Успевай только отвечать.
Когда же и с вопросами было покончено, на сцену вышла прехорошенькая Тоня Коваленко и объявила танцы под баян. И тут же представилась Петру и, не теряя попусту времени, пригласила его на первый тур вальса.
Далеко не первый раз в жизни Петру легче было бы провалиться на месте. Не мог он признаться такой славной девушке
в своем постыдном пороке: именно так расценивал Петр свое неумение танцевать. Пришлось солгать.
— Обязан вернуться в эскадрон к вечерней поверке. Только-только успею — сказал он заметно огорченной Тоне и, собрав все силы, отважился еще пошутить: — Вот выйду в командиры, уж тогда мы с вами потанцуем!
— Ждать долго,— усмехнулась Тоня, но, как подобает учтивой хозяйке, добавила: — Так и быть, уж подожду.
Проводила до самой коновязи в аптечном дворе и крепко пожала руку. А Петру показалось, что она поняла, почему он так торопится в свой эскадрон.
Выдра хорошо отдохнула, пока ее хозяин просвещал аптечных девушек, и бежала мягкой, но ходкой рысью по безлюдным уже улицам рано засыпавшего городка. А Петр всю дорогу терзался, ругая себя последними словами, и в который раз давал себе клятвенные обещания научиться, обязательно научиться танцевать, хотя бы этот проклятый вальс.
«И не пришлось бы огорчать милую девушку Тонечку... Да и славно было бы покружиться в вальсе... И также наступать ей на ноги, как когда-то Даше?.. И так ли приятно было бы Даше узнать о какой-то Тонечке?.. А обязательно разве ей знать об этом?.. Можно ведь и промолчать... Сейчас-то, конечно, можно, потому что и промолчать-то пока не о чем... Так и надо, чтобы было не о чем... И вовсе необязательно учиться танцевать...»
Но, сказав так самому себе, он, кажется, все-таки покривил малость душой.
У въезда на территорию военного городка Петра остановил комендантский патруль. Увольнительная у Петра была сделана по всей форме, подписана самим комиссаром части. И все-таки начальник патруля, усатый старшина-сверхсрочник, довольно долго размышлял, повторно перечитывая увольнительную.
Как-то уж очень необычно: рядовой боец срочной службы возвращается в позднее время в гарнизон, верхом и к тому же одет, как командир или сверхсрочник...
— Зачем ездил в город?..
Петр ответил, что послан был сделать доклад о международном и внутреннем положении.
Такой ответ только усилил подозрения ретивого начальника патруля. Смотри, как заливает!.. Самое верное дело
задержать и на гарнизонную гауптвахту — там разберутся. С другой стороны, как задержишь, если увольнительная в полном порядке, подписана комиссаром части?..
Уважение к бумаге победило. Продолжая терзаться сомнениями, усатый старшина разрешил Петру продолжать путь.
Расседлав Выдру, поставив ее в стойло и задав ей сена, Петр вернулся в казарму. И тут лишь вспомнил, вернее, почувствовал, что сегодня не ужинал. Потом, докладывая комиссару о выполненном поручении и отвечая на его вопросы, Петр понял, что после части официальной должна была состояться и беседа неофициальная, за чайным столом. Но этой «чайной беседы» Петр сам себя лишил.
Есть очень хотелось. Привыкший к точно размеренному режиму, желудок настоятельно требовал своего. Петр отправился на кухню: авось сыщется что-нибудь на голодные зубы. И хорошо, что так поступил. Оказалось, что с вечера дневальным на кухню заступил Семен Кобчиков.
— Что же не предупредил! — посетовал он.
Потом, сообразив что-то, заглянул в котел, поскреб в нем ложкой и сказал:
— Порядок! На ужин каша была пшенная. В котле шкварки остались. Будешь?
Понятно, Петр не отказался. И через малое время Кобчиков подал ему огромную миску, точнее, тазик, доверху наполненный аппетитными на вид, похрустывающими на зубах, безумно вкусными шкварками.
В доармейской жизни такого тазика с кашей Петру хватило бы для пропитания на двое суток. Здесь же он управился с ним за считанные минуты.
Прошел первый год армейской службы. Нельзя считать, что он легко дался Петру. Да и наивно было бы ожидать легкой жизни. Служба в армии непривычному к ней всегда трудна. В особенности в кавалерии, да еще в кавалерии инженерной. К тому же курсанту всегда тяжелее, чем просто рядовому бойцу. У Петра ко всему этому добавлялся еще и груз обязанностей командира отделения.
Обязанности эти на первый взгляд весьма несложны. В размеренном, точными положениями устава расписанном до мелочей распорядке армейской службы все предусмотрено и предназначено. И дело любого командира, от самого высшего
до самого меньшого (а это и будет командир отделения), поддерживать этот распорядок, давать кому нужно приказания и следить, строго следить за неукоснительным их исполнением. Ну и, само собой, поощрять усердных и — главное! — взыскивать с нерадивых. Для этой цели каждому командиру предоставлены права соответственно его служебному положению.
К примеру, командир отделения может наложить на бойца взыскание в размере одного наряда не в очередь, а помком-взвода — уже два наряда, старшина — уже три, а командир средний или старший может даже и на гауптвахту посадить. Таким образом, у командира имеются права для того, чтобы обеспечить строгое исполнение всех отданных им приказов и распоряжений.
И казалось бы, на первый взгляд, что командовать отделением самое нехитрое дело. Но первое это впечатление обманчиво. В отделении круглым счетом десяток бойцов, и в чем бы ни ошибся любой из них, где бы ни оступился, как бы ни провинился, наконец,— везде в ответе командир отделения.
Боец или, того хуже, курсант плохо усвоил на занятиях пройденный материал — в ответе командир отделения. И как только выдастся свободная минута, садись с бойцом в уголок и вдалбливай ему всю обязательную по программе премудрость, пока не уразумеет и не затвердит накрепко.
Повернулся ли боец нескладно в строю или сбился с ноги на марше — в ответе командир отделения. И вот вечером все в теплой казарме — кто пишет письмо матери или зазнобе, кто играет в шашки или в шахматы, кто читает книгу или газету, кто просто мечтает,— а командир отделения на плацу на морозе или на мокром ветру отрабатывает повороты и чеканит шаг с нерасторопным неумехой.
Обнаружил ли проверяющий перхоть в гриве лошади или, боже упаси, плохо расчищенные копыта — в ответе командир отделения. И опять все отдыхают в послеобеденный мертвый час, а командир отделения торчит у коновязи, наставляя на путь истинный нерадивого бойца (для такого случая разрешено нарушить и мертвый час).
Любая из этих промашек, а то и все они вместе могут в любой день приключиться с каждым бойцом. Надо ли удивляться, что редкий день проходит без особых хлопот у командира отделения.
Не стоит и поминать об особых происшествиях, или, как принято в армии именовать, ЧП,— тут опять в ответе командир отделения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Когда же и с вопросами было покончено, на сцену вышла прехорошенькая Тоня Коваленко и объявила танцы под баян. И тут же представилась Петру и, не теряя попусту времени, пригласила его на первый тур вальса.
Далеко не первый раз в жизни Петру легче было бы провалиться на месте. Не мог он признаться такой славной девушке
в своем постыдном пороке: именно так расценивал Петр свое неумение танцевать. Пришлось солгать.
— Обязан вернуться в эскадрон к вечерней поверке. Только-только успею — сказал он заметно огорченной Тоне и, собрав все силы, отважился еще пошутить: — Вот выйду в командиры, уж тогда мы с вами потанцуем!
— Ждать долго,— усмехнулась Тоня, но, как подобает учтивой хозяйке, добавила: — Так и быть, уж подожду.
Проводила до самой коновязи в аптечном дворе и крепко пожала руку. А Петру показалось, что она поняла, почему он так торопится в свой эскадрон.
Выдра хорошо отдохнула, пока ее хозяин просвещал аптечных девушек, и бежала мягкой, но ходкой рысью по безлюдным уже улицам рано засыпавшего городка. А Петр всю дорогу терзался, ругая себя последними словами, и в который раз давал себе клятвенные обещания научиться, обязательно научиться танцевать, хотя бы этот проклятый вальс.
«И не пришлось бы огорчать милую девушку Тонечку... Да и славно было бы покружиться в вальсе... И также наступать ей на ноги, как когда-то Даше?.. И так ли приятно было бы Даше узнать о какой-то Тонечке?.. А обязательно разве ей знать об этом?.. Можно ведь и промолчать... Сейчас-то, конечно, можно, потому что и промолчать-то пока не о чем... Так и надо, чтобы было не о чем... И вовсе необязательно учиться танцевать...»
Но, сказав так самому себе, он, кажется, все-таки покривил малость душой.
У въезда на территорию военного городка Петра остановил комендантский патруль. Увольнительная у Петра была сделана по всей форме, подписана самим комиссаром части. И все-таки начальник патруля, усатый старшина-сверхсрочник, довольно долго размышлял, повторно перечитывая увольнительную.
Как-то уж очень необычно: рядовой боец срочной службы возвращается в позднее время в гарнизон, верхом и к тому же одет, как командир или сверхсрочник...
— Зачем ездил в город?..
Петр ответил, что послан был сделать доклад о международном и внутреннем положении.
Такой ответ только усилил подозрения ретивого начальника патруля. Смотри, как заливает!.. Самое верное дело
задержать и на гарнизонную гауптвахту — там разберутся. С другой стороны, как задержишь, если увольнительная в полном порядке, подписана комиссаром части?..
Уважение к бумаге победило. Продолжая терзаться сомнениями, усатый старшина разрешил Петру продолжать путь.
Расседлав Выдру, поставив ее в стойло и задав ей сена, Петр вернулся в казарму. И тут лишь вспомнил, вернее, почувствовал, что сегодня не ужинал. Потом, докладывая комиссару о выполненном поручении и отвечая на его вопросы, Петр понял, что после части официальной должна была состояться и беседа неофициальная, за чайным столом. Но этой «чайной беседы» Петр сам себя лишил.
Есть очень хотелось. Привыкший к точно размеренному режиму, желудок настоятельно требовал своего. Петр отправился на кухню: авось сыщется что-нибудь на голодные зубы. И хорошо, что так поступил. Оказалось, что с вечера дневальным на кухню заступил Семен Кобчиков.
— Что же не предупредил! — посетовал он.
Потом, сообразив что-то, заглянул в котел, поскреб в нем ложкой и сказал:
— Порядок! На ужин каша была пшенная. В котле шкварки остались. Будешь?
Понятно, Петр не отказался. И через малое время Кобчиков подал ему огромную миску, точнее, тазик, доверху наполненный аппетитными на вид, похрустывающими на зубах, безумно вкусными шкварками.
В доармейской жизни такого тазика с кашей Петру хватило бы для пропитания на двое суток. Здесь же он управился с ним за считанные минуты.
Прошел первый год армейской службы. Нельзя считать, что он легко дался Петру. Да и наивно было бы ожидать легкой жизни. Служба в армии непривычному к ней всегда трудна. В особенности в кавалерии, да еще в кавалерии инженерной. К тому же курсанту всегда тяжелее, чем просто рядовому бойцу. У Петра ко всему этому добавлялся еще и груз обязанностей командира отделения.
Обязанности эти на первый взгляд весьма несложны. В размеренном, точными положениями устава расписанном до мелочей распорядке армейской службы все предусмотрено и предназначено. И дело любого командира, от самого высшего
до самого меньшого (а это и будет командир отделения), поддерживать этот распорядок, давать кому нужно приказания и следить, строго следить за неукоснительным их исполнением. Ну и, само собой, поощрять усердных и — главное! — взыскивать с нерадивых. Для этой цели каждому командиру предоставлены права соответственно его служебному положению.
К примеру, командир отделения может наложить на бойца взыскание в размере одного наряда не в очередь, а помком-взвода — уже два наряда, старшина — уже три, а командир средний или старший может даже и на гауптвахту посадить. Таким образом, у командира имеются права для того, чтобы обеспечить строгое исполнение всех отданных им приказов и распоряжений.
И казалось бы, на первый взгляд, что командовать отделением самое нехитрое дело. Но первое это впечатление обманчиво. В отделении круглым счетом десяток бойцов, и в чем бы ни ошибся любой из них, где бы ни оступился, как бы ни провинился, наконец,— везде в ответе командир отделения.
Боец или, того хуже, курсант плохо усвоил на занятиях пройденный материал — в ответе командир отделения. И как только выдастся свободная минута, садись с бойцом в уголок и вдалбливай ему всю обязательную по программе премудрость, пока не уразумеет и не затвердит накрепко.
Повернулся ли боец нескладно в строю или сбился с ноги на марше — в ответе командир отделения. И вот вечером все в теплой казарме — кто пишет письмо матери или зазнобе, кто играет в шашки или в шахматы, кто читает книгу или газету, кто просто мечтает,— а командир отделения на плацу на морозе или на мокром ветру отрабатывает повороты и чеканит шаг с нерасторопным неумехой.
Обнаружил ли проверяющий перхоть в гриве лошади или, боже упаси, плохо расчищенные копыта — в ответе командир отделения. И опять все отдыхают в послеобеденный мертвый час, а командир отделения торчит у коновязи, наставляя на путь истинный нерадивого бойца (для такого случая разрешено нарушить и мертвый час).
Любая из этих промашек, а то и все они вместе могут в любой день приключиться с каждым бойцом. Надо ли удивляться, что редкий день проходит без особых хлопот у командира отделения.
Не стоит и поминать об особых происшествиях, или, как принято в армии именовать, ЧП,— тут опять в ответе командир отделения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108