«Счастливая она!» — в который раз позавидовала Разия. Лицо ее вспыхнуло.
— Да, кухня просторная! — опять сказал Омар и отправился в гостиную.
Никто не предполагал, что он будет расхаживать по квартире, заглянет в кухню. Женщины встали как вкопанные при его появлении; когда он вышел, так и остались стоять в растерянности. Молчание нарушила Разия. Ущипнув себя за щеки, как это делают женщины из аула, она затарахтела:
— Как он не постыдился, а еще такой интересный человек! С чего это его понесло на кухню? Можно было бы сказать, что невоспитанный, не будь он мэром нашего города!
Отсутствие Мираса и присутствие Омара послужили причиной того, что сегодняшний вечер не был таким веселым, как вчерашний, у Мамыржана; не было песен, не было шуток, смеха; вечер не удался. То ли потому, что Досым не хотел ни с кем делиться Омаром, то ли еще почему, но пять семей, обычно посещающие этот дом, не были приглашены, лишь один Мамыржан удостоился такой чести. Омар не пил, пригубил 1В0 время первого тоста и больше не прикасался к рюмке. А если не пил Омар, то делать это Досыму или Мамыржану было никак нельзя. Женщины тоже, естественно, не могли быть заводилами в этом деле. Жексен за весь вечер не произнес ни слова, зато рот его был постоянно открыт: он влюблено безотрывно смотрел на Омара. Али сегодня был вообще не в своей тарелке, ничего крутом, словно во время ледохода, не слышал; если кто-то обращался к нему, улыбался невпопад, сидел тише воды ниже травы.
«Как этот Омар давит на всех!» — думала Улмекен. Омар держался особо, будто ахалтекинский рысак среди казахских рабочих лошадок; разговор начинал только он, рассказывал что-либо только он, остальные лишь кивали, соглашались. Не может ни на минуту забыть о своем привилегированном положении, о том, что начальник, что главный в этой компании, чувствуется привычка командовать, быть в центре внимания. Когда острит — нужно смеяться, если хочет удивить, полагается удивляться,— он заранее предупреждает об этом интонацией. Словом, требует сопереживания. Но хорош! Элегантен в своем светлосером костюме, импортной модной сорочке и модными часами на руке.
На этом приеме, который начался в девять и закончился во втором часу ночи, были подробно развиты две темы: тема градостроительства и тема любви. Тема градостроительства началась так. В один из моментов из лоджии вдруг послышался скулеж. «Что, щенка держите?» — удивился Омар. Досым стал рассказывать, как нашел
щенка па Дикой улице. «На Дикой?» — переспросил, горевшись, Омар, и.... пошло-поехало! Он сел на своего любимого конька и стал развивать эту тему вглубь. До Дикой улицы пока не дошли руки: там, оказывается, количество жителей в возрасте от года до семнадцати составляет тысяча сто шестьдесят четыре человека,, значит, необходима средняя школа на шестьсот сорок мест, детские ясли на двести мест, детский сад на столько же. Дикая улица далеко от кинотеатра, далеко от Дворца культуры, не выровнена, не заасфальтирована, а руководители комбината — эти денежные мешки — не обращают внимания, не заботятся о Дикой улице, потому что там живет всего восемнадцать рабочих, вот, кстати, Жексен — один из них; с другой стороны, попробуйте найдите на всё средства; Дикая улица — это кость, застрявшая в горле горсовета и в его личном, Омара, горле. Омар словно давал интервью. Затем рассказал, сколько сил (вложил он в город Ортас за семь лет своего председательства. Омар не замечал, что все время говорит «я»; несколько раз вместо слов «городской Совет» он употребил личное местоимение. Улмекен отметила про себя эту особенность гостя.
— О-о! Немало моего труда вложено в город! — продолжал Омар.
Чего стоило, например, установление памятника на центральной площади, это>целая поэма, надо было найти скульптора, архитектора, здесь пригодились знакомые из . Алма-Аты; с каким трудом были добыты деньги на авторство, затем ему пришлось ехать в Ленинград, чтобы добиться установления памятника вне очереди. Омар рассказал, как проложил асфальтированную дорогу до целебных источников, обнаруженных в горах, хотя в области и были против, как телевидение транслировало торжественное открытие этой дороги, а он, Омар, все равно получил выговор; рассказал, как потом на чабанов, гнавших по этой дороге скот, свалился камень и Омар чуть из-за этого не попал под суд; потом рассказал, что однажды получил даже два выговора — за строительство самого красивого в городе кинотеатра.
— Я так считаю,— говорил он,— если уж строить, так строить навечно, ну и отпустил лишние средства. Мрамор, найденный в горах, раньше, чем заприходовать, пустил на стены и пол. «Откуда мрамор?» — «Из гор».— «Его же не было в проекте! Беззаконие!» — «Так ведь дармовой мрамор!» — «Горы — не наследство твоего отца! Пойдешь под суд!» Два года таскали по инстанциям, два года мучили. Но сами устали и прекратили эту волынку. Что теперь делать, не ломать же кинотеатр, я же ни грамма мрамора для себя не использовал. Зато наш «Шугла» теперь гордость всей республики, в проспектах для заграницы частенько печатают его фотографию. Ну и спрашивается, кто победил? Конечно, я! У меня много прозвищ в народе, знаю; ну что делать, пусть не поймут сейчас — поймут позже. Как меня только не называют: и «дорожник», и «строитель», и «садовод»; в подхозе построил два животноводческих комплекса, уж сколько надо мной смеялись, сколько критиковали! Бывало, придет в кабинет какой-нибудь неуч, сопляк и ну обвинять в нарушении финансовой дисциплины. Неандерталец!
Сначала Омар говорил с улыбкой, словно посмеиваясь над собой, но при последних словах он побледнел и глаза зло блеснули. Увидев физиономию Омара, Улмекен чуть не прыснула: ух ты, какие мы злые! Слово «неандерталец» создало в мыслях Улмекен целую картину. Она представила, что поймала дикого, покрытого шерстью человека, сбрила с него шерсть, надела белую рубашку, повязала галстук, посадила в кресло напротив Омара. А за столом, как раз напротив Омара, сидел ее муж, Досым, она посмотрела на него пристально, расхохоталась и, смущенная своей выходкой, выбежала на кухню.
Разия поспешила следом, глаза ее горели.
— Какой мужчина, а?! — сказала она с пылом.
— Отстань! — рассердилась Улмекен.— Раскрыть бы твою черепную коробку и посмотреть, наверное, весь мозг забит изображениями мужчин.
— И все-таки что ни говори, а хорош!
Бывает, что на скачках — байге — всадники, все время скакавшие по равнине, встречают предгорья, тогда они рассеиваются, каждый выбирая удобный для себя путь; а лишь только дорога опять станет ровной, они вновь дружно скачут один за другим. Так и беседа сначала текла по ровному руслу, однако Омар закончил рассказ, и первая основная тема этого вечера — тема личности Омара в Градостроительстве — иссякла;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
— Да, кухня просторная! — опять сказал Омар и отправился в гостиную.
Никто не предполагал, что он будет расхаживать по квартире, заглянет в кухню. Женщины встали как вкопанные при его появлении; когда он вышел, так и остались стоять в растерянности. Молчание нарушила Разия. Ущипнув себя за щеки, как это делают женщины из аула, она затарахтела:
— Как он не постыдился, а еще такой интересный человек! С чего это его понесло на кухню? Можно было бы сказать, что невоспитанный, не будь он мэром нашего города!
Отсутствие Мираса и присутствие Омара послужили причиной того, что сегодняшний вечер не был таким веселым, как вчерашний, у Мамыржана; не было песен, не было шуток, смеха; вечер не удался. То ли потому, что Досым не хотел ни с кем делиться Омаром, то ли еще почему, но пять семей, обычно посещающие этот дом, не были приглашены, лишь один Мамыржан удостоился такой чести. Омар не пил, пригубил 1В0 время первого тоста и больше не прикасался к рюмке. А если не пил Омар, то делать это Досыму или Мамыржану было никак нельзя. Женщины тоже, естественно, не могли быть заводилами в этом деле. Жексен за весь вечер не произнес ни слова, зато рот его был постоянно открыт: он влюблено безотрывно смотрел на Омара. Али сегодня был вообще не в своей тарелке, ничего крутом, словно во время ледохода, не слышал; если кто-то обращался к нему, улыбался невпопад, сидел тише воды ниже травы.
«Как этот Омар давит на всех!» — думала Улмекен. Омар держался особо, будто ахалтекинский рысак среди казахских рабочих лошадок; разговор начинал только он, рассказывал что-либо только он, остальные лишь кивали, соглашались. Не может ни на минуту забыть о своем привилегированном положении, о том, что начальник, что главный в этой компании, чувствуется привычка командовать, быть в центре внимания. Когда острит — нужно смеяться, если хочет удивить, полагается удивляться,— он заранее предупреждает об этом интонацией. Словом, требует сопереживания. Но хорош! Элегантен в своем светлосером костюме, импортной модной сорочке и модными часами на руке.
На этом приеме, который начался в девять и закончился во втором часу ночи, были подробно развиты две темы: тема градостроительства и тема любви. Тема градостроительства началась так. В один из моментов из лоджии вдруг послышался скулеж. «Что, щенка держите?» — удивился Омар. Досым стал рассказывать, как нашел
щенка па Дикой улице. «На Дикой?» — переспросил, горевшись, Омар, и.... пошло-поехало! Он сел на своего любимого конька и стал развивать эту тему вглубь. До Дикой улицы пока не дошли руки: там, оказывается, количество жителей в возрасте от года до семнадцати составляет тысяча сто шестьдесят четыре человека,, значит, необходима средняя школа на шестьсот сорок мест, детские ясли на двести мест, детский сад на столько же. Дикая улица далеко от кинотеатра, далеко от Дворца культуры, не выровнена, не заасфальтирована, а руководители комбината — эти денежные мешки — не обращают внимания, не заботятся о Дикой улице, потому что там живет всего восемнадцать рабочих, вот, кстати, Жексен — один из них; с другой стороны, попробуйте найдите на всё средства; Дикая улица — это кость, застрявшая в горле горсовета и в его личном, Омара, горле. Омар словно давал интервью. Затем рассказал, сколько сил (вложил он в город Ортас за семь лет своего председательства. Омар не замечал, что все время говорит «я»; несколько раз вместо слов «городской Совет» он употребил личное местоимение. Улмекен отметила про себя эту особенность гостя.
— О-о! Немало моего труда вложено в город! — продолжал Омар.
Чего стоило, например, установление памятника на центральной площади, это>целая поэма, надо было найти скульптора, архитектора, здесь пригодились знакомые из . Алма-Аты; с каким трудом были добыты деньги на авторство, затем ему пришлось ехать в Ленинград, чтобы добиться установления памятника вне очереди. Омар рассказал, как проложил асфальтированную дорогу до целебных источников, обнаруженных в горах, хотя в области и были против, как телевидение транслировало торжественное открытие этой дороги, а он, Омар, все равно получил выговор; рассказал, как потом на чабанов, гнавших по этой дороге скот, свалился камень и Омар чуть из-за этого не попал под суд; потом рассказал, что однажды получил даже два выговора — за строительство самого красивого в городе кинотеатра.
— Я так считаю,— говорил он,— если уж строить, так строить навечно, ну и отпустил лишние средства. Мрамор, найденный в горах, раньше, чем заприходовать, пустил на стены и пол. «Откуда мрамор?» — «Из гор».— «Его же не было в проекте! Беззаконие!» — «Так ведь дармовой мрамор!» — «Горы — не наследство твоего отца! Пойдешь под суд!» Два года таскали по инстанциям, два года мучили. Но сами устали и прекратили эту волынку. Что теперь делать, не ломать же кинотеатр, я же ни грамма мрамора для себя не использовал. Зато наш «Шугла» теперь гордость всей республики, в проспектах для заграницы частенько печатают его фотографию. Ну и спрашивается, кто победил? Конечно, я! У меня много прозвищ в народе, знаю; ну что делать, пусть не поймут сейчас — поймут позже. Как меня только не называют: и «дорожник», и «строитель», и «садовод»; в подхозе построил два животноводческих комплекса, уж сколько надо мной смеялись, сколько критиковали! Бывало, придет в кабинет какой-нибудь неуч, сопляк и ну обвинять в нарушении финансовой дисциплины. Неандерталец!
Сначала Омар говорил с улыбкой, словно посмеиваясь над собой, но при последних словах он побледнел и глаза зло блеснули. Увидев физиономию Омара, Улмекен чуть не прыснула: ух ты, какие мы злые! Слово «неандерталец» создало в мыслях Улмекен целую картину. Она представила, что поймала дикого, покрытого шерстью человека, сбрила с него шерсть, надела белую рубашку, повязала галстук, посадила в кресло напротив Омара. А за столом, как раз напротив Омара, сидел ее муж, Досым, она посмотрела на него пристально, расхохоталась и, смущенная своей выходкой, выбежала на кухню.
Разия поспешила следом, глаза ее горели.
— Какой мужчина, а?! — сказала она с пылом.
— Отстань! — рассердилась Улмекен.— Раскрыть бы твою черепную коробку и посмотреть, наверное, весь мозг забит изображениями мужчин.
— И все-таки что ни говори, а хорош!
Бывает, что на скачках — байге — всадники, все время скакавшие по равнине, встречают предгорья, тогда они рассеиваются, каждый выбирая удобный для себя путь; а лишь только дорога опять станет ровной, они вновь дружно скачут один за другим. Так и беседа сначала текла по ровному руслу, однако Омар закончил рассказ, и первая основная тема этого вечера — тема личности Омара в Градостроительстве — иссякла;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137