Корчась, пират схватился за разрубленную голень и повалился на палубу. Николас поднял с настила оплывающий светильник и поджег корабль.
– Держи гада, взять его!
К Николасу бежали со всех сторон. Бросив фонарь и топор, он запрыгнул на планшир и бросился в море. Вода приняла его в черные ледяные объятия, сомкнулась над его головой, увлекая вниз. Холод сковал тело, побуждая его сделать судорожный вдох, но он задержал дыхание и, рассекая воду, словно тюлень, вынырнул на поверхность.
Вокруг мерцало черное море, освещенное золотистыми отблесками пылающего корабля. До него доносились панические вопли. Мачта и реи «Императрицы» полыхали, будто покореженное распятие. Клочья огня летели во все стороны, вовлекая в разрушительную пляску белую палубу и борта. В зареве пожара он увидел силуэты людей, всматривающихся в воду. Они искали его. Один из пиратов тыкал копьем в водную поверхность, словно пытаясь загарпунить рыбу.
– Оставь, море само с ним разберется, – рявкнул чей-то голос с сильным французским акцентом. – А если не потушим пожар, останемся без добычи.
Стуча зубами, Николас качался на волнах. Море обволакивало тело, словно жидкий лед. Когда обжигающая боль сменилась онемением, он понял, что погибнет. Что ж, он должен был утонуть много лет назад, в дельте Уэллстрим, но тогда перехитрил судьбу. А сейчас он находился на самой середине пролива, слишком далеко от берега. Вряд ли он сумеет выбраться, хотя и без звезд знает, в каком направлении ему плыть.
В него ударила волна. От неожиданности он глотнул воды и едва не захлебнулся. В глазах защипало. Сквозь пелену морских слез он смотрел на охваченную огнем «Императрицу». Она полыхала, как языческий дар богам, как погребальный костер, возвещающий об отбытии героя от берегов живых в страну мертвых. Холодное соленое чрево непреодолимо манило его. Скандинавы, обладавшие богатым воображением, прозвали море Матерью вдов. Только вот все происходящее с ним было отнюдь не игрой воображения. Отчаявшийся, но гонимый упрямством, заложенным в нем природой, Николас поплыл.
Глава 28
Мириэл прижала ладони к пояснице, молясь про себя, чтобы утихла ноющая боль, зудящая в ее лоне уже на протяжении двух дней. Ей было одинаково тяжело и сидеть, и стоять. Какое бы положение она ни приняла, муки только усиливались, и вот так страдать ей предстояло еще целый месяц.
Терзаемая болью, она пришла к заключению, что зря убежала из монастыря Святой Екатерины. Ей следовало остаться и старательно исполнять все обряды, повиноваться всем указаниям сестры Юфимии, даже самым обременительным, и ждать своего часа. Мать Хиллари возлагала на нее большие надежды, ценя ее, конечно же, не за преданность Богу, а за практичность и сообразительность. В один прекрасный день она заполучила бы в свои руки всю власть настоятельницы. Мириэл села за станок и, чуть повернув роговую раму, пропустила через клетки уточную нить. Пусть в монастыре она тяготилась бы затворничеством, зато там ей не грозили превратности большого мира. С другой стороны, она стремилась в этот мир, пытаясь найти в нем свое место.
Она опять повернула раму, пропустила еще одну уточную нить и, встав из-за мотального станка, принялась мерить шагами комнату. Она лепила, творила свою судьбу, думала Мириэл, и в итоге превратила свою жизнь в сущий ад. Теперь она такая же пленница, какой была в монастыре, только здесь намного опаснее. Мириэл подперла ладонями с боков свой громадный живот, со страхом недоумевая, как нечто столь огромное протиснется в ее узкую щель между ног. Она спрашивала об этом повитуху, и та с насмешливой снисходительностью умудренной опытом женщины объяснила, что живот у нее раздулся не только за счет плода. Много места в нем занимают жидкость и послед. Слова повитухи несколько успокоили Мириэл, но не развеяли полностью ее страхов. Ее по-прежнему не покидала уверенность, что повитуха, должно быть, ошибается.
Комната была слишком тесна для ее мятущегося духа, и она вышла из дома. Элфвен надзирала за стиркой постельного белья, и во дворе еще дымился большой деревянный чан. На веревке сушились простыни, наволочки и еще – длинные отрезы полотна, из которых нарежут пеленки для ребенка и подкладки для будущей матери.
Мириэл посмотрела на белье и отвела взор. Куда бы она ни повернулась, повсюду встречала напоминания о том, как быстро истекает ее время. Домочадцы и знакомые надоедали ей советами и предположениями. Элфвен все дни напролет, напевая, занималась приготовлениями к знаменательному событию, которого она ждала с нескрываемым удовольствием. К Мириэл часто наведывались соседки. Они приносили подарки и делились с ней собственным опытом. Она предпочла бы не слушать женщин, но зачарованно внимала каждому их слову, словно ребенок, плененный страшной сказкой. Когда она ходила к обедне, священник предупредил ее, что из-за грехопадения Евы ей суждено рожать в муках и она должна готовить себя к страданиям. Мириэл и сама знала, что ей не следует рассчитывать на милосердие Господа, ибо ее грех – супружеская неверность– был гораздо более тяжкий, чем прегрешение Евы.
Роберта ее измененное беременностью тело повергало в сладострастное исступление. Словно привороженный, он мог часами ласкать и гладить ее, так что порой Мириэл уже готова была сбросить с себя его руки. В его знаках внимания было нечто извращенное. Он упивался ее налившимися грудями, и ничто ему так не нравилось, как ласкать ее набухшие округлости с проступающей под кожей паутинкой голубых вен или удовлетворять свою похоть между ними, – ведь из-за ее огромного живота обычное совокупление стало невозможным. Мириэл была рада, когда он уезжал из дома по делам.
Потирая спину, она направилась под зеленую сень сада. Влажная трава вымочила подол ее шерстяного платья, придав дорогому синему оттенку еще большую сочность. Ветви яблонь прятались в облаке душистых розовато-белых цветков. Под деревьями паслись три прожорливые козы.
Эта идиллическая картина вселяла покой и умиротворение, но Мириэл тщетно старалась проникнуться ее красотой. Ее мысли неслись от травянистого моря в безбрежный серый океан. Где теперь Николас? Вспоминает ли он ее или все его помыслы отданы жене и скорому рождению другого его ребенка? Мириэл глянула на свой живот. Он ведь даже не знает, что она зачала от него. С того дня в Бостоне они прекратили всякие сношения. В глубине души она ждала, что он разыщет ее, и в этой смутной надежде теплилась мечта, что он придет, перекинет ее через плечо и увезет с собой, и тогда она освободится от всякой ответственности за содеянное и в то же время обретет счастье.
Мириэл поморщилась. Нечестивое, эгоистичное желание. К тому же невыполнимое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
– Держи гада, взять его!
К Николасу бежали со всех сторон. Бросив фонарь и топор, он запрыгнул на планшир и бросился в море. Вода приняла его в черные ледяные объятия, сомкнулась над его головой, увлекая вниз. Холод сковал тело, побуждая его сделать судорожный вдох, но он задержал дыхание и, рассекая воду, словно тюлень, вынырнул на поверхность.
Вокруг мерцало черное море, освещенное золотистыми отблесками пылающего корабля. До него доносились панические вопли. Мачта и реи «Императрицы» полыхали, будто покореженное распятие. Клочья огня летели во все стороны, вовлекая в разрушительную пляску белую палубу и борта. В зареве пожара он увидел силуэты людей, всматривающихся в воду. Они искали его. Один из пиратов тыкал копьем в водную поверхность, словно пытаясь загарпунить рыбу.
– Оставь, море само с ним разберется, – рявкнул чей-то голос с сильным французским акцентом. – А если не потушим пожар, останемся без добычи.
Стуча зубами, Николас качался на волнах. Море обволакивало тело, словно жидкий лед. Когда обжигающая боль сменилась онемением, он понял, что погибнет. Что ж, он должен был утонуть много лет назад, в дельте Уэллстрим, но тогда перехитрил судьбу. А сейчас он находился на самой середине пролива, слишком далеко от берега. Вряд ли он сумеет выбраться, хотя и без звезд знает, в каком направлении ему плыть.
В него ударила волна. От неожиданности он глотнул воды и едва не захлебнулся. В глазах защипало. Сквозь пелену морских слез он смотрел на охваченную огнем «Императрицу». Она полыхала, как языческий дар богам, как погребальный костер, возвещающий об отбытии героя от берегов живых в страну мертвых. Холодное соленое чрево непреодолимо манило его. Скандинавы, обладавшие богатым воображением, прозвали море Матерью вдов. Только вот все происходящее с ним было отнюдь не игрой воображения. Отчаявшийся, но гонимый упрямством, заложенным в нем природой, Николас поплыл.
Глава 28
Мириэл прижала ладони к пояснице, молясь про себя, чтобы утихла ноющая боль, зудящая в ее лоне уже на протяжении двух дней. Ей было одинаково тяжело и сидеть, и стоять. Какое бы положение она ни приняла, муки только усиливались, и вот так страдать ей предстояло еще целый месяц.
Терзаемая болью, она пришла к заключению, что зря убежала из монастыря Святой Екатерины. Ей следовало остаться и старательно исполнять все обряды, повиноваться всем указаниям сестры Юфимии, даже самым обременительным, и ждать своего часа. Мать Хиллари возлагала на нее большие надежды, ценя ее, конечно же, не за преданность Богу, а за практичность и сообразительность. В один прекрасный день она заполучила бы в свои руки всю власть настоятельницы. Мириэл села за станок и, чуть повернув роговую раму, пропустила через клетки уточную нить. Пусть в монастыре она тяготилась бы затворничеством, зато там ей не грозили превратности большого мира. С другой стороны, она стремилась в этот мир, пытаясь найти в нем свое место.
Она опять повернула раму, пропустила еще одну уточную нить и, встав из-за мотального станка, принялась мерить шагами комнату. Она лепила, творила свою судьбу, думала Мириэл, и в итоге превратила свою жизнь в сущий ад. Теперь она такая же пленница, какой была в монастыре, только здесь намного опаснее. Мириэл подперла ладонями с боков свой громадный живот, со страхом недоумевая, как нечто столь огромное протиснется в ее узкую щель между ног. Она спрашивала об этом повитуху, и та с насмешливой снисходительностью умудренной опытом женщины объяснила, что живот у нее раздулся не только за счет плода. Много места в нем занимают жидкость и послед. Слова повитухи несколько успокоили Мириэл, но не развеяли полностью ее страхов. Ее по-прежнему не покидала уверенность, что повитуха, должно быть, ошибается.
Комната была слишком тесна для ее мятущегося духа, и она вышла из дома. Элфвен надзирала за стиркой постельного белья, и во дворе еще дымился большой деревянный чан. На веревке сушились простыни, наволочки и еще – длинные отрезы полотна, из которых нарежут пеленки для ребенка и подкладки для будущей матери.
Мириэл посмотрела на белье и отвела взор. Куда бы она ни повернулась, повсюду встречала напоминания о том, как быстро истекает ее время. Домочадцы и знакомые надоедали ей советами и предположениями. Элфвен все дни напролет, напевая, занималась приготовлениями к знаменательному событию, которого она ждала с нескрываемым удовольствием. К Мириэл часто наведывались соседки. Они приносили подарки и делились с ней собственным опытом. Она предпочла бы не слушать женщин, но зачарованно внимала каждому их слову, словно ребенок, плененный страшной сказкой. Когда она ходила к обедне, священник предупредил ее, что из-за грехопадения Евы ей суждено рожать в муках и она должна готовить себя к страданиям. Мириэл и сама знала, что ей не следует рассчитывать на милосердие Господа, ибо ее грех – супружеская неверность– был гораздо более тяжкий, чем прегрешение Евы.
Роберта ее измененное беременностью тело повергало в сладострастное исступление. Словно привороженный, он мог часами ласкать и гладить ее, так что порой Мириэл уже готова была сбросить с себя его руки. В его знаках внимания было нечто извращенное. Он упивался ее налившимися грудями, и ничто ему так не нравилось, как ласкать ее набухшие округлости с проступающей под кожей паутинкой голубых вен или удовлетворять свою похоть между ними, – ведь из-за ее огромного живота обычное совокупление стало невозможным. Мириэл была рада, когда он уезжал из дома по делам.
Потирая спину, она направилась под зеленую сень сада. Влажная трава вымочила подол ее шерстяного платья, придав дорогому синему оттенку еще большую сочность. Ветви яблонь прятались в облаке душистых розовато-белых цветков. Под деревьями паслись три прожорливые козы.
Эта идиллическая картина вселяла покой и умиротворение, но Мириэл тщетно старалась проникнуться ее красотой. Ее мысли неслись от травянистого моря в безбрежный серый океан. Где теперь Николас? Вспоминает ли он ее или все его помыслы отданы жене и скорому рождению другого его ребенка? Мириэл глянула на свой живот. Он ведь даже не знает, что она зачала от него. С того дня в Бостоне они прекратили всякие сношения. В глубине души она ждала, что он разыщет ее, и в этой смутной надежде теплилась мечта, что он придет, перекинет ее через плечо и увезет с собой, и тогда она освободится от всякой ответственности за содеянное и в то же время обретет счастье.
Мириэл поморщилась. Нечестивое, эгоистичное желание. К тому же невыполнимое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120