— Мне это не нравится. Я думаю, что ты сумасшедший.
— Вполне возможно, — согласно кивнул Боуман.
Он поцеловал Сессиль в щеку, вылез из машины, забрал свой чемодан с заднего сиденья и пошел через тротуар к магазину, чтобы рассмотреть экзотические костюмы, выставленные в витрине. Он ясно видел в ней отражение машины и почти так же отчетливо — Сессиль. Она поджала губы и выглядела очень рассерженной. Какое-то время она колебалась, затем вышла из машины и подошла к нему.
— Я чувствую, что могла бы ударить тебя, — сказала она.
— Мне бы этого не хотелось, — ответил он. — Ты выглядишь слишком сильной.
— О, ради Бога, заткнись и положи чемодан обратно в машину.
Он ничего не сказал, положил чемодан обратно в машину, взял ее за руку и повел в магазин одежды.
Двадцать минут спустя Боуман взглянул на себя в большое зеркало и содрогнулся. Теперь он был одет в черный, очень тесный костюм с длинным рядом пуговиц, — благодаря которому получил полное представление о том, как должна себя чувствовать толстая, затянутая в корсет оперная певица, берущая высокую ноту, — болтающуюся белую рубашку, узкий черный галстук и широкополую шляпу того же цвета. Он вздохнул с облегчением, когда Сессиль появилась из примерочной кабины в сопровождении пухленькой приятной женщины средних лет, одетой во все черное, очевидно, хозяйки магазина. Но на нее он глянул только краем глаза, так как мужчина, который не смотрел бы во все глаза на Сессиль, или был бы психом, или обладал зрением филина.
Боуман никогда не считал Сессиль дурнушкой, но сейчас понял раз и навсегда, что она ошеломляюще красива. И вовсе не благодаря наряду, состоявшему из изящного, экзотического и явно дорогого цыганского костюма, в котором присутствовали почти все цвета радуги, белой накидки, ниспадающей пышными складками, и очень волнующей вуали. Боуман слышал, что красивые вещи, в которые одета женщина, дают ей особое ощущение, озаряют ее особенным светом, очевидным для окружающих. Он почувствовал, как у него пару раз замерло сердце; но когда появилась эта милая девушка со слегка смущенной улыбкой на лице, Боуман заставил себя успокоиться и принял свой обычный вид. Хозяйка магазина выразила его мысли словами.
— Мадам, — повторил Боуман, — прекрасна. — Затем вернулся к прежней манере разговора: — Сколько стоит? В швейцарских франках. Вы принимаете швейцарские франки?
— Конечно!
Хозяйка магазина позвала помощницу, которая начала подсчитывать сумму, в то время как она сама принялась упаковывать одежду Сессиль.
— Она упаковывает мою одежду, — произнесла Сессиль встревоженно. — Не могу же я выйти на улицу в этом наряде!
— Конечно можешь! — Боуман хотел произнести эти слова с чувством и убедительно, но получилось как-то казенно, и он даже не смог посмотреть ей в глаза. — Сейчас же праздник.
— Мсье абсолютно прав, — сказала хозяйка магазина. — Сотни молодых арлезианок одеваются в такие наряды в это время года. Всем это нравится.
— Да и для бизнеса это неплохо. — Боуман взглянул на счет, который ему вручили: — Две тысячи четыреста швейцарских франков. — Он извлек три банкнота достоинством в тысячу франков каждый из пачки денег Кзерды и передал хозяйке магазина. — Сдачи не надо.
— Мсье слишком добр!
По ее изумленному виду Боуман догадался, что жители Арля не очень щедры на чаевые.
— Как нажито, так и прожито, — сказал он философски и вывел Сессиль из магазина.
Сев в машину, они не проехали и двух минут, как Боуман снова остановился в почти безлюдном месте. Сессиль вопросительно взглянула на него.
— Моя косметичка, — объяснил он. Достал свой чемодан с заднего сиденья и вытащил маленький черный, закрывающийся на молнию кожаный футлярчик. — Никогда не путешествую без нее.
В ее взгляде появился особый интерес:
— Мужчины не пользуются косметикой.
— Я пользуюсь. Ты увидишь почему.
Двадцать минут спустя, когда они стояли возле портье самого большого отеля в Арле, она поняла причину. Боуман и Сессиль были одеты точно так же, как после посещения магазина готового платья, но выглядели иначе. Цвет лица Сессиль, а также шея и кисти рук стали намного темнее. Губы были ярко накрашены, ресницы и брови подведены тушью, а веки подведены голубыми тенями. Лицо Боумана приобрело темно-кирпичный цвет, как у хорошо загорелого местного жителя; только что приобретенные усы бросались в глаза.
Портье вернул ему паспорт.
— Ваш номер готов, мистер Паркер, — сказал он. — Это миссис Паркер?
— Не задавайте глупых вопросов, — ответил Боуман, взял Сессиль за ставшую вдруг каменной руку и пошел вслед за посыльным к лифту.
Когда они вошли в номер, Сессиль неодобрительно взглянула на Боумана:
— Тебе пришлось представить меня портье? Как свою жену?
— Посмотри на свои руки.
— А чем тебе не нравятся мои руки, за исключением того, что грим сделал их отвратительными?
— Нет обручальных колец.
— О!
— Возможно, для тебя «О!». Но опытный портье замечает такие вещи автоматически, вот почему он спросил. И его могут спросить о подозрительных парах, зарегистрировавшихся сегодня. С криминальной точки зрения мужчина с любовницей автоматически вне подозрений: предполагается, что у него совсем другие заботы.
— Не стоит говорить...
— Поговорим о птичках и пчелках попозже. Между прочим, было бы неплохо, если бы ты доверяла мне. Мне нужно ненадолго уйти. Прими ванну, но не смывай грим с рук, лица и шеи. У меня его осталось очень немного.
Сессиль взглянула в зеркало, подняла руки и внимательно осмотрела их:
— Но каким чудом я приму ванну, не...
— Я помогу тебе, если хочешь, — предложил Боуман.
Она зашла в ванную комнату и заперла за собой дверь. Боуман спустился вниз и потоптался немного возле телефонной будки в вестибюле, задумчиво потирая подбородок. Телефон был без диска, а это означало, что все исходящие звонки проходят через коммутатор. Он вышел на улицу, залитую ярким солнечным светом.
Даже в этот ранний час бульвар де Лио был многолюден. Ни любителей достопримечательностей, ни туристов — только местные торговцы, установившие буквально сотни лотков на широких тротуарах бульвара. Проезжая часть тоже была переполнена разнообразным транспортом, от тяжелых грузовиков до ручных тележек. И с тех и с других разгружали огромное количество всевозможных товаров: продукты, одежду, яркие сувениры, безделушки и бесконечные букеты цветов.
Боуман вошел в почтовое отделение, выбрал пустую телефонную будку, опустил деньги и назвал номер телефона Уайтхолла в Лондоне. Ожидая ответа, вытащил записку, найденную в кибитке Кзерды, и расправил ее перед собой.
По меньшей мере сотня цыган стояла на коленях на поросшей травой поляне, перед ними служил молебен одетый в черную рясу священник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Вполне возможно, — согласно кивнул Боуман.
Он поцеловал Сессиль в щеку, вылез из машины, забрал свой чемодан с заднего сиденья и пошел через тротуар к магазину, чтобы рассмотреть экзотические костюмы, выставленные в витрине. Он ясно видел в ней отражение машины и почти так же отчетливо — Сессиль. Она поджала губы и выглядела очень рассерженной. Какое-то время она колебалась, затем вышла из машины и подошла к нему.
— Я чувствую, что могла бы ударить тебя, — сказала она.
— Мне бы этого не хотелось, — ответил он. — Ты выглядишь слишком сильной.
— О, ради Бога, заткнись и положи чемодан обратно в машину.
Он ничего не сказал, положил чемодан обратно в машину, взял ее за руку и повел в магазин одежды.
Двадцать минут спустя Боуман взглянул на себя в большое зеркало и содрогнулся. Теперь он был одет в черный, очень тесный костюм с длинным рядом пуговиц, — благодаря которому получил полное представление о том, как должна себя чувствовать толстая, затянутая в корсет оперная певица, берущая высокую ноту, — болтающуюся белую рубашку, узкий черный галстук и широкополую шляпу того же цвета. Он вздохнул с облегчением, когда Сессиль появилась из примерочной кабины в сопровождении пухленькой приятной женщины средних лет, одетой во все черное, очевидно, хозяйки магазина. Но на нее он глянул только краем глаза, так как мужчина, который не смотрел бы во все глаза на Сессиль, или был бы психом, или обладал зрением филина.
Боуман никогда не считал Сессиль дурнушкой, но сейчас понял раз и навсегда, что она ошеломляюще красива. И вовсе не благодаря наряду, состоявшему из изящного, экзотического и явно дорогого цыганского костюма, в котором присутствовали почти все цвета радуги, белой накидки, ниспадающей пышными складками, и очень волнующей вуали. Боуман слышал, что красивые вещи, в которые одета женщина, дают ей особое ощущение, озаряют ее особенным светом, очевидным для окружающих. Он почувствовал, как у него пару раз замерло сердце; но когда появилась эта милая девушка со слегка смущенной улыбкой на лице, Боуман заставил себя успокоиться и принял свой обычный вид. Хозяйка магазина выразила его мысли словами.
— Мадам, — повторил Боуман, — прекрасна. — Затем вернулся к прежней манере разговора: — Сколько стоит? В швейцарских франках. Вы принимаете швейцарские франки?
— Конечно!
Хозяйка магазина позвала помощницу, которая начала подсчитывать сумму, в то время как она сама принялась упаковывать одежду Сессиль.
— Она упаковывает мою одежду, — произнесла Сессиль встревоженно. — Не могу же я выйти на улицу в этом наряде!
— Конечно можешь! — Боуман хотел произнести эти слова с чувством и убедительно, но получилось как-то казенно, и он даже не смог посмотреть ей в глаза. — Сейчас же праздник.
— Мсье абсолютно прав, — сказала хозяйка магазина. — Сотни молодых арлезианок одеваются в такие наряды в это время года. Всем это нравится.
— Да и для бизнеса это неплохо. — Боуман взглянул на счет, который ему вручили: — Две тысячи четыреста швейцарских франков. — Он извлек три банкнота достоинством в тысячу франков каждый из пачки денег Кзерды и передал хозяйке магазина. — Сдачи не надо.
— Мсье слишком добр!
По ее изумленному виду Боуман догадался, что жители Арля не очень щедры на чаевые.
— Как нажито, так и прожито, — сказал он философски и вывел Сессиль из магазина.
Сев в машину, они не проехали и двух минут, как Боуман снова остановился в почти безлюдном месте. Сессиль вопросительно взглянула на него.
— Моя косметичка, — объяснил он. Достал свой чемодан с заднего сиденья и вытащил маленький черный, закрывающийся на молнию кожаный футлярчик. — Никогда не путешествую без нее.
В ее взгляде появился особый интерес:
— Мужчины не пользуются косметикой.
— Я пользуюсь. Ты увидишь почему.
Двадцать минут спустя, когда они стояли возле портье самого большого отеля в Арле, она поняла причину. Боуман и Сессиль были одеты точно так же, как после посещения магазина готового платья, но выглядели иначе. Цвет лица Сессиль, а также шея и кисти рук стали намного темнее. Губы были ярко накрашены, ресницы и брови подведены тушью, а веки подведены голубыми тенями. Лицо Боумана приобрело темно-кирпичный цвет, как у хорошо загорелого местного жителя; только что приобретенные усы бросались в глаза.
Портье вернул ему паспорт.
— Ваш номер готов, мистер Паркер, — сказал он. — Это миссис Паркер?
— Не задавайте глупых вопросов, — ответил Боуман, взял Сессиль за ставшую вдруг каменной руку и пошел вслед за посыльным к лифту.
Когда они вошли в номер, Сессиль неодобрительно взглянула на Боумана:
— Тебе пришлось представить меня портье? Как свою жену?
— Посмотри на свои руки.
— А чем тебе не нравятся мои руки, за исключением того, что грим сделал их отвратительными?
— Нет обручальных колец.
— О!
— Возможно, для тебя «О!». Но опытный портье замечает такие вещи автоматически, вот почему он спросил. И его могут спросить о подозрительных парах, зарегистрировавшихся сегодня. С криминальной точки зрения мужчина с любовницей автоматически вне подозрений: предполагается, что у него совсем другие заботы.
— Не стоит говорить...
— Поговорим о птичках и пчелках попозже. Между прочим, было бы неплохо, если бы ты доверяла мне. Мне нужно ненадолго уйти. Прими ванну, но не смывай грим с рук, лица и шеи. У меня его осталось очень немного.
Сессиль взглянула в зеркало, подняла руки и внимательно осмотрела их:
— Но каким чудом я приму ванну, не...
— Я помогу тебе, если хочешь, — предложил Боуман.
Она зашла в ванную комнату и заперла за собой дверь. Боуман спустился вниз и потоптался немного возле телефонной будки в вестибюле, задумчиво потирая подбородок. Телефон был без диска, а это означало, что все исходящие звонки проходят через коммутатор. Он вышел на улицу, залитую ярким солнечным светом.
Даже в этот ранний час бульвар де Лио был многолюден. Ни любителей достопримечательностей, ни туристов — только местные торговцы, установившие буквально сотни лотков на широких тротуарах бульвара. Проезжая часть тоже была переполнена разнообразным транспортом, от тяжелых грузовиков до ручных тележек. И с тех и с других разгружали огромное количество всевозможных товаров: продукты, одежду, яркие сувениры, безделушки и бесконечные букеты цветов.
Боуман вошел в почтовое отделение, выбрал пустую телефонную будку, опустил деньги и назвал номер телефона Уайтхолла в Лондоне. Ожидая ответа, вытащил записку, найденную в кибитке Кзерды, и расправил ее перед собой.
По меньшей мере сотня цыган стояла на коленях на поросшей травой поляне, перед ними служил молебен одетый в черную рясу священник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52