Ее сладкая и влажная теплота была такой же, как в их первый раз, когда он кончил быстро, как неопытный подросток. Он напрягся, чтобы контролировать себя, входя с медленным, неторопливым ритмом… Его ладони обнимали округлости ее ягодиц, с каждым движением направляя ее так, чтобы она прижималась к нему теснее.
Он ощущал ее дыхание у себя на плече, легкие толчки воздуха, которые еще больше его возбуждали, приближая к финалу. Булавочные уколы световых точек танцевали на внутренней стороне его опущенных век. Но не какое-то одно физическое движение, не какая-то одна часть ее тела возбуждали его. Источником служило все ее горячее желание, ее энергия, то есть все, что заставило его влюбиться. Глупо было бы думать, что все дело в его мужском достоинстве: истинная сила их слияния в тот момент, когда они занимались любовью, лежала в их сознании и в сердце.
Джек, исполненный приливом чувств, вдруг понял, что сжимает ее так, что может сломать ей ребра, выкрикивая ее имя снова и снова.
Уже потом, когда они лежали сплетенные посреди смятых простыней, Джек сказал тихонько:
– А я говорил всерьез, когда предложил пригласить твою мать приехать.
– Я знаю, – простонала она. – Но ни к чему хорошему это не приведет. Она – масло, а я – вода. Когда я говорю с ней по телефону, каждый раз, положив трубку, я чувствую, что готова швырнуть что-нибудь об стену.
– Личная встреча могла бы иметь иной результат.
– Она не приедет, даже если я ее и в самом деле приглашу.
– Ты не знаешь всего наперед.
– А ты?
Джеку не хотелось подталкивать ее к какому-то решению. Но он был обязан.
– Она могла бы приехать. Почему ты говоришь так уверенно, если даже ее не спрашивала?
Она рассмеялась сухим скрипучим смехом, звук которого исходил откуда-то из гортани.
– Ты не знаешь Корделию Клейборн Траскотт.
– Но поскольку я сплю с ее дочерью, не думаешь ли ты, что нам с ней пора встретиться?
Грейс молчала так долго, что можно было подумать, будто она уснула, если бы не упругость ее тела, похожего на какое-то устройство с пружинкой, готовой в любую минуту выскочить. Наконец она, освещенная теплым и мягким светом прикроватной лампы, который подчеркивал ее скулы и щеки, повернулась к нему и сказала голосом девчонки-сорванца, принимающей вызов:
– Хорошо, Джек Гоулд. Я приглашу ее. Но если она примет приглашение… Ну, тогда не говори, что я тебя не предупреждала.
9
– Гейб, я хочу спросить тебя кое о чем…
Корделия опустилась на колени около грядки с тюльпанами и положила садовый совок в корзинку из ивняка. Вместе со множеством садового инструмента, аккуратно разложенного по парусиновым карманам, в корзине лежали колышки и рулон бечевки для разметки гряд.
"Ты не получил, Гейб, как все остальные, письменного приглашения. Но пойдешь ли ты на прием в честь Сисси? Единственное, что может извинить меня, почему я дотянула до последней минуты, это то, что я боялась… выглядеть глупо и рисковать нашей славной дружбой ради какой-то неосуществимой фантазии".
Нет, она не может так сказать. Гейба шокируют ее слова, и он расстроится, узнав о ее чувствах, которые он, скорее всего, не разделяет. Он поднимет ее на смех. Лучше вместо него пригласить Джерри Фултона, того милого адвоката, с которым ее познакомила в прошлое воскресенье старая подруга Айрис на приеме по случаю годовщины ее свадьбы с Джимом. Джерри – около шестидесяти, и он тоже очень любит музыку – разве он не пригласил ее на оркестровый концерт в Мейконе в следующий четверг?
Она взглянула на Гейба, стоящего на коленях рядом с ней, и почувствовала, как теплое покалывание распространяется по телу, как будто она пробыла слишком долго на солнце. О, Господи! Надо как-то избавиться от этого чувства к Гейбу – то ей жарко, то она трясется от холода.
Корделия глубоко вздохнула, и насыщенный запах земли, влажной от выпавшего прошлой ночью дождя, умиротворяя, заполнил все ее существо. Она взглянула на шесть корзинок, расставленных на траве с луковицами цветов, которые предстояло высадить к следующей весне. Жонкилия, желтый нарцисс, подснежники, темно-лиловый гиацинт и тюльпаны. О, как она любит тюльпаны!
Она подумала о том, как они с Гейбом провели весь день за мульчированием почвы, смешивая торф, удобрение и костную муку. Погода, за исключением ливня, прошедшего накануне, стояла необычно хорошей для декабря. В это время года на холмах Блессинга возможны заморозки, тогда как находящаяся на юге Джорджия по-прежнему наслаждается теплом. Но теперь каждое утро можно ждать на лужайке сахарный покров инея.
Она покачалась на каблуках, осматривая участок, идущий вдоль беседки. Как раз для луковичных – обилие утреннего солнца, тень после полудня. К апрелю она сможет наслаждаться волшебным ковром ярких покачивающихся цветов. Фруктовый сад за изгородью тоже зацветет.
А что будет с нами? – думала она, еще раз взглянув на Гейба, одетого в старые, заляпанные краской рабочие брюки из хлопчатобумажной саржи и темно-зеленый толстый свитер с закатанными рукавами, обнажившими до локтя бронзовые и крепкие руки. Солнце било ему в лицо, он поглядывал на Корделию выжидающе, прищурившись так, что глаза почти потерялись в лабиринте морщинок.
Как воспримут наш союз люди? – задала себе вопрос Корделия, представив Гейба под руку с нею. И это после того, как она была замужем за таким могущественным, таким глубокоуважаемым человеком, как Джин? Сможет ли он стать частью ее жизни, развлекать на вечеринках нужных людей из госпиталя и университета, сборщиков пожертвований? Не говоря уже о званых обедах со старыми дорогими друзьями – с людьми, с которыми Гейб не знаком, если не считать приветственных кивков на улице при встречах.
Мысль о званых обедах напомнила ей о вечере накануне. Прошло много недель с тех пор, как она в первый раз в шутку подумала о том, чтобы пригласить Гейба на ужин, но – то по одной причине, то по другой – так и не могла осуществить задуманное. Сначала, словно с неба, свалился Уин с его телефонным звонком, потом встречи в госпитале, которые отвлекли ее от работы в саду. Но вчера, после работы бок о бок с Гейбом, самой естественной вещью казалось предложить ему остаться.
За ужином не было никакой неловкости, чего она так боялась. Они непринужденно болтали, словно занимались посадкой саженцев или подрезкой фруктовых деревьев в саду – говорили и говорили, едва отдавая себе отчет в том, что именно они едят, хотя позже она заметила, что куда-то исчезла добрая половина пирога с цыпленком, приготовленного Неттой. О чем они говорили? О госпитале, о том, какими качествами, по их мнению, должен обладать новый директор. О сортах кофе. О старом здании суда, который Фреда Макуильям превратила в аукционный зал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Он ощущал ее дыхание у себя на плече, легкие толчки воздуха, которые еще больше его возбуждали, приближая к финалу. Булавочные уколы световых точек танцевали на внутренней стороне его опущенных век. Но не какое-то одно физическое движение, не какая-то одна часть ее тела возбуждали его. Источником служило все ее горячее желание, ее энергия, то есть все, что заставило его влюбиться. Глупо было бы думать, что все дело в его мужском достоинстве: истинная сила их слияния в тот момент, когда они занимались любовью, лежала в их сознании и в сердце.
Джек, исполненный приливом чувств, вдруг понял, что сжимает ее так, что может сломать ей ребра, выкрикивая ее имя снова и снова.
Уже потом, когда они лежали сплетенные посреди смятых простыней, Джек сказал тихонько:
– А я говорил всерьез, когда предложил пригласить твою мать приехать.
– Я знаю, – простонала она. – Но ни к чему хорошему это не приведет. Она – масло, а я – вода. Когда я говорю с ней по телефону, каждый раз, положив трубку, я чувствую, что готова швырнуть что-нибудь об стену.
– Личная встреча могла бы иметь иной результат.
– Она не приедет, даже если я ее и в самом деле приглашу.
– Ты не знаешь всего наперед.
– А ты?
Джеку не хотелось подталкивать ее к какому-то решению. Но он был обязан.
– Она могла бы приехать. Почему ты говоришь так уверенно, если даже ее не спрашивала?
Она рассмеялась сухим скрипучим смехом, звук которого исходил откуда-то из гортани.
– Ты не знаешь Корделию Клейборн Траскотт.
– Но поскольку я сплю с ее дочерью, не думаешь ли ты, что нам с ней пора встретиться?
Грейс молчала так долго, что можно было подумать, будто она уснула, если бы не упругость ее тела, похожего на какое-то устройство с пружинкой, готовой в любую минуту выскочить. Наконец она, освещенная теплым и мягким светом прикроватной лампы, который подчеркивал ее скулы и щеки, повернулась к нему и сказала голосом девчонки-сорванца, принимающей вызов:
– Хорошо, Джек Гоулд. Я приглашу ее. Но если она примет приглашение… Ну, тогда не говори, что я тебя не предупреждала.
9
– Гейб, я хочу спросить тебя кое о чем…
Корделия опустилась на колени около грядки с тюльпанами и положила садовый совок в корзинку из ивняка. Вместе со множеством садового инструмента, аккуратно разложенного по парусиновым карманам, в корзине лежали колышки и рулон бечевки для разметки гряд.
"Ты не получил, Гейб, как все остальные, письменного приглашения. Но пойдешь ли ты на прием в честь Сисси? Единственное, что может извинить меня, почему я дотянула до последней минуты, это то, что я боялась… выглядеть глупо и рисковать нашей славной дружбой ради какой-то неосуществимой фантазии".
Нет, она не может так сказать. Гейба шокируют ее слова, и он расстроится, узнав о ее чувствах, которые он, скорее всего, не разделяет. Он поднимет ее на смех. Лучше вместо него пригласить Джерри Фултона, того милого адвоката, с которым ее познакомила в прошлое воскресенье старая подруга Айрис на приеме по случаю годовщины ее свадьбы с Джимом. Джерри – около шестидесяти, и он тоже очень любит музыку – разве он не пригласил ее на оркестровый концерт в Мейконе в следующий четверг?
Она взглянула на Гейба, стоящего на коленях рядом с ней, и почувствовала, как теплое покалывание распространяется по телу, как будто она пробыла слишком долго на солнце. О, Господи! Надо как-то избавиться от этого чувства к Гейбу – то ей жарко, то она трясется от холода.
Корделия глубоко вздохнула, и насыщенный запах земли, влажной от выпавшего прошлой ночью дождя, умиротворяя, заполнил все ее существо. Она взглянула на шесть корзинок, расставленных на траве с луковицами цветов, которые предстояло высадить к следующей весне. Жонкилия, желтый нарцисс, подснежники, темно-лиловый гиацинт и тюльпаны. О, как она любит тюльпаны!
Она подумала о том, как они с Гейбом провели весь день за мульчированием почвы, смешивая торф, удобрение и костную муку. Погода, за исключением ливня, прошедшего накануне, стояла необычно хорошей для декабря. В это время года на холмах Блессинга возможны заморозки, тогда как находящаяся на юге Джорджия по-прежнему наслаждается теплом. Но теперь каждое утро можно ждать на лужайке сахарный покров инея.
Она покачалась на каблуках, осматривая участок, идущий вдоль беседки. Как раз для луковичных – обилие утреннего солнца, тень после полудня. К апрелю она сможет наслаждаться волшебным ковром ярких покачивающихся цветов. Фруктовый сад за изгородью тоже зацветет.
А что будет с нами? – думала она, еще раз взглянув на Гейба, одетого в старые, заляпанные краской рабочие брюки из хлопчатобумажной саржи и темно-зеленый толстый свитер с закатанными рукавами, обнажившими до локтя бронзовые и крепкие руки. Солнце било ему в лицо, он поглядывал на Корделию выжидающе, прищурившись так, что глаза почти потерялись в лабиринте морщинок.
Как воспримут наш союз люди? – задала себе вопрос Корделия, представив Гейба под руку с нею. И это после того, как она была замужем за таким могущественным, таким глубокоуважаемым человеком, как Джин? Сможет ли он стать частью ее жизни, развлекать на вечеринках нужных людей из госпиталя и университета, сборщиков пожертвований? Не говоря уже о званых обедах со старыми дорогими друзьями – с людьми, с которыми Гейб не знаком, если не считать приветственных кивков на улице при встречах.
Мысль о званых обедах напомнила ей о вечере накануне. Прошло много недель с тех пор, как она в первый раз в шутку подумала о том, чтобы пригласить Гейба на ужин, но – то по одной причине, то по другой – так и не могла осуществить задуманное. Сначала, словно с неба, свалился Уин с его телефонным звонком, потом встречи в госпитале, которые отвлекли ее от работы в саду. Но вчера, после работы бок о бок с Гейбом, самой естественной вещью казалось предложить ему остаться.
За ужином не было никакой неловкости, чего она так боялась. Они непринужденно болтали, словно занимались посадкой саженцев или подрезкой фруктовых деревьев в саду – говорили и говорили, едва отдавая себе отчет в том, что именно они едят, хотя позже она заметила, что куда-то исчезла добрая половина пирога с цыпленком, приготовленного Неттой. О чем они говорили? О госпитале, о том, какими качествами, по их мнению, должен обладать новый директор. О сортах кофе. О старом здании суда, который Фреда Макуильям превратила в аукционный зал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126