За сумму в десять раз меньше архиепископ Кунео приобрел недавно красивейшую на свете молодую чистокровную кобылицу цвета свежих сливок. Ее развевающаяся грива похожа на шелковые нити, переплетенные с нитями чистого золота. Взор ее разгоняет тучи. Архиепископ собирается преподнести ее своей новой сожительнице, поклявшейся сделать его папой римским. Ее конюшню день и ночь стерегут две сотни воинов с алебардами. Даже чихнувшему в ее присутствии грозит смертная казнь.
– Ну так приведи мне эту кобылицу, и мы будем квиты, – рассудил старик.
– В другое время эта шутка стоила бы тебе жизни, – ответил Белорот, занося над головой почтенного старца саблю (а на самом деле – серп). – Но мне хочется сохранить тебе жизнь. Сотвори чудо для меня одного – и я тебя отпущу. А то повсюду стану рассказывать, что ты болтун.
– Если бы ты вылизал мне сандалии, это уже было бы чудом! – проворчал вконец измученный Варез.
Разбойник рубанул своим оружием, и голова святого слетела с плеч. Одни говорят, что она ушла под землю прямо перед террасой Жардров, где и по сию пору можно любоваться дырой. Другие утверждают, что она трижды подпрыгнула, наметив при соприкосновениях с камнями будущие границы деревни. В действительности не было ни погружения, ни прыжков: голова угодила в сугроб и в нем застряла.
Убийца поспешил прочь с места преступления, прихватив с собой свидетельство одержанной победы. Свесившись на монгольский манер с лошади, он схватил окровавленную голову и бросил ее в суму у себя на поясе. В тот же самый миг поднялась буря. Длилась она девять раз по девять дней – вдвое дольше Потопа. И каждый день снегу падало в девять раз больше, чем накануне. Вот и подсчитайте, сколько его навалило. Все сообщники разбойника погибли от снегопадов, невзирая на одежды из волчьих шкур. Оружие их пропало, лошадей завалило. Вечером восемьдесят девятого дня разбойник, чудом протянувший столько времени, понял, что тоже подохнет с голоду, как оголодавшая ворона. Тогда открыл он свою поясную суму, облобызал лицо старца, ощупал уши, нос, щеки, сохранившие живое тепло. Голод его и безумие были таковы, что он с наслаждением впился зубами в плоть Блаженного.
И тотчас прекратилась буря. Рассеялись тучи. Над горами заголубело ярким колпаком ясное небо, луга зазеленели травой. Беларот заметил у своих ног змею из растопленного стекла, текущую среди цветов. Он собрал останки святого, обмыл его череп и кости в живой воде. Кровь превратилась в потоке в красные камни, кости засияли в воде, как звезды. Он высушил их на солнце и унес с собой. И отправился он в погоню за северным ветром.
Шагая, Беларот чувствовал, как к нему возвращаются силы. Это было первое счастье. Вторым счастьем было постукивание костей на дне сумы. Третье его счастье было ускользающим и скоротечным, как ветерок, с недавних пор обдувавший его виски.
Он шел весь день, и все три его счастья не притуплялись. Он выбросил свой серп в луговую траву и теперь скакал, приплясывал, кричал, жалел камни, неспособные ликовать вместе с ним. В полдень он увидел солнце в зените – пылающий стог. В час пополудни светило было уже краем колодца, на дне которого жарится поросенок. Потом небо уступило место колесу повозки, в которой трясся малютка Беларот, зажатый коленями матери. С наступлением вечерней прохлады огненный шар распался на золотые лужицы и исчез.
Ночью он оказался в месте, где позже был основан Коль-де-Варез. В свете луны он различил вдали неподвижного человека у скалы и направился к нему, вращая своей сумой, как пращой. Но человек оказался старым монахом.
– Как ты можешь быть живым, когда у меня в суме лежит твоя голова? – крикнул он.
– Разве ты не требовал от меня чуда? – холодно отвечал старик.
Беларот, отказываясь верить своим глазам, развязал лямки сумы, чтобы разоблачить самозванца. Рука его нашарила одни только горичавки, синие орхидеи, траву из оврагов и свистящий над ними ветер. И вся его радость вмиг улетучилась.
– Я оскорбил святого. Как искупить этот грех?
– Важнее другое: ты лишил меня хорошего мула. Приведи мне кобылицу архиепископа. Я буду ждать тебя здесь, сколько понадобится.
Легенда утверждает, что преступник добрался в поисках роскошной кобылы до самого Рима, но папа сгноил его в тюрьме. Потому в Коль-де-Варез и поныне проще найти плохого мула, чем хорошего христианина.
Глава 4
Страна мертвых
В Коль-де-Варез времена года сменяют друг друга без передышки. После восьми недель бурной весны по горам катится лето: оно дает о себе знать повсюду, даже в ущельях и на холодных северных склонах высоких хребтов. Днем, когда в лесу застывает свет, кажется, будто среди гор разлегся сказочный людоед, пузатый обжора с глазками-маками. Тогда торжествуют паралич и оцепенение, один и тот же рок склеивает крылья мухам и веки крестьянам. О том, что время не стоит на месте, напоминает только дрожь горячего воздуха над долинами, где ничто не шелохнется до самых сумерек.
Ах, лето, короткое лето в Коль-де-Варез! С заходом солнца оживают горы, отупению приходит конец. Маленькому Жану надо только навострить уши – и он слышит звуки привычного существования: беседу старика Жардра и Армана на террасе, колокольчик разносчика, бормотание Элианы, жонглирующей в одной из комнат хозяйскими шляпами и при этом напевающей:
Из страны в страну скитаться –
Смысл уж больно маленький.
Лучше дома оставаться,
Рядом с бабкой старенькой.
«Я видала, – говорит, –
Мир, где все идет на счет:
На посту солдат стоит,
Яйца курица несет».
Маленький Жан сидит в саду с книгой на коленях. Стоит ему услышать пение Элианы, как он забывает про чтение и закрывает глаза. Уже несколько дней он не злится на непрошеную гостью. Как ни странно, он уже позабыл, как его баловала старуха Лиз. Даже саму старуху Лиз позабыл. Только ночами, глядя в распахнутые ставни на луну и на линию гор, внимая их дыханию, он не никак не может уснуть. На что он надеется? Ждет призрака? Возможно, но совсем не обязательно. Он вздрагивает при каждом лисьем тявканье, при любом далеком крике, свидетельствующем, что звери без устали пожирают друг дружку. То и дело ему видится на лесной опушке женщина в серых одеждах, подающая ему странные знаки.
Грусть Эфраима заметна не одной Элиане. Арман беседует на эту тему с Бьенвеню, и тот мучается, пытаясь отыскать причину. В конце концов он задается вопросом, правильно ли поступил, когда повез кухарку в ее родную деревню, не захватив с собой ребенка. И зачем, вернувшись с похорон, он скрыл от мальчика смерть Лиз, создав впечатление, что она куда-то уехала? Верьте мне. Молчание не есть забвение. Слова, не произнесенные в нужный час, становятся зацепками на ткани памяти. Полагаю, в такие дырочки, как они ни малы, можно увидеть страну мертвых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Ну так приведи мне эту кобылицу, и мы будем квиты, – рассудил старик.
– В другое время эта шутка стоила бы тебе жизни, – ответил Белорот, занося над головой почтенного старца саблю (а на самом деле – серп). – Но мне хочется сохранить тебе жизнь. Сотвори чудо для меня одного – и я тебя отпущу. А то повсюду стану рассказывать, что ты болтун.
– Если бы ты вылизал мне сандалии, это уже было бы чудом! – проворчал вконец измученный Варез.
Разбойник рубанул своим оружием, и голова святого слетела с плеч. Одни говорят, что она ушла под землю прямо перед террасой Жардров, где и по сию пору можно любоваться дырой. Другие утверждают, что она трижды подпрыгнула, наметив при соприкосновениях с камнями будущие границы деревни. В действительности не было ни погружения, ни прыжков: голова угодила в сугроб и в нем застряла.
Убийца поспешил прочь с места преступления, прихватив с собой свидетельство одержанной победы. Свесившись на монгольский манер с лошади, он схватил окровавленную голову и бросил ее в суму у себя на поясе. В тот же самый миг поднялась буря. Длилась она девять раз по девять дней – вдвое дольше Потопа. И каждый день снегу падало в девять раз больше, чем накануне. Вот и подсчитайте, сколько его навалило. Все сообщники разбойника погибли от снегопадов, невзирая на одежды из волчьих шкур. Оружие их пропало, лошадей завалило. Вечером восемьдесят девятого дня разбойник, чудом протянувший столько времени, понял, что тоже подохнет с голоду, как оголодавшая ворона. Тогда открыл он свою поясную суму, облобызал лицо старца, ощупал уши, нос, щеки, сохранившие живое тепло. Голод его и безумие были таковы, что он с наслаждением впился зубами в плоть Блаженного.
И тотчас прекратилась буря. Рассеялись тучи. Над горами заголубело ярким колпаком ясное небо, луга зазеленели травой. Беларот заметил у своих ног змею из растопленного стекла, текущую среди цветов. Он собрал останки святого, обмыл его череп и кости в живой воде. Кровь превратилась в потоке в красные камни, кости засияли в воде, как звезды. Он высушил их на солнце и унес с собой. И отправился он в погоню за северным ветром.
Шагая, Беларот чувствовал, как к нему возвращаются силы. Это было первое счастье. Вторым счастьем было постукивание костей на дне сумы. Третье его счастье было ускользающим и скоротечным, как ветерок, с недавних пор обдувавший его виски.
Он шел весь день, и все три его счастья не притуплялись. Он выбросил свой серп в луговую траву и теперь скакал, приплясывал, кричал, жалел камни, неспособные ликовать вместе с ним. В полдень он увидел солнце в зените – пылающий стог. В час пополудни светило было уже краем колодца, на дне которого жарится поросенок. Потом небо уступило место колесу повозки, в которой трясся малютка Беларот, зажатый коленями матери. С наступлением вечерней прохлады огненный шар распался на золотые лужицы и исчез.
Ночью он оказался в месте, где позже был основан Коль-де-Варез. В свете луны он различил вдали неподвижного человека у скалы и направился к нему, вращая своей сумой, как пращой. Но человек оказался старым монахом.
– Как ты можешь быть живым, когда у меня в суме лежит твоя голова? – крикнул он.
– Разве ты не требовал от меня чуда? – холодно отвечал старик.
Беларот, отказываясь верить своим глазам, развязал лямки сумы, чтобы разоблачить самозванца. Рука его нашарила одни только горичавки, синие орхидеи, траву из оврагов и свистящий над ними ветер. И вся его радость вмиг улетучилась.
– Я оскорбил святого. Как искупить этот грех?
– Важнее другое: ты лишил меня хорошего мула. Приведи мне кобылицу архиепископа. Я буду ждать тебя здесь, сколько понадобится.
Легенда утверждает, что преступник добрался в поисках роскошной кобылы до самого Рима, но папа сгноил его в тюрьме. Потому в Коль-де-Варез и поныне проще найти плохого мула, чем хорошего христианина.
Глава 4
Страна мертвых
В Коль-де-Варез времена года сменяют друг друга без передышки. После восьми недель бурной весны по горам катится лето: оно дает о себе знать повсюду, даже в ущельях и на холодных северных склонах высоких хребтов. Днем, когда в лесу застывает свет, кажется, будто среди гор разлегся сказочный людоед, пузатый обжора с глазками-маками. Тогда торжествуют паралич и оцепенение, один и тот же рок склеивает крылья мухам и веки крестьянам. О том, что время не стоит на месте, напоминает только дрожь горячего воздуха над долинами, где ничто не шелохнется до самых сумерек.
Ах, лето, короткое лето в Коль-де-Варез! С заходом солнца оживают горы, отупению приходит конец. Маленькому Жану надо только навострить уши – и он слышит звуки привычного существования: беседу старика Жардра и Армана на террасе, колокольчик разносчика, бормотание Элианы, жонглирующей в одной из комнат хозяйскими шляпами и при этом напевающей:
Из страны в страну скитаться –
Смысл уж больно маленький.
Лучше дома оставаться,
Рядом с бабкой старенькой.
«Я видала, – говорит, –
Мир, где все идет на счет:
На посту солдат стоит,
Яйца курица несет».
Маленький Жан сидит в саду с книгой на коленях. Стоит ему услышать пение Элианы, как он забывает про чтение и закрывает глаза. Уже несколько дней он не злится на непрошеную гостью. Как ни странно, он уже позабыл, как его баловала старуха Лиз. Даже саму старуху Лиз позабыл. Только ночами, глядя в распахнутые ставни на луну и на линию гор, внимая их дыханию, он не никак не может уснуть. На что он надеется? Ждет призрака? Возможно, но совсем не обязательно. Он вздрагивает при каждом лисьем тявканье, при любом далеком крике, свидетельствующем, что звери без устали пожирают друг дружку. То и дело ему видится на лесной опушке женщина в серых одеждах, подающая ему странные знаки.
Грусть Эфраима заметна не одной Элиане. Арман беседует на эту тему с Бьенвеню, и тот мучается, пытаясь отыскать причину. В конце концов он задается вопросом, правильно ли поступил, когда повез кухарку в ее родную деревню, не захватив с собой ребенка. И зачем, вернувшись с похорон, он скрыл от мальчика смерть Лиз, создав впечатление, что она куда-то уехала? Верьте мне. Молчание не есть забвение. Слова, не произнесенные в нужный час, становятся зацепками на ткани памяти. Полагаю, в такие дырочки, как они ни малы, можно увидеть страну мертвых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48