Зачем ему искать встречи с ней, когда у него есть жена, рыжеволосая красавица, в совершенстве владеющая искусством любви и тоже вынашивающая его ребенка? Недовольная собой, Мириэл бросилась прочь из сада. Ей нигде не было покоя, ибо, куда бы она ни пошла, беспокойные мысли неотступно преследовали ее.
Едва она достигала двора, боль в пояснице усилилась, обволакивая чресла. Она остановилась, чтобы привыкнуть к новому ощущению, и увидела шагающего к ней Роберта. Его лицо дышало самодовольством. Он встречался в городе с торговцами шерстью и по этому случаю вырядился, как барон. Его тунику из лучшего линкольнского сукна опоясывал новый красивый ремень, подчеркивавший его завидное брюшко – символ богатства и благополучия. Недобрые языки не преминули бы съязвить, что не видят разницы между ним и его женой и затрудняются сказать, кто из них носит ребенка.
Роберт приветствовал жену поцелуем и вручил ей подарок – женский пояс, такой же, как и его собственный ремень.
– Будешь носить, когда похудеешь, – сказал он, похлопав ее по животу. – Томас Торнгейт сделал по моему заказу.
Мириэл натянуто улыбнулась и поблагодарила мужа. Вещь и впрямь была красивая, хотя она предпочла бы менее вычурное тиснение.
– У моей жены все должно быть самое лучшее. – Роберт взял Мириэл под руку и повел ее к дому. Он шел пружинящей походкой, энергия и самодовольство били из него ключом. Мириэл завидовала здоровью и жизнерадостности мужа. Ее внутреннее состояние соответствовало внешнему: душа и тело, казалось, были налиты свинцом.
Роберт усадил жену на лавку и приказал Сэмюэлю принести бутыль вина, потом, сев подле нее, поведал незначительные подробности своей встречи с торговцами, сказал, сколько стоит на рынке рыба, обсудил погоду. Ноющая боль в пояснице обострилась, к угнетенности прибавился страх. Зная повадки Роберта, она догадалась, что он готовится сообщить ей нечто важное и специально выжидает, разжигая в ней напряженный интерес. Эта его привычка всегда ее раздражала, но сейчас к раздражению примешивалось дурное предчувствие, ибо глаза Роберта светились недоброй радостью.
Он взял чашу с вином и сделал большой глоток. На кончиках усов повисли дрожащие красные капли.
– Помнишь, ты просила меня никогда больше не заводить разговор о Николасе де Кане, и я пообещал, что не буду упоминать о нем?
Вот ради чего разыгрывался весь спектакль, подумала Мириэл. Как же она сразу не сообразила?
– Да, помню, – ответила она, – но подозреваю, ты намерен нарушить данное слово.
Роберт опять глотнул вина и обнажил зубы:
– Уверяю тебя, дорогая, мне нравится говорить об этом человеке не больше, чем тебе. Его присутствие и без того ощущается в этом доме. – Он глянул на ее живот и поднял глаза к ее лицу. – Но я скажу еще один только раз и забуду о нем навсегда. Клянусь.
Дурное предчувствие переросло в ужас. Ей нестерпимо хотелось заткнуть уши и не слушать мужа; она знала, что ничего хорошего он ей не сообщит.
– Он погиб, – с удовлетворением в голосе объявил Роберт. – Его корабль загорелся в проливе между Барфлером и Дувром, и он утонул. Вся команда тоже пошла на дно. Мне сказал это Джеффри Пэкмен, он недавно из Бостона. Мартин Вудкок все еще в море, но, полагаю, скоро трагическая весть дойдет и до него.
– Не верю. – Она все же заткнула уши, но с опозданием. Слова уже были произнесены, вред нанесен.
– Но это правда. Я не стал бы говорить об этом, не будучи уверенным наверняка.
– Ты не можешь знать наверняка! – вскричала Мириэл, голосом прорывая паутину недоверия и отчаяния, опутавшую ее сознание, сковавшую движения. – Сборища торговцев – это всегда лишь сплетни и кривотолки!
Роберт вздохнул:
– Я понимаю, тебе хочется думать, будто я лгу, но поверь мне, мои источники гораздо более надежные, чем сплетни и кривотолки торговцев. Он погиб, дорогая. Если хочешь, закажи службу за упокой его души – я не чужд сострадания, – и забудь о нем.
Злобное сострадание извращенца, подумала Мириэл. К ее физической боли прибавилась боль утраты. Не может быть, чтобы Николас утонул. Он опытный мореход и ни за что не допустил бы пожара на корабле. Она спасла его на болоте не для того, чтобы он так глупо расстался с жизнью накануне рождения собственного ребенка.
– Нет! – взвыла она, потому что боль усилилась, а тазовые кости словно зажало клещами.
Смутно, испытывая страшные муки, она почувствовала, как Роберт вскочил на ноги и в панике стал громко звать Элфвен. В его голосе больше не слышалось снисходительности и самодовольства. Стремительно поднимаясь с лавки, он опрокинул чаши с вином. Колени Мириэл обожгла холодная красная жидкость, которая, просачиваясь сквозь ткань ее платья, сливалась с горячей струей хлынувших из нее околоплодных вод и крови. Огонь и вода. Она тонула и горела одновременно, а тот единственный, кто мог бы ее спасти, был мертв.
– У госпожи Уиллоби слишком узкий таз, головка ребенка не проходит, – сообщила Роберту старшая повитуха, выходя из помещения, где рожала Мириэл. Тот беспокойно мерил шагами комнату. Женщина нервно всплеснула руками. – Медлить больше нельзя, иначе они оба погибнут.
Роберт подавил в себе порыв схватить повитуху за горло, прижать ее к стене и встряхнуть.
– Так действуйте, – процедил он сквозь зубы.
Мириэл рожала уже почти два дня. Некоторое время назад она прекратила кричать, потому что у нее пропал голос. Роберт не знал, что хуже: страдальческие вопли или тишина. По крайней мере, пока она кричала, он знал, что у нее еще есть силы. Он стиснул кулаки, надеясь, что Николас де Кан горит в аду, но потом решил, что лучше бы этот негодяй оставался жив, дабы можно было придумать для него более жестокую смерть.
Повитуха ждала, ломая руки, переминаясь с ноги на ногу, будто ей нестерпимо хотелось по нужде.
– Что еще? – вспылил Роберт.
– Дело в том, что мы можем спасти только кого-то одного: либо вашу жену, либо ребенка, – объяснила она. – Хоть она и не доносила младенца, у него есть все шансы на выживание-Роберт посмотрел в испуганное, побелевшее лицо женщины. Для него выбор был однозначен.
– Пусть умрет младенец, – ответил он не раздумывая. Последнее слово было окрашено гневным торжеством. Отныне ни сеятель, ни его семя не будут досаждать ему.
Повитуха прикусила губу:
– Вы уверены в своем решении? После столь тяжелых родов маловероятно, что она сумеет подарить вам другое дитя.
Повитуха даже не подозревала, сколько иронии содержалось в ее замечании. Роберт невесело хохотнул, и женщина в страхе и омерзении отпрянула от него.
– Мне это не важно, – заявил он. – Только неуверенный в себе человек нуждается в наследнике, чтобы ощущать свою значимость. Иди и спасай мою жену.
Женщина сглотнула слюну:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Едва она достигала двора, боль в пояснице усилилась, обволакивая чресла. Она остановилась, чтобы привыкнуть к новому ощущению, и увидела шагающего к ней Роберта. Его лицо дышало самодовольством. Он встречался в городе с торговцами шерстью и по этому случаю вырядился, как барон. Его тунику из лучшего линкольнского сукна опоясывал новый красивый ремень, подчеркивавший его завидное брюшко – символ богатства и благополучия. Недобрые языки не преминули бы съязвить, что не видят разницы между ним и его женой и затрудняются сказать, кто из них носит ребенка.
Роберт приветствовал жену поцелуем и вручил ей подарок – женский пояс, такой же, как и его собственный ремень.
– Будешь носить, когда похудеешь, – сказал он, похлопав ее по животу. – Томас Торнгейт сделал по моему заказу.
Мириэл натянуто улыбнулась и поблагодарила мужа. Вещь и впрямь была красивая, хотя она предпочла бы менее вычурное тиснение.
– У моей жены все должно быть самое лучшее. – Роберт взял Мириэл под руку и повел ее к дому. Он шел пружинящей походкой, энергия и самодовольство били из него ключом. Мириэл завидовала здоровью и жизнерадостности мужа. Ее внутреннее состояние соответствовало внешнему: душа и тело, казалось, были налиты свинцом.
Роберт усадил жену на лавку и приказал Сэмюэлю принести бутыль вина, потом, сев подле нее, поведал незначительные подробности своей встречи с торговцами, сказал, сколько стоит на рынке рыба, обсудил погоду. Ноющая боль в пояснице обострилась, к угнетенности прибавился страх. Зная повадки Роберта, она догадалась, что он готовится сообщить ей нечто важное и специально выжидает, разжигая в ней напряженный интерес. Эта его привычка всегда ее раздражала, но сейчас к раздражению примешивалось дурное предчувствие, ибо глаза Роберта светились недоброй радостью.
Он взял чашу с вином и сделал большой глоток. На кончиках усов повисли дрожащие красные капли.
– Помнишь, ты просила меня никогда больше не заводить разговор о Николасе де Кане, и я пообещал, что не буду упоминать о нем?
Вот ради чего разыгрывался весь спектакль, подумала Мириэл. Как же она сразу не сообразила?
– Да, помню, – ответила она, – но подозреваю, ты намерен нарушить данное слово.
Роберт опять глотнул вина и обнажил зубы:
– Уверяю тебя, дорогая, мне нравится говорить об этом человеке не больше, чем тебе. Его присутствие и без того ощущается в этом доме. – Он глянул на ее живот и поднял глаза к ее лицу. – Но я скажу еще один только раз и забуду о нем навсегда. Клянусь.
Дурное предчувствие переросло в ужас. Ей нестерпимо хотелось заткнуть уши и не слушать мужа; она знала, что ничего хорошего он ей не сообщит.
– Он погиб, – с удовлетворением в голосе объявил Роберт. – Его корабль загорелся в проливе между Барфлером и Дувром, и он утонул. Вся команда тоже пошла на дно. Мне сказал это Джеффри Пэкмен, он недавно из Бостона. Мартин Вудкок все еще в море, но, полагаю, скоро трагическая весть дойдет и до него.
– Не верю. – Она все же заткнула уши, но с опозданием. Слова уже были произнесены, вред нанесен.
– Но это правда. Я не стал бы говорить об этом, не будучи уверенным наверняка.
– Ты не можешь знать наверняка! – вскричала Мириэл, голосом прорывая паутину недоверия и отчаяния, опутавшую ее сознание, сковавшую движения. – Сборища торговцев – это всегда лишь сплетни и кривотолки!
Роберт вздохнул:
– Я понимаю, тебе хочется думать, будто я лгу, но поверь мне, мои источники гораздо более надежные, чем сплетни и кривотолки торговцев. Он погиб, дорогая. Если хочешь, закажи службу за упокой его души – я не чужд сострадания, – и забудь о нем.
Злобное сострадание извращенца, подумала Мириэл. К ее физической боли прибавилась боль утраты. Не может быть, чтобы Николас утонул. Он опытный мореход и ни за что не допустил бы пожара на корабле. Она спасла его на болоте не для того, чтобы он так глупо расстался с жизнью накануне рождения собственного ребенка.
– Нет! – взвыла она, потому что боль усилилась, а тазовые кости словно зажало клещами.
Смутно, испытывая страшные муки, она почувствовала, как Роберт вскочил на ноги и в панике стал громко звать Элфвен. В его голосе больше не слышалось снисходительности и самодовольства. Стремительно поднимаясь с лавки, он опрокинул чаши с вином. Колени Мириэл обожгла холодная красная жидкость, которая, просачиваясь сквозь ткань ее платья, сливалась с горячей струей хлынувших из нее околоплодных вод и крови. Огонь и вода. Она тонула и горела одновременно, а тот единственный, кто мог бы ее спасти, был мертв.
– У госпожи Уиллоби слишком узкий таз, головка ребенка не проходит, – сообщила Роберту старшая повитуха, выходя из помещения, где рожала Мириэл. Тот беспокойно мерил шагами комнату. Женщина нервно всплеснула руками. – Медлить больше нельзя, иначе они оба погибнут.
Роберт подавил в себе порыв схватить повитуху за горло, прижать ее к стене и встряхнуть.
– Так действуйте, – процедил он сквозь зубы.
Мириэл рожала уже почти два дня. Некоторое время назад она прекратила кричать, потому что у нее пропал голос. Роберт не знал, что хуже: страдальческие вопли или тишина. По крайней мере, пока она кричала, он знал, что у нее еще есть силы. Он стиснул кулаки, надеясь, что Николас де Кан горит в аду, но потом решил, что лучше бы этот негодяй оставался жив, дабы можно было придумать для него более жестокую смерть.
Повитуха ждала, ломая руки, переминаясь с ноги на ногу, будто ей нестерпимо хотелось по нужде.
– Что еще? – вспылил Роберт.
– Дело в том, что мы можем спасти только кого-то одного: либо вашу жену, либо ребенка, – объяснила она. – Хоть она и не доносила младенца, у него есть все шансы на выживание-Роберт посмотрел в испуганное, побелевшее лицо женщины. Для него выбор был однозначен.
– Пусть умрет младенец, – ответил он не раздумывая. Последнее слово было окрашено гневным торжеством. Отныне ни сеятель, ни его семя не будут досаждать ему.
Повитуха прикусила губу:
– Вы уверены в своем решении? После столь тяжелых родов маловероятно, что она сумеет подарить вам другое дитя.
Повитуха даже не подозревала, сколько иронии содержалось в ее замечании. Роберт невесело хохотнул, и женщина в страхе и омерзении отпрянула от него.
– Мне это не важно, – заявил он. – Только неуверенный в себе человек нуждается в наследнике, чтобы ощущать свою значимость. Иди и спасай мою жену.
Женщина сглотнула слюну:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120