Мой доцент чуть со стула в обморок не грохнулся. Оказывается, про пар-то любой восьмиклассник знает. Возможно, если на месте доцента был бы другой человек, он рассмеялся бы, и на этом все кончилось. Но покойник поступил не так. Он обругал меня на чем свет стоит, поставил двойку и выгнал. Эх, пусть земля ему будет пухом, не захотел войти в мое положение! В коридоре я заплакал. Не просто заплакал, а зарыдал, будто похоронил родного отца. После этого я в университет не пошел, а по чьему-то совету поехал в Москву, поступил в Институт цветной металлургии... Все же я больше склонен к теории, но практика есть практика... Теоретиком не стал...— Он закончил полушутя-полусерьезно:— Наверное, из меня вышел бы великий математик.
Итак, Али сделал еще одно заключение об Омаре: если начнет говорить, увлечется и говорит долго; если же замолчит, расшевелить трудно.
— Пока не пропало настроение, расскажу вам еще кое- что. В детстве я был наделен удивительной способностью предчувствия. Была война, и вот я каким-то чудом, еще до сих пор и самому не ясно каким, за день или два мог предсказать, в какой дом придет похоронка. Показывал дом матери, а сам начинал плакать. За это меня наши аульные женщины чуть не убили. Аксакал по имени Есим, да продлятся его годы, сейчас еще жив, а во время войны уже был стариком, так вот этот аксакал спас меня. Надо сказать, что моя родная матушка тоже стала ругать меня за мои пророчества. Возможно, вам это покажется мистикой, но что было, то было... А помните, перед тем как случиться страшной беде на охоте, парень, похожий на цыгана, без всякой причины просил меня не ходить на охоту, помните? Этот парень, возможно, что-то предчувствовал, так бывает с некоторыми людьми...
Али задумался. Он вспомнил, как Аспанбай, еще ничего не зная, воскликнул: «Коке, что же теперь будет?!» Он сказал об этом Омару.
— Вот видите! — встрепенулся Омар.
Любитель поговорить сам, Али на этот раз изменил своей привычке, он с интересом слушал Омара, не зная, верить или не верить. Тот, кажется, почувствовал его сомнения и пристально посмотрел в лицо Али. Из глаз Омара, к ужасу не проспавшегося с похмелья литератора, посыпались голубые искры. Али вздрогнул и отвел взгляд, по телу пробежали мурашки: Омар показался ему существом с другой планеты. Как будто желая еще больше напугать Али, Омар не сводил с него глаз.
Али и читал, и слышал по телевизору, что некоторые люди обладают способностью ясновидения, они, дескать, «считывают информацию» прошлого или будущего посредством сильного биополя, которым наделены от природы, но что это за биополе и доказано ли его существование в науке — он не знал. Под влиянием этих мыслей ему показалось, что Омар как-то удаляется от него, он зажмурился, а когда снова искоса бросил взгляд, увидел, что Омар здесь, никуда не исчез, продолжает идти рядом, чуть печальный, беззащитный как ребенок, и у Али отлегло от сердца.
— Я постоянно ругаю себя за нерешительность,— продолжал Омар.— То, что надо бы прямо сказать или сделать, почему-то не делаю, словно боюсь кому-то повредить, а в результате все оборачивается против меня. Вот ведь надо было прямо заявить, что мальчика, к несчастью, убил отец, но я поделикатничал, мол, зачем давить своим авторитетом, пусть следствие своим путем докажет истину, и вот имею то, что имею. Надо бы собраться с духом и наконец поставить на этом деле точку, но, признаюсь вам, сейчас мной овладела такая апатия, что мне вроде бы все равно... Жить не хочется... Какая-то ожесточенность или безразличие в душе завелись... Мать написала, что заболела, а я не поехал. Теперь кажется, что в тот момент мог бы и на похороны не поехать... Вы думаете, я впал в такое состояние из-за того, что лишился работы? Э, нет. Дело в другом. Я десять лет занимался одним теоретическим исследованием. Десять лет! И все эти годы кружил, возвращаясь на одно и то же место, как заплутавший странник. И вот развязку, которую не мог найти в течение стольких лет, я нашел в течение двадцати одного дня! После трагедии, случившейся на охоте, я ушел, отгородился от всего, сосредоточился — и нашел! Нашел то, что искал! Правду говорят, нет худа без добра. Работа закончена, но я вдруг почувствовал себя страшно опустошенным, будто у меня отняли в жизни что-то самое главное, самое важное. За десять лет я сжился со своими постоянными исканиями, и вдруг — ничего нет, пустота, нет пищи для ума... Но я выйду из этого состояния, обязательно выйду, мне лишь снова нужно чем-то заболеть, в чем-то почерпнуть вдохновение. Вот тогда я встряхнусь, и все мои беды останутся позади...
Так еще с одной незнакомой стороны предстал перед Али Омар. И снова, и снова он удивлял литератора. Взял и сочинил довольно сносные ироничные стихи в адрес Койкелди, сам и прочел их: Койеке, в Тасжарган мы приехали ради тебя. Ты наш единственный родич на Алтае.
И что же? Для двух молодцов ты зарезал паршивую овечку,
Уж не за девицу ли ты принял своего нагашы?
Койкелди то краснел, то бледнел, слушая стихи, наконец хлопнул своей велюровой шляпой о землю:
— Убил ты меня наповал, Омаржан! — и зарезал жирного двухгодовалого барана.
Омар, как мальчишка, был в восторге от своей выходки; из двух больших камней соорудил очаг, из проволоки сделал шампуры для шашлыка, стал поливать уксусом мясо.
Али вдобавок узнал, что Омар играет на домбре и сносно поет.
На следующее утро Омар опять удивил Али. Накануне они договорились (Омар сам предложил) отправиться на озеро Укикоз — Глаз филина—отдохнуть, поваляться на зеленой травке. Решили позвать с собой для компании кого-нибудь из отдыхающих, захватить палатку, маринованную баранину для шашлыка. «Пойдем завтра после обеда»,— сказал Омар, а сам растолкал Али чуть свет.
— Али-ага, вставайте! Идем на озеро! У меня родилась одна идея...
— Что случилось, Омар-ага? Ведь мы договаривались пойти после обеда?..
Они стали прибавлять к имени почтительное «ага».
— Я говорю, у меня родилась одна мысль... Авось мне
повезет, и я покончу со всем этим...— Лицо Омара было замкнутым, холодным.
Али хоть и спросонья, но понял, что сейчас всякие вопросы неуместны. Он легко, по-кошачьи встряхнулся, сполоснул лицо и был готов. Омар сунул ему ружье, подаренное Гакку:
— Держите! Я возьму свою старую двустволку, к этому еще рука не пристрелялась.
«Решил дичи настрелять»,— догадался Али.
Они направились к Кызылтасу — Красной скале, которая, выгибаясь, точно стена круглой юрты, омывалась синей лентой Большого Ирелена. Взяв чуть южнее, они стали подыматься по тропе на вершину. Сверху им открылся живописный вид — разбросанные по ущельям маленькие аулы рано пробуждающихся скотоводов. Дымки от их жилищ уже подымались, расширяясь кверху, белыми струйками в небо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Итак, Али сделал еще одно заключение об Омаре: если начнет говорить, увлечется и говорит долго; если же замолчит, расшевелить трудно.
— Пока не пропало настроение, расскажу вам еще кое- что. В детстве я был наделен удивительной способностью предчувствия. Была война, и вот я каким-то чудом, еще до сих пор и самому не ясно каким, за день или два мог предсказать, в какой дом придет похоронка. Показывал дом матери, а сам начинал плакать. За это меня наши аульные женщины чуть не убили. Аксакал по имени Есим, да продлятся его годы, сейчас еще жив, а во время войны уже был стариком, так вот этот аксакал спас меня. Надо сказать, что моя родная матушка тоже стала ругать меня за мои пророчества. Возможно, вам это покажется мистикой, но что было, то было... А помните, перед тем как случиться страшной беде на охоте, парень, похожий на цыгана, без всякой причины просил меня не ходить на охоту, помните? Этот парень, возможно, что-то предчувствовал, так бывает с некоторыми людьми...
Али задумался. Он вспомнил, как Аспанбай, еще ничего не зная, воскликнул: «Коке, что же теперь будет?!» Он сказал об этом Омару.
— Вот видите! — встрепенулся Омар.
Любитель поговорить сам, Али на этот раз изменил своей привычке, он с интересом слушал Омара, не зная, верить или не верить. Тот, кажется, почувствовал его сомнения и пристально посмотрел в лицо Али. Из глаз Омара, к ужасу не проспавшегося с похмелья литератора, посыпались голубые искры. Али вздрогнул и отвел взгляд, по телу пробежали мурашки: Омар показался ему существом с другой планеты. Как будто желая еще больше напугать Али, Омар не сводил с него глаз.
Али и читал, и слышал по телевизору, что некоторые люди обладают способностью ясновидения, они, дескать, «считывают информацию» прошлого или будущего посредством сильного биополя, которым наделены от природы, но что это за биополе и доказано ли его существование в науке — он не знал. Под влиянием этих мыслей ему показалось, что Омар как-то удаляется от него, он зажмурился, а когда снова искоса бросил взгляд, увидел, что Омар здесь, никуда не исчез, продолжает идти рядом, чуть печальный, беззащитный как ребенок, и у Али отлегло от сердца.
— Я постоянно ругаю себя за нерешительность,— продолжал Омар.— То, что надо бы прямо сказать или сделать, почему-то не делаю, словно боюсь кому-то повредить, а в результате все оборачивается против меня. Вот ведь надо было прямо заявить, что мальчика, к несчастью, убил отец, но я поделикатничал, мол, зачем давить своим авторитетом, пусть следствие своим путем докажет истину, и вот имею то, что имею. Надо бы собраться с духом и наконец поставить на этом деле точку, но, признаюсь вам, сейчас мной овладела такая апатия, что мне вроде бы все равно... Жить не хочется... Какая-то ожесточенность или безразличие в душе завелись... Мать написала, что заболела, а я не поехал. Теперь кажется, что в тот момент мог бы и на похороны не поехать... Вы думаете, я впал в такое состояние из-за того, что лишился работы? Э, нет. Дело в другом. Я десять лет занимался одним теоретическим исследованием. Десять лет! И все эти годы кружил, возвращаясь на одно и то же место, как заплутавший странник. И вот развязку, которую не мог найти в течение стольких лет, я нашел в течение двадцати одного дня! После трагедии, случившейся на охоте, я ушел, отгородился от всего, сосредоточился — и нашел! Нашел то, что искал! Правду говорят, нет худа без добра. Работа закончена, но я вдруг почувствовал себя страшно опустошенным, будто у меня отняли в жизни что-то самое главное, самое важное. За десять лет я сжился со своими постоянными исканиями, и вдруг — ничего нет, пустота, нет пищи для ума... Но я выйду из этого состояния, обязательно выйду, мне лишь снова нужно чем-то заболеть, в чем-то почерпнуть вдохновение. Вот тогда я встряхнусь, и все мои беды останутся позади...
Так еще с одной незнакомой стороны предстал перед Али Омар. И снова, и снова он удивлял литератора. Взял и сочинил довольно сносные ироничные стихи в адрес Койкелди, сам и прочел их: Койеке, в Тасжарган мы приехали ради тебя. Ты наш единственный родич на Алтае.
И что же? Для двух молодцов ты зарезал паршивую овечку,
Уж не за девицу ли ты принял своего нагашы?
Койкелди то краснел, то бледнел, слушая стихи, наконец хлопнул своей велюровой шляпой о землю:
— Убил ты меня наповал, Омаржан! — и зарезал жирного двухгодовалого барана.
Омар, как мальчишка, был в восторге от своей выходки; из двух больших камней соорудил очаг, из проволоки сделал шампуры для шашлыка, стал поливать уксусом мясо.
Али вдобавок узнал, что Омар играет на домбре и сносно поет.
На следующее утро Омар опять удивил Али. Накануне они договорились (Омар сам предложил) отправиться на озеро Укикоз — Глаз филина—отдохнуть, поваляться на зеленой травке. Решили позвать с собой для компании кого-нибудь из отдыхающих, захватить палатку, маринованную баранину для шашлыка. «Пойдем завтра после обеда»,— сказал Омар, а сам растолкал Али чуть свет.
— Али-ага, вставайте! Идем на озеро! У меня родилась одна идея...
— Что случилось, Омар-ага? Ведь мы договаривались пойти после обеда?..
Они стали прибавлять к имени почтительное «ага».
— Я говорю, у меня родилась одна мысль... Авось мне
повезет, и я покончу со всем этим...— Лицо Омара было замкнутым, холодным.
Али хоть и спросонья, но понял, что сейчас всякие вопросы неуместны. Он легко, по-кошачьи встряхнулся, сполоснул лицо и был готов. Омар сунул ему ружье, подаренное Гакку:
— Держите! Я возьму свою старую двустволку, к этому еще рука не пристрелялась.
«Решил дичи настрелять»,— догадался Али.
Они направились к Кызылтасу — Красной скале, которая, выгибаясь, точно стена круглой юрты, омывалась синей лентой Большого Ирелена. Взяв чуть южнее, они стали подыматься по тропе на вершину. Сверху им открылся живописный вид — разбросанные по ущельям маленькие аулы рано пробуждающихся скотоводов. Дымки от их жилищ уже подымались, расширяясь кверху, белыми струйками в небо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137