыпал их поцелуями.
– Ты – мое сокровище. Если б я мог, обязательно поехал бы с тобой.
– Знаю. – И поскольку такое было невозможно, она постаралась придать голосу оттенок великодушия и убедительности.
Роберт вскоре ушел, напоследок еще раз выразив сожаление по поводу расставания. Сокрушался он искренне, но думал уже о делах. Он вызвался проводить ее до Бостона, потому что намеревался завербовать новых заказчиков на территории, оказавшейся без хозяина в связи с недавней кончиной Мориса де Лаполя. Нужно было хватать добычу, пока другие не подцепили ее на крючки.
Сама Мириэл направлялась в Труа, на большую ярмарку тканей, устраиваемую по случаю дня святого Иоанна. Это было не то торжище, которое следовало посещать каждый год, но она считала, что время от времени показываться там необходимо. И к тому же ей хотелось попутешествовать. В ней проснулся мятущийся дух, как у перелетной птицы, рвущейся по осени на юг.
Мириэл попрощалась с Робертом на внутреннем дворе гостиницы и вернулась в комнату на верхнем этаже, чтобы уложить вещи. Морщась, она взяла в руки Псалтырь – дорогой красивый подарок с посвящением, свидетельствующий о том, сколь сильно Роберт дорожит ею, и потому тяготивший ее, как оковы, ибо она знала, что не достойна такого внимания.
Ей с трудом удавалось делать вид, будто она не изменилась, когда один-единственный вечер навсегда перевернул все ее представления о самой себе. Она пыталась изгнать воспоминания о том вечере, старалась сосредоточиться на работе и быть хорошей женой Роберту. И внешне это удавалось. Только она одна ведала, какой хаос творится в ее душе. Господи, если б Николас знал, сколь сильное томление он пробудил в ней. А может, он и знает. Может, и сам томится. Она убеждала себя, что со временем острота желания притупится, работа и домашние заботы заглушат боль. Но вот вряд ли они приведут ее в чувство, ибо теперь по-настоящему чувствовать она могла только рядом с Николасом.
Уолтер и Сэмюэль отнесли ее дорожный сундук на причал, и она взошла на борт «Пандоры», груженной тюками шерсти и рулонами ткани. Корабль Николаса, с дрожью думала она, шагая по палубе к кормовой надстройке. И хотя капитаном был не он сам, а его первый помощник, Мартин Вудкок, присутствие Николаса ощущалось во всем – ив скрипе дерева, и в алом флаге, развевавшемся на одной из деревянных башенок.
Мартин Вудкок подошел поприветствовать ее. Его вытянутое приятное лицо светилось улыбкой. Нагнувшись, он потрепал Уилла по шерстке, и песик закружил у его ног, заливаясь радостным лаем.
– А-а, значит, помнишь меня, малыш, – усмехнулся Мартин и посмотрел на Мириэл. – Из последней поездки я такого же привез своей жене. Она, как увидела песика первый раз, просто обезумела от восторга, потом день и ночь мне нудила, умоляя купить такого же. Правда, сам я, – добавил он, – предпочитаю собак покрупнее. А то этого и проглотить недолго.
– Мне он вполне подходит, господин Вудкок, – вступилась за Уилла Мириэл. – А недостаток роста он возмещает отвагой.
– Не сомневаюсь. Я вовсе не хотел опорочить малыша. Просто таких собачек разводят для забавы – чтобы всюду таскать за собой. Они не приспособлены долго бежать рядом с всадником.
– Собачки для женщин, – с улыбкой сказала Мириэл и затем поинтересовалась беспечным тоном о том, как поживает Николас.
– Был вполне здоров, когда мы виделись с ним в последний раз, госпожа. Некоторое время назад заказал еще один корабль и сейчас забирает его из Антверпена.
– Еще один корабль? – Она удивленно вскинула брови.
Моряк улыбнулся:
– У господина Николаса нет дома на земле, нет ни семьи, ни родственников. Поэтому весь доход он вкладывает в свое дело.
– И не испытывает потребности в обществе других людей?
Мартин подергал свою бороду.
– От случая к случаю он ужинает со мной и моей женой, когда мы в порту, – отвечал он. – Есть еще заказчики, как вы и ваш супруг, которые порой помогают ему скрасить одиночество.
Мириэл зарделась. Если б только он знал, как она скрашивает его одиночество. Но потом в ней взбрыкнул озорной бесенок, и она добавила:
– Я как-то видела его с рыжеволосой женщиной. Вот и подумала, может, он женился.
Мартин кашлянул и глянул на свои башмаки. Было ясно, что ему известно про Магдалену, но он не готов обсуждать ее с заказчиками Николаса.
– Нет, госпожа. Он повенчан только со своими кораблями. – С этими словами он удалился, сославшись на то, что ему нужно готовить судно к отплытию.
Вздохнув в смятении, Мириэл отправилась в трюм проверять свой груз. Уилл семенил рядом. Пора выбросить Николаса из головы, рассуждала она. Бессмысленно думать о нем или о том, как могла бы сложиться ее жизнь, если б она пошла другой дорогой. Она только мучит себя, заводя разговор о нем и его любовнице. Глядя на тюки, которые в дорогу специально обшили грубой мешковиной, она призналась себе, что в этом самоистязании есть некое утешение. Когда она мысленно произносит его имя и вызывает в памяти его образ, все ее существо заливает щемящая радость, сердце екает, а в лоне появляется сладостное томление, порожденное отнюдь не грубыми ласками Роберта. Даже узник, заточенный в подземелье, имеет право мечтать, чтобы жизнь не казалась невыносимой.
* * *
Ярмарка тканей в Шампани была воистину грандиозным торжищем, не шедшим ни в какое сравнение с подобными ярмарками, устраиваемыми в Стамфорде, Линкольне и Бостоне. Мириэл целый день бродила меле лотков и лавок, но все так и не обошла. Товары расхваливали на пятидесяти языках. Торговцы из Венеции и Флоренции предлагали рулоны шелка, переливавшегося на свету, словно жидкое золото. Торговцы из Ломбардии и Генуи обменивали на ткани квасцы и пряности. Русые новгородские купцы в одеждах древних викингов вели переговоры с худосочными темноглазыми торговцами с берегов Нила, привезшими на ярмарку стекло и хлопок.
Часть своего сукна Мириэл продала за деньги, остальное обменяла на шелк и хлопок, которые должны были принести ей большую прибыль. Прохладные на ощупь богатые восточные и средиземноморские ткани завораживали глаз и ласкали руку. Мириэл знала нескольких состоятельных горожан в Линкольне и Ноттингеме, которые не смогут устоять перед соблазном. В том числе и она сама. Для себя она уже выбрала отрез красно-золотистого дамаста на платье и рулон итальянского кремового шелка для нижнего белья.
Сословие торговцев на ярмарке было представлено главным образом мужчинами, но Мириэл уже привыкла вести с ними дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120