Местная полиция закрывала на его деятельность глаза. Впрочем, бригада защиты нравов положила конец процветанию сводника, и он после долгого судебного процесса оказался в парижской тюрьме Санте. Примерным поведением осужденный Альбер-Клови Ратавэн добился освобождения за несколько дней до Арденнского прорыва 18 мая.
В Париже властвовала весна. На террасах кафе красовались женщины в невесомых цветастых платьях. Продавцы газет выкрикивали последние новости. Петен – вице-президент Совета! Мсье Альбер не интересовался политикой, к тому же ему было не на что приобрести газету. В синем летнем костюме он потел, как улитка, и был сам себе противен.
Короткий визит в квартал Пигаль позволил ясно понять, что ему не под силу потеснить новых хозяев улицы, перенявших, как и южане, американские методы. Он уже полагал, что с его ремеслом покончено, когда столкнулся на бульваре Рошфор с проституткой по кличке Слива, которую он сам обучил профессии десятью годами раньше. Пленительные воспоминания! Что с того, что однажды ему пришлось прижечь ей сигарой живот за леность и непослушание! Слива узнала его не сразу: один глаз, плешивость, яичный желток на пиджаке. Она великодушно привела его в бар на улице Бланш, угостила круассанами и разбавленным пивом и призналась, что рада его повидать, ведь он напомнил ей о глупостях молодости. Однако она задохнулась от гнева, когда он предложил ей возобновить сотрудничество на прежних условиях.
Впервые за всю карьеру Альберу, к которому никто уже не обращался «мсье», пришлось, как клошару, ночевать в метро, на станции Бертен-Пуаре рядом с Центральным рынком, где всегда можно было утолить голод капустными кочерыжками, гнилыми фруктами и объедками из кафе. На следующий день, мучаясь от боли в желудке, он в мерзком настроении потащился на набережную, где старушка, видя, как ему худо, ссыпала ему в ладонь милостыню – несколько монет. Лиха беда начало. Он стал сознательно протягивать руку и скоро смог сам заказать себе сандвич и стакан разливного вина. Несколько работяг за стойкой уверяли, что немцы рвутся к Парижу. Он машинально потащился за какой-то вдовой, шагавшей в сторону собора Нотр-Дам, но потерял ее из виду в огромной толпе на паперти. Что происходит? Благодарственный молебен? Нет, подготовка к чуду!
За неимением бронетанковых дивизий, которых тщетно требовал полковник де Голль, Париж взял наперевес свое секретное оружие: мощи святой Женевьевы, однажды остановившие Аттилу! В присутствии Поля Рейно, Петена и руководителей правительства отряд французских бойскаутов медленно двигался по собору со святой ракой следом за большим распятием и духовенством в мантиях. Сам маршал преклонил колена, когда верующие затребовали с колен помощи от святых Мишеля, Дени, Марселя, Реми, Жанны д'Арк и девы Лютеции, покровительницы Парижа.
На залитой солнцем соборной паперти толпа стоя, но не менее ревностно, подхватила молитву. Несколько женщин лишились чувств. Альбер обвинил в происшедшем слишком тесные, учитывая жару, корсеты и был среди добровольцев, бросившихся расстегивать бедняжкам пуговицы. В мгновения сентиментальной неотложности он всегда становился жертвой самаритянского соблазна, зато не упускал шанс проявить свои недюжинные познания по части дамского нижнего белья.
После церемонии толпа не спешила расходиться, как полицейские ни старались ее рассеять. Как идти домой с миром в душе, когда вот-вот должны нагрянуть немцы? Да, святые предупреждены, но куда им против танков? Люди, лишенные достоверной информации, нуждались в разговоре, во взаимном утешении, в убеждениях, что худшее еще не произошло. Человек с закатанными рукавами и желтой от табака бородкой, якобы располагавший вестями с фронта, доставленными зятем, и бывший, возможно, провокатором, расписывал бегство населения при приближении неприятеля и ужас, охвативший небольшие населенные пункты. «Женщины разбегаются, собирают безделушки, заколки, детей, матрасы, кукол, кошек, ходики, канареек. Мужчины грузят эту дребедень в машину или на телегу, и вся семья уезжает с небольшим запасом съестного, не зная, куда направиться и где провести ближайшую ночь… Даже крестьяне бросают свои хозяйства, забирая по несколько кур и кроликов, но оставляя коров и свиней…»
– А торговцы предметами роскоши? – холодно осведомился Альбер.
– Эти всегда бегут первыми.
Прирожденного проходимца посетило озарение. Неподалеку от Парижа раскинулась обетованная земля, покинутая жителями, Эльдорадо, с которого оставалось всего лишь сбить висячий замок, добыча для любого, кто не устрашится канонады. Он уже представлял себе опустевшие, безмолвные апартаменты, богатую обстановку, медленно собирающую пыль за опущенными жалюзи, свернутые ковры у стен, коллекции драгоценностей в витринах. В панике коллективного бегства, как в Помпеях, когда грохот извергающегося вулкана заставляет всех броситься врассыпную, а собаки начинают задыхаться от пепла, повалившего с небес, каждый уносит то, что поценнее: драгоценности, часы, столовое серебро и обеденный фарфор, хрусталь из Мурано, которым ни разу не посмели воспользоваться. Все это добро сваливают в коробки, обкладывают вместо соломы простынями. В последний момент оказывается, что в прицепе не осталось места, а время поджимает, приходится бросить семейные ценности, ограничившись случайными пустяками. Здесь разворачиваются сцены крайнего исступления. Знаменитый баритон прижимает к себе лысого пупса и утверждает, что это его талисман; спортсмен не мыслит жизни без коллекции марок; мать многочисленного семейства – без нот; адвокат, прославившийся едкими речами, теряет драгоценное время на поиски эмблемы своего клуба, хотя бывает там не больше двух раз в год и вообще будет к вечеру убит. Девушка задерживается у шубки, которую ей придется бросить.
Альбер, всегда наживавшийся на чужом горе, в одно мгновение представил все, чем всеобщее горе способно искупить его индивидуальные неприятности. И начал с кражи на Цветочной набережной велосипеда – скромного, дамского, с низким седлом, высоким рулем и корзиной на багажнике – удобным приспособлением для складирования добычи. Даже не будучи опытным велосипедистом, он быстро освоил свое приобретение и покатил навстречу судьбе, сильно виляя из-за нестерпимой жары, пустоты в голове, жжения в желудке и боли в икрах с непривычки.
Три недели ехал велосипедист навстречу беспорядочному потоку беженцев, бесконечной веренице машин, упряжек, тележек, задыхающимся больным, старикам, жалевшим, что покинули дом, и твердившим, что лучше было бы умереть в родных стенах. Это зрелище, которое он с усмешкой наблюдал поверх руля, ободряло его и толкало в избранном направлении, позволяя не обращать внимания на настойчивые слухи, достигавшие его ушей помимо его воли при каждой остановке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
В Париже властвовала весна. На террасах кафе красовались женщины в невесомых цветастых платьях. Продавцы газет выкрикивали последние новости. Петен – вице-президент Совета! Мсье Альбер не интересовался политикой, к тому же ему было не на что приобрести газету. В синем летнем костюме он потел, как улитка, и был сам себе противен.
Короткий визит в квартал Пигаль позволил ясно понять, что ему не под силу потеснить новых хозяев улицы, перенявших, как и южане, американские методы. Он уже полагал, что с его ремеслом покончено, когда столкнулся на бульваре Рошфор с проституткой по кличке Слива, которую он сам обучил профессии десятью годами раньше. Пленительные воспоминания! Что с того, что однажды ему пришлось прижечь ей сигарой живот за леность и непослушание! Слива узнала его не сразу: один глаз, плешивость, яичный желток на пиджаке. Она великодушно привела его в бар на улице Бланш, угостила круассанами и разбавленным пивом и призналась, что рада его повидать, ведь он напомнил ей о глупостях молодости. Однако она задохнулась от гнева, когда он предложил ей возобновить сотрудничество на прежних условиях.
Впервые за всю карьеру Альберу, к которому никто уже не обращался «мсье», пришлось, как клошару, ночевать в метро, на станции Бертен-Пуаре рядом с Центральным рынком, где всегда можно было утолить голод капустными кочерыжками, гнилыми фруктами и объедками из кафе. На следующий день, мучаясь от боли в желудке, он в мерзком настроении потащился на набережную, где старушка, видя, как ему худо, ссыпала ему в ладонь милостыню – несколько монет. Лиха беда начало. Он стал сознательно протягивать руку и скоро смог сам заказать себе сандвич и стакан разливного вина. Несколько работяг за стойкой уверяли, что немцы рвутся к Парижу. Он машинально потащился за какой-то вдовой, шагавшей в сторону собора Нотр-Дам, но потерял ее из виду в огромной толпе на паперти. Что происходит? Благодарственный молебен? Нет, подготовка к чуду!
За неимением бронетанковых дивизий, которых тщетно требовал полковник де Голль, Париж взял наперевес свое секретное оружие: мощи святой Женевьевы, однажды остановившие Аттилу! В присутствии Поля Рейно, Петена и руководителей правительства отряд французских бойскаутов медленно двигался по собору со святой ракой следом за большим распятием и духовенством в мантиях. Сам маршал преклонил колена, когда верующие затребовали с колен помощи от святых Мишеля, Дени, Марселя, Реми, Жанны д'Арк и девы Лютеции, покровительницы Парижа.
На залитой солнцем соборной паперти толпа стоя, но не менее ревностно, подхватила молитву. Несколько женщин лишились чувств. Альбер обвинил в происшедшем слишком тесные, учитывая жару, корсеты и был среди добровольцев, бросившихся расстегивать бедняжкам пуговицы. В мгновения сентиментальной неотложности он всегда становился жертвой самаритянского соблазна, зато не упускал шанс проявить свои недюжинные познания по части дамского нижнего белья.
После церемонии толпа не спешила расходиться, как полицейские ни старались ее рассеять. Как идти домой с миром в душе, когда вот-вот должны нагрянуть немцы? Да, святые предупреждены, но куда им против танков? Люди, лишенные достоверной информации, нуждались в разговоре, во взаимном утешении, в убеждениях, что худшее еще не произошло. Человек с закатанными рукавами и желтой от табака бородкой, якобы располагавший вестями с фронта, доставленными зятем, и бывший, возможно, провокатором, расписывал бегство населения при приближении неприятеля и ужас, охвативший небольшие населенные пункты. «Женщины разбегаются, собирают безделушки, заколки, детей, матрасы, кукол, кошек, ходики, канареек. Мужчины грузят эту дребедень в машину или на телегу, и вся семья уезжает с небольшим запасом съестного, не зная, куда направиться и где провести ближайшую ночь… Даже крестьяне бросают свои хозяйства, забирая по несколько кур и кроликов, но оставляя коров и свиней…»
– А торговцы предметами роскоши? – холодно осведомился Альбер.
– Эти всегда бегут первыми.
Прирожденного проходимца посетило озарение. Неподалеку от Парижа раскинулась обетованная земля, покинутая жителями, Эльдорадо, с которого оставалось всего лишь сбить висячий замок, добыча для любого, кто не устрашится канонады. Он уже представлял себе опустевшие, безмолвные апартаменты, богатую обстановку, медленно собирающую пыль за опущенными жалюзи, свернутые ковры у стен, коллекции драгоценностей в витринах. В панике коллективного бегства, как в Помпеях, когда грохот извергающегося вулкана заставляет всех броситься врассыпную, а собаки начинают задыхаться от пепла, повалившего с небес, каждый уносит то, что поценнее: драгоценности, часы, столовое серебро и обеденный фарфор, хрусталь из Мурано, которым ни разу не посмели воспользоваться. Все это добро сваливают в коробки, обкладывают вместо соломы простынями. В последний момент оказывается, что в прицепе не осталось места, а время поджимает, приходится бросить семейные ценности, ограничившись случайными пустяками. Здесь разворачиваются сцены крайнего исступления. Знаменитый баритон прижимает к себе лысого пупса и утверждает, что это его талисман; спортсмен не мыслит жизни без коллекции марок; мать многочисленного семейства – без нот; адвокат, прославившийся едкими речами, теряет драгоценное время на поиски эмблемы своего клуба, хотя бывает там не больше двух раз в год и вообще будет к вечеру убит. Девушка задерживается у шубки, которую ей придется бросить.
Альбер, всегда наживавшийся на чужом горе, в одно мгновение представил все, чем всеобщее горе способно искупить его индивидуальные неприятности. И начал с кражи на Цветочной набережной велосипеда – скромного, дамского, с низким седлом, высоким рулем и корзиной на багажнике – удобным приспособлением для складирования добычи. Даже не будучи опытным велосипедистом, он быстро освоил свое приобретение и покатил навстречу судьбе, сильно виляя из-за нестерпимой жары, пустоты в голове, жжения в желудке и боли в икрах с непривычки.
Три недели ехал велосипедист навстречу беспорядочному потоку беженцев, бесконечной веренице машин, упряжек, тележек, задыхающимся больным, старикам, жалевшим, что покинули дом, и твердившим, что лучше было бы умереть в родных стенах. Это зрелище, которое он с усмешкой наблюдал поверх руля, ободряло его и толкало в избранном направлении, позволяя не обращать внимания на настойчивые слухи, достигавшие его ушей помимо его воли при каждой остановке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48