Арман, открывший еще одну бутылку вина и охотно из нее наливавший, поведал об одном своем загадочном намерении, перейдя почти на шепот, словно из страха, что у него украдут идею, которой он еще ни с кем не делился, предпочитая, чтобы она попросту сгинула.
Все началось с предчувствия, посетившего его при пробуждении майским утром 1927 года, когда он узнал, что некто Линдберг за тридцать шесть часов пересек на моноплане Атлантику. У самого Армана тот же самый путь занял два месяца, когда он плавал юнгой на «Монтевидео». От того плавания у него даже остались шрамы! «Дух Сен-Луиса» был ласточкой, оповещающей о весне мира, – вот что гласило его предчувствие. Теперь перемещаться все быстрее и быстрее, все дальше и дальше станут не одни только люди: скорость всему на свете сообщит движение. Воцарится всеобщее вращение, что было невозможно при власти медлительности. Предметы, скот, люди будут переноситься через континенты в непрерывном, все ускоряющемся движении взад-вперед. За примером не надо ходить далеко: в долине уже зажглось электричество. Какой от него толк? Не разглядывать же с его помощью камешки в чечевице! В городах оно преобразит торговлю, ремесла, зрелища, человеческие отношения, включая саму любовь! Правда, в Коль-де-Варез еще ничего не сдвинулось с места. Скотину кормят по старинке. Трава растет медленно, а зимой нечем заняться, разве что смотреть, потягивая чинзано, как падает снег.
– Разве так не лучше? – удивился Бьенвеню, спрашивавший себя, какие такие новшества может принести самолет Линдберга на пастбища и чем плохо пить аперитивы, раз двери завалило снегом.
– Для нашего с вами спокойствия предпочтительно, конечно, чтобы все оставалось, как вчера. Но Эфраим, возможно, когда-нибудь пожалеет о нашей вялости.
– Без сожаления нельзя жить, – сказал фермер. – И лучше уж сожалеть о бездействии, чем об оплошности.
– Это философия.
– Разве у нас здесь есть не все, что нужно, за исключением того, чего и быть не может?
– Сейчас – да. А завтра?
– Завтра – это сигарный дым, – определил Бьенвеню, вытаскивая из кармана коробку «тоскани». – Прошу, угощайтесь. А это вашему кузену, у нас перед ним должок.
Наступили минуты молчаливого сообщничества, полные неспешных завитков дыма, медленных затяжек, грез и сухого кашля Армана, которому табак противопоказан. Дождавшись, пока догорят сигары, Эфраим вернул управляющего к его причуде:
– Вы еще не описали сам ваш проект, – напомнил он.
– Как я погляжу, вы заинтересовались! А думаю я все это время вот о чем: надо построить канатную дорогу между долиной и местом, где мы находимся. Я изучил проблему и поговорил с инженерами: это осуществимо.
– Ни слова ни пойму в ваших речах! – пожаловался Бьенвеню. – Что именно вы задумали сделать?
– Подвесная дорога, – взялся объяснять Эфраим, – это как подвесной поезд. Такие вагончики, скользящие по канату. Один поднимается, другой в это время спускается.
– Я уже начал делать наброски, – сообщил Арман. – Вы можете мне помочь, вы ведь так хорошо рисуете.
– А что вы погрузите в свои вагончики? – поинтересовался Бьенвеню. – Масло, конский навоз?
– Нет, путешественников.
– Каких таких путешественников?
– Городских жителей, у которых войдет в привычку приезжать сюда по воскресеньям с детьми.
– Чем же будут заниматься эти несчастные? Отмораживать себе руки-ноги?
– Зимой будут кататься на лыжах, летом – совершать экскурсии. Нашей изолированности наступит конец.
Фермер колебался, открывать ли ему снова коробку с сигарами. Эфраим молча переводил взгляд с одного на другого. В конце концов возобновить разговор пришлось ему.
– Насчет канатной дороги…
– Да?
– С какой стороны вы бы ее построили?
– Я покажу вам место, если вас не клонит в сон. Только оденьтесь, стало прохладно.
Они покинули прокуренную хижину и зашагали гуськом при свете звезд. Когда их глаза привыкли к темноте, предметы обозначились, но остались размытыми. Воздух был наполнен ароматами горного лета. Издали доносились неясные звуки.
– Вот здесь у кабинок будет конечный пункт.
– Лично я не вижу препятствий, – молвил Бьенвеню. – Земля принадлежит вам.
– Опоры можно будет поставить под склоном, внизу, перед скалами.
– А там мои владения. Вам потребуется мое разрешение. Предположим, я разрешу. Откуда ваши кабинки станут отправляться?
– С луга Корша, который тоже принадлежит вам.
– Так-то оно так, но ваши вагоны поползут над лугом Сальваров, над фермой Мазио и другими. Как бы у их коров не скисло молоко!
– Придется вести переговоры с каждым владельцем.
– Ничего у вас не получится. Так ли необходимо привозить сюда столько народу снизу?
Цыгане
Через несколько дней на лугу у Жардра, что с краю деревни, захотели поселиться цыгане. Они попросили разрешения у Бьенвеню, и тот, вопреки общему мнению, разрешил. Вновь прибывшие поставили свои фургоны кругом, разложили на траве белье, развели большие костры, принялись ловить ежей. У них был карпатский мишка по имени Бушко, благодушный старичок со свалявшейся шерстью, съедавший все очистки, которые ему бросали, и принимавшийся танцевать на цепи, как только ему в лохань кидали монетки.
Однажды вечером скитальцы устроили у себя в лагере праздник. Они пригласили Бьенвеню, а тот взял с собой Эфраима. За едой ребенок, игравший под столом, стал стаскивать с почетного гостя носки. Тот подумал, что к нему ластится кошка или собака, и нагнулся, чтобы приласкать шалуна. Но увидел два удивленных глаза, грязный рот, волосы, падавшие черными прядями на худые щеки.
– Так это ты меня щекочешь, шалунишка? Как тебя зовут?
Ребенок не понял вопроса и разревелся, а потом нашел убежище на коленях цыганки, к которой обратился на своем языке. Женщина рассмеялась и достала из складок красной юбки конфеты. Позже она предложила Бьенвеню свои услуги гадалки, но тот отказался под тем предлогом, что у него уже нет будущего. Тогда цыганка завладела правой ладонью Эфраима, придирчиво ее изучила и пробормотала такие слова:
– Линия жизни широкая и длинная, это поток, идущий от сердца, хлещущий сквозь плоть и уходящий в неведомое… А вот линия удачи очень извилистая, с ответвлениями и петлями, с зацепками, неизбежностью, зигзагами, осложнениями… Невероятная энергия!
– А любовь? – спросил Бьенвеню, заставив Эфраима покраснеть, как юбка ясновидящей.
– Линия любви как будто прочерчена ножом и идет прямо, не огибая неровностей… Вот тут она прерывается, потом снова возобновляется. Больше ничего не хочу о ней говорить.
Женщина встала, махнула музыкантам рукой и запела:
Хитрейшим эта благодать:
любовь в ладони угадать
и сутки в тайне удержать –
обойдена я этим даром…
И завтра из чего соткать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Все началось с предчувствия, посетившего его при пробуждении майским утром 1927 года, когда он узнал, что некто Линдберг за тридцать шесть часов пересек на моноплане Атлантику. У самого Армана тот же самый путь занял два месяца, когда он плавал юнгой на «Монтевидео». От того плавания у него даже остались шрамы! «Дух Сен-Луиса» был ласточкой, оповещающей о весне мира, – вот что гласило его предчувствие. Теперь перемещаться все быстрее и быстрее, все дальше и дальше станут не одни только люди: скорость всему на свете сообщит движение. Воцарится всеобщее вращение, что было невозможно при власти медлительности. Предметы, скот, люди будут переноситься через континенты в непрерывном, все ускоряющемся движении взад-вперед. За примером не надо ходить далеко: в долине уже зажглось электричество. Какой от него толк? Не разглядывать же с его помощью камешки в чечевице! В городах оно преобразит торговлю, ремесла, зрелища, человеческие отношения, включая саму любовь! Правда, в Коль-де-Варез еще ничего не сдвинулось с места. Скотину кормят по старинке. Трава растет медленно, а зимой нечем заняться, разве что смотреть, потягивая чинзано, как падает снег.
– Разве так не лучше? – удивился Бьенвеню, спрашивавший себя, какие такие новшества может принести самолет Линдберга на пастбища и чем плохо пить аперитивы, раз двери завалило снегом.
– Для нашего с вами спокойствия предпочтительно, конечно, чтобы все оставалось, как вчера. Но Эфраим, возможно, когда-нибудь пожалеет о нашей вялости.
– Без сожаления нельзя жить, – сказал фермер. – И лучше уж сожалеть о бездействии, чем об оплошности.
– Это философия.
– Разве у нас здесь есть не все, что нужно, за исключением того, чего и быть не может?
– Сейчас – да. А завтра?
– Завтра – это сигарный дым, – определил Бьенвеню, вытаскивая из кармана коробку «тоскани». – Прошу, угощайтесь. А это вашему кузену, у нас перед ним должок.
Наступили минуты молчаливого сообщничества, полные неспешных завитков дыма, медленных затяжек, грез и сухого кашля Армана, которому табак противопоказан. Дождавшись, пока догорят сигары, Эфраим вернул управляющего к его причуде:
– Вы еще не описали сам ваш проект, – напомнил он.
– Как я погляжу, вы заинтересовались! А думаю я все это время вот о чем: надо построить канатную дорогу между долиной и местом, где мы находимся. Я изучил проблему и поговорил с инженерами: это осуществимо.
– Ни слова ни пойму в ваших речах! – пожаловался Бьенвеню. – Что именно вы задумали сделать?
– Подвесная дорога, – взялся объяснять Эфраим, – это как подвесной поезд. Такие вагончики, скользящие по канату. Один поднимается, другой в это время спускается.
– Я уже начал делать наброски, – сообщил Арман. – Вы можете мне помочь, вы ведь так хорошо рисуете.
– А что вы погрузите в свои вагончики? – поинтересовался Бьенвеню. – Масло, конский навоз?
– Нет, путешественников.
– Каких таких путешественников?
– Городских жителей, у которых войдет в привычку приезжать сюда по воскресеньям с детьми.
– Чем же будут заниматься эти несчастные? Отмораживать себе руки-ноги?
– Зимой будут кататься на лыжах, летом – совершать экскурсии. Нашей изолированности наступит конец.
Фермер колебался, открывать ли ему снова коробку с сигарами. Эфраим молча переводил взгляд с одного на другого. В конце концов возобновить разговор пришлось ему.
– Насчет канатной дороги…
– Да?
– С какой стороны вы бы ее построили?
– Я покажу вам место, если вас не клонит в сон. Только оденьтесь, стало прохладно.
Они покинули прокуренную хижину и зашагали гуськом при свете звезд. Когда их глаза привыкли к темноте, предметы обозначились, но остались размытыми. Воздух был наполнен ароматами горного лета. Издали доносились неясные звуки.
– Вот здесь у кабинок будет конечный пункт.
– Лично я не вижу препятствий, – молвил Бьенвеню. – Земля принадлежит вам.
– Опоры можно будет поставить под склоном, внизу, перед скалами.
– А там мои владения. Вам потребуется мое разрешение. Предположим, я разрешу. Откуда ваши кабинки станут отправляться?
– С луга Корша, который тоже принадлежит вам.
– Так-то оно так, но ваши вагоны поползут над лугом Сальваров, над фермой Мазио и другими. Как бы у их коров не скисло молоко!
– Придется вести переговоры с каждым владельцем.
– Ничего у вас не получится. Так ли необходимо привозить сюда столько народу снизу?
Цыгане
Через несколько дней на лугу у Жардра, что с краю деревни, захотели поселиться цыгане. Они попросили разрешения у Бьенвеню, и тот, вопреки общему мнению, разрешил. Вновь прибывшие поставили свои фургоны кругом, разложили на траве белье, развели большие костры, принялись ловить ежей. У них был карпатский мишка по имени Бушко, благодушный старичок со свалявшейся шерстью, съедавший все очистки, которые ему бросали, и принимавшийся танцевать на цепи, как только ему в лохань кидали монетки.
Однажды вечером скитальцы устроили у себя в лагере праздник. Они пригласили Бьенвеню, а тот взял с собой Эфраима. За едой ребенок, игравший под столом, стал стаскивать с почетного гостя носки. Тот подумал, что к нему ластится кошка или собака, и нагнулся, чтобы приласкать шалуна. Но увидел два удивленных глаза, грязный рот, волосы, падавшие черными прядями на худые щеки.
– Так это ты меня щекочешь, шалунишка? Как тебя зовут?
Ребенок не понял вопроса и разревелся, а потом нашел убежище на коленях цыганки, к которой обратился на своем языке. Женщина рассмеялась и достала из складок красной юбки конфеты. Позже она предложила Бьенвеню свои услуги гадалки, но тот отказался под тем предлогом, что у него уже нет будущего. Тогда цыганка завладела правой ладонью Эфраима, придирчиво ее изучила и пробормотала такие слова:
– Линия жизни широкая и длинная, это поток, идущий от сердца, хлещущий сквозь плоть и уходящий в неведомое… А вот линия удачи очень извилистая, с ответвлениями и петлями, с зацепками, неизбежностью, зигзагами, осложнениями… Невероятная энергия!
– А любовь? – спросил Бьенвеню, заставив Эфраима покраснеть, как юбка ясновидящей.
– Линия любви как будто прочерчена ножом и идет прямо, не огибая неровностей… Вот тут она прерывается, потом снова возобновляется. Больше ничего не хочу о ней говорить.
Женщина встала, махнула музыкантам рукой и запела:
Хитрейшим эта благодать:
любовь в ладони угадать
и сутки в тайне удержать –
обойдена я этим даром…
И завтра из чего соткать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48