— удивленно восклицали мужчины, глядя, как сильная рука Мане крепко обнимала девичий стая в зеленой шубке. Девушка держала в руке узелок, другой большой узел, видимо перина, подушки и одеяло, лежали рядом. Там же в повозке была люлька, корытце и корзинка...
— Ой-ой-ой! Бедная Ташана, сгорит теперь со стыда, сквозь землю провалится! — восклицали женщины, глядя вслед мчавшейся в сторону переулка, где жила Дока, повозке.
— Ах, ах, ах, беда какая! Какой срам!.. Несчастная Ташана, как только на люди покажется: девушка из дому убежала!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
содержащая первую версию о случившемся в предыдущей главе, возникшую далеко от центра событий, совершенно невероятную и потому вскоре отпавшую
Забрезжило, загорелось чудесное утро. Ожили торговые ряды, улицы и околотки. Люди неторопливо, степенно шагали, кому куда положено, как говорится, по чину и достатку. Первыми двинулись на работу огородники и плотники; за ними ремесленный и торговый люд — отворяются лавки, выносятся и ставятся на край тротуара мангалы, чтобы поскорее разгорелись; потом булочники и пекари, слуги и служанки и, наконец, неторопливо, с достоинством — чиновники и прочие господа.
Идут не протрезвевшие еще практиканты и полицейские писаря, всегда охрипшие, то ли от усердия в устных распоряжениях, то ли, и скорее всего, от необузданного, как это метко выражаются в народе, «чревонеистовства»; идут преподаватели с кислыми минами, с опущенными головами, денно и нощно погруженные в бесконечные размышления о своем жалком учительском положении, хуже которого, вероятно, нет во всей Европе, преподаватели всех дисциплин: историки и анатомики, биологи и физики, философы и математики — последние с кипой ученических тетрадей под мышкой и неизменно усталым от проверки заданий и, пожалуй, даже глупым видом. Подчас выйдет и поп, остановится на какое-то мгновение, извлечет из кармана огромный гребешок, быстро расчешет и приведет в порядок
бороду и торопливо зашагает по делам, чтобы прежде всех прийти на бойню или на рыбный рынок и захватить лучший кусок. Идут ученики — большие и маленькие, мальчики и девочки, в начальные школы и учительские семинарии. У малышей под мышкой книги и лепешка, у старших под мышкой тоже книга, на боку перочинный нож и на шее ворох забот; идут группами, не безобразничают, не кричат — тихо, молча, с удрученным и расстроенным видом. Не в духе они оттого, что не успели выучить уроки, а не успели потому, что в газетах появилось неприятное сообщение из Англии о стычке фабричных рабочих в Бродфорде с капиталистами. И поскольку неизвестно, какую позицию займет английское правительство и парламент (хотя бы нижняя палата!), приходится беспокоиться...
Одни торговцы еще идут по своим делам, другие сидят уже перед открытыми лавками и ждут первого покупателя и почина, чтобы провести первые деньги по бороде со словами: «Эхма! От тебя почин, от бога удача!»
И вот все лавки открыты, давно идет торговля, только мастерская мастера Мане, вопреки обыкновению (такого еще никогда не бывало!), все еще на запоре, хотя время довольно позднее: господа и власть предержащая давненько уже прошли — окружной начальник, председатель суда, директор гимназии, ректор семинарии. А эти господа — как всякому известно — не обязаны спешить, да и не спешат бог знает как попасть первыми в канцелярию.
Отсутствие Мане сразу же бросилось в глаза соседям, потом заметили это почти во всех рядах. И с каждой минутой это казалось все более странным, и покупателей, словно на зло, нахлынуло к нему как никогда, и все, подходя к запертым дверям, только удивленно спрашивали: «А... где мастер Манча, нету его, что ли?» Или: «Манча еще не пришел?» Или с насмешкой в голосе: «Неужто еще нет?! Спит, значит?» — скажут, иронически улыбнутся и уходят. А были это люди, живущие главным образом у Пестрого источника, вероятно, очевидцы вчерашней сцены, о которой все уже знают, но пока молчат.
Закрытая лавка Мане дала повод всевозможным предположениям, невероятным толкам и досужим разговорам. По одному из самых сенсационных вариантов получалось, будто полиция напала на след фальшивых двудинарок и, естественно, заподозрила тотчас Манчу, учинила ночью в мастерской и в доме обыск, обнаружила якобы два полнехоньких корыта фальшивых монет и даже запрятанный
под полом станок и арестовала всех: и Манчу, и подмастерья, и юного Поте. Кое-кто, проходя мимо полицейского управления, даже слышал и узнал голос ученика (Поте частенько орал благим матом, когда его драли в мастерской, и потому голос его был знаком многим) и, делясь со знакомыми, говорил: «Просто сердце разрывалось от его воплей и рыданий!»
Подхватив эту версию, женщины принялись проклинать Манчу (а давно известно, что нет ничего страшнее женских проклятий — они срабатывают быстрей, чем беспроволочный телеграф Теслы \ поскольку посылаются прямо в небо). «Если уж,— говорили они,— Манчу и подмастерья черт толкнул на такое грязное дело, пусть черт их и забирает, но зачем впутывать невинных детей?!» И то и дело твердили, имея в виду мать Поте: «Несчастная мать, что только она пережила и что еще ей доведется пережить!» Многие заявляли, что только сейчас у них раскрылись глаза. Только сейчас им стало понятно, откуда у Мане столько лакированных полуботинок и почему он таскает их и в дождь и в грязь!..
Но этот слух недолго кружил по городу, потому что около одиннадцати часов, к великому удивлению и недоумению всех, Манча, собственной персоной, с учеником Поте открыли мастерскую. «Наверно, отдали на поруки именитых людей, отпустили до суда на свободу!..» — решили горожане. Однако, приглядевшись внимательней, заключили, что Мане вовсе не походил на человека, вышедшего из-под стражи. К великому их удивлению, он не был всклокоченным, неумытым и полураздетым и ни в коей мере не смахивал на переночевавшего в кутузке бедолагу, а как раз наоборот — выглядел как огурчик.
Он был в праздничном костюме, чисто выбрит, подстрижен, весел и в добром настроении, казался только немного недоспавшим. Его револьвер был заткнут за пояс и прикрыт сильно надушенным шелковым платком. Мане приветливо со всеми здоровался, правда, несколько рассеянно, а по тому, как он время от времени улыбался и то и дело подкручивал свои тонкие черные усики, было ясно, что причиной его опоздания была вовсе не беда. А когда увидели, что Мане не обратил никакого внимания на полицейского чиновника, не говоря уже о жандарме, и даже не ответил на их приветствие, вера в реальность этого слуха
1 Тесла Никола (1856—1943) —изобретатель в области электро-и радиотехники. По национальности серб. С 1884 г. жил в США.
полностью пропала. «Какие там станки, какие фальшивы двудинарки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Ой-ой-ой! Бедная Ташана, сгорит теперь со стыда, сквозь землю провалится! — восклицали женщины, глядя вслед мчавшейся в сторону переулка, где жила Дока, повозке.
— Ах, ах, ах, беда какая! Какой срам!.. Несчастная Ташана, как только на люди покажется: девушка из дому убежала!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
содержащая первую версию о случившемся в предыдущей главе, возникшую далеко от центра событий, совершенно невероятную и потому вскоре отпавшую
Забрезжило, загорелось чудесное утро. Ожили торговые ряды, улицы и околотки. Люди неторопливо, степенно шагали, кому куда положено, как говорится, по чину и достатку. Первыми двинулись на работу огородники и плотники; за ними ремесленный и торговый люд — отворяются лавки, выносятся и ставятся на край тротуара мангалы, чтобы поскорее разгорелись; потом булочники и пекари, слуги и служанки и, наконец, неторопливо, с достоинством — чиновники и прочие господа.
Идут не протрезвевшие еще практиканты и полицейские писаря, всегда охрипшие, то ли от усердия в устных распоряжениях, то ли, и скорее всего, от необузданного, как это метко выражаются в народе, «чревонеистовства»; идут преподаватели с кислыми минами, с опущенными головами, денно и нощно погруженные в бесконечные размышления о своем жалком учительском положении, хуже которого, вероятно, нет во всей Европе, преподаватели всех дисциплин: историки и анатомики, биологи и физики, философы и математики — последние с кипой ученических тетрадей под мышкой и неизменно усталым от проверки заданий и, пожалуй, даже глупым видом. Подчас выйдет и поп, остановится на какое-то мгновение, извлечет из кармана огромный гребешок, быстро расчешет и приведет в порядок
бороду и торопливо зашагает по делам, чтобы прежде всех прийти на бойню или на рыбный рынок и захватить лучший кусок. Идут ученики — большие и маленькие, мальчики и девочки, в начальные школы и учительские семинарии. У малышей под мышкой книги и лепешка, у старших под мышкой тоже книга, на боку перочинный нож и на шее ворох забот; идут группами, не безобразничают, не кричат — тихо, молча, с удрученным и расстроенным видом. Не в духе они оттого, что не успели выучить уроки, а не успели потому, что в газетах появилось неприятное сообщение из Англии о стычке фабричных рабочих в Бродфорде с капиталистами. И поскольку неизвестно, какую позицию займет английское правительство и парламент (хотя бы нижняя палата!), приходится беспокоиться...
Одни торговцы еще идут по своим делам, другие сидят уже перед открытыми лавками и ждут первого покупателя и почина, чтобы провести первые деньги по бороде со словами: «Эхма! От тебя почин, от бога удача!»
И вот все лавки открыты, давно идет торговля, только мастерская мастера Мане, вопреки обыкновению (такого еще никогда не бывало!), все еще на запоре, хотя время довольно позднее: господа и власть предержащая давненько уже прошли — окружной начальник, председатель суда, директор гимназии, ректор семинарии. А эти господа — как всякому известно — не обязаны спешить, да и не спешат бог знает как попасть первыми в канцелярию.
Отсутствие Мане сразу же бросилось в глаза соседям, потом заметили это почти во всех рядах. И с каждой минутой это казалось все более странным, и покупателей, словно на зло, нахлынуло к нему как никогда, и все, подходя к запертым дверям, только удивленно спрашивали: «А... где мастер Манча, нету его, что ли?» Или: «Манча еще не пришел?» Или с насмешкой в голосе: «Неужто еще нет?! Спит, значит?» — скажут, иронически улыбнутся и уходят. А были это люди, живущие главным образом у Пестрого источника, вероятно, очевидцы вчерашней сцены, о которой все уже знают, но пока молчат.
Закрытая лавка Мане дала повод всевозможным предположениям, невероятным толкам и досужим разговорам. По одному из самых сенсационных вариантов получалось, будто полиция напала на след фальшивых двудинарок и, естественно, заподозрила тотчас Манчу, учинила ночью в мастерской и в доме обыск, обнаружила якобы два полнехоньких корыта фальшивых монет и даже запрятанный
под полом станок и арестовала всех: и Манчу, и подмастерья, и юного Поте. Кое-кто, проходя мимо полицейского управления, даже слышал и узнал голос ученика (Поте частенько орал благим матом, когда его драли в мастерской, и потому голос его был знаком многим) и, делясь со знакомыми, говорил: «Просто сердце разрывалось от его воплей и рыданий!»
Подхватив эту версию, женщины принялись проклинать Манчу (а давно известно, что нет ничего страшнее женских проклятий — они срабатывают быстрей, чем беспроволочный телеграф Теслы \ поскольку посылаются прямо в небо). «Если уж,— говорили они,— Манчу и подмастерья черт толкнул на такое грязное дело, пусть черт их и забирает, но зачем впутывать невинных детей?!» И то и дело твердили, имея в виду мать Поте: «Несчастная мать, что только она пережила и что еще ей доведется пережить!» Многие заявляли, что только сейчас у них раскрылись глаза. Только сейчас им стало понятно, откуда у Мане столько лакированных полуботинок и почему он таскает их и в дождь и в грязь!..
Но этот слух недолго кружил по городу, потому что около одиннадцати часов, к великому удивлению и недоумению всех, Манча, собственной персоной, с учеником Поте открыли мастерскую. «Наверно, отдали на поруки именитых людей, отпустили до суда на свободу!..» — решили горожане. Однако, приглядевшись внимательней, заключили, что Мане вовсе не походил на человека, вышедшего из-под стражи. К великому их удивлению, он не был всклокоченным, неумытым и полураздетым и ни в коей мере не смахивал на переночевавшего в кутузке бедолагу, а как раз наоборот — выглядел как огурчик.
Он был в праздничном костюме, чисто выбрит, подстрижен, весел и в добром настроении, казался только немного недоспавшим. Его револьвер был заткнут за пояс и прикрыт сильно надушенным шелковым платком. Мане приветливо со всеми здоровался, правда, несколько рассеянно, а по тому, как он время от времени улыбался и то и дело подкручивал свои тонкие черные усики, было ясно, что причиной его опоздания была вовсе не беда. А когда увидели, что Мане не обратил никакого внимания на полицейского чиновника, не говоря уже о жандарме, и даже не ответил на их приветствие, вера в реальность этого слуха
1 Тесла Никола (1856—1943) —изобретатель в области электро-и радиотехники. По национальности серб. С 1884 г. жил в США.
полностью пропала. «Какие там станки, какие фальшивы двудинарки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42