", а по принципу "давайте наконец будем
жить по-человечески") литература, посвященная воспитанию
способности думать о будущем, должна быть одним из наиболее
уважаемых видов искусства.
И действительно, расцветы советской фантастики приходятся как
раз на периоды "прорывов" в будущее - на двадцатые
и на шестидесятые годы.
В это время, как известно, расцветала и вся литература. В
периоды застоя закисала тоже вся литература. Именно когда
назревает кризис, все валится из рук и никто толком уже не
знает, что и зачем делается, принято объявлять, что, мол, хватит
болтать и пора, наконец, самоотверженно делать дело. Как
говорил, кажется, Киров, "время спорить прошло, настало
время работать". В подобные времена все искусство
насильственно ориентируется на воспевание простых -
ломовых и гужевых - добродетелей. Всякая же непредвзятая
попытка рассмотреть последствия претворения этих добродетелей в
жизнь, неизбежно приводящая к выводу, что результаты искренней
самоотверженности и непоказного трудолюбия, как правило, валятся
в какую-то прорву, не давая плодов, не приближая к светлому
будущему никого - такая попытка рассматривается как
пораженчество, очернительство, подрывная деятельность,
надругательство над лучшими качествами народа. Фантастика же
оказывалась наиболее хрупкой из-за ее неразрывной связи с
будущим, из-за того, что она в принципе не могла укрыться в
анализ разрешенных к анализу нынешних и прошлых проблем, а
просто-таки обречена была затрагивать проблему грядущего
результата, проблему перспективы.
Такова первая и основная общелитературная причина, обусловившая
периодические кризисы фантастики в нашей стране.
У текущего кризиса есть вторая, специфическая причина. Всплеск
фантастики шестидесятых был связан с НТР. Рукотворные чудеса и
ожидание даваемых ими благ во многом определили тон и тематику
тогдашней НФ. Когда же стало выясняться, что техника чревата не
только благами, тематика и тон начали меняться. Пока не хватало
элементарной индустрии, фантасты писали, как без этой индустрии
может оказаться плохо и как с нею может оказаться хорошо.
Рациональное управление индустрией подразумевалось. Когда мощная
индустрия возникла, но некомпетентное и безответственное
управление ею стало одним из самых больных вопросов, фантасты не
могли не начать писать о том, как плохо будет, если с прогрессом
технологии будет прогрессировать не умение, а неумение ею
пользоваться. Но тут-то они и оказались костью в горле. Создание
звездолетов, машин времени и прочей мало реальной дребедени было
прерогативой ученых и инженеров, вторгаться в компетенцию
которых - то есть придумывать их правоту и неправоту,
порядочность и непорядочность - считалось раз плюнуть.
Последствия же создания, то есть применение, приобретение новых
моральных навыков управления, адекватных мощи развязанных
природных сил, было отдано исключительно в компетенцию
директивных органов. Набирала силу тенденция: управление есть
священная функция особого круга лиц, куда непосвященным с их
убогими соображениями соваться было безнравственно и просто
аполитично. Особенно кощунственным стало восприниматься
"пустое фантазирование" на эту тему. Описать ошибку
академика, трижды Нобелевского лауреата, создавшего
искусственное солнце и не сумевшего понять, что с ним
делать - это пожалуйста. Описать ошибку члена
Всепланетного Совета, который из-за плохого знания географии
повесил свежесозданное солнце над Сахарой - ни в коем
случае. Это же закамуфлированные нападки на партию, товарищи!
Если уж кто плохо знает географию - так это ученый
академик, потому что он физик, а специалист, как известно,
подобен флюсу, надо с ним и обращаться соответственно; а член
Совета не специалист ни в чем, следовательно, во всем академика
мягко и мудро поправляет.
Кому на руку такие клише, вколачивавшиеся в НФ десятилетиями?
Только управленцам вроде тех, что отдали колыбель трех
революций, которую Гитлер бил-бил не разбил, Сталин бил-бил не
разбил, на съедение сине-зеленым водорослям - уж
водоросли-то и бактерии-мутанты с честью выполнят поставленную
задачу, они не вермахт паршивый...
Так возникло дополнительное, уже не против всей литературы, а
специально против фантастики направленное противодействие. Оно
не искореняло данный тип литературы вообще - раз уж
какая-то деятельность возникла, и сложился круг кормящихся от
нее и карьерствующих на ней людей, она будет
существовать - но выхолащивало его, напрочь отрывало от
реальности, лишало его возможности заниматься основным своим
делом - эмоционально воздействующим моделированием.
Чем больше неполадок обнаруживалось в обществе, чем менее
склонны были читатели на слово верить в незатруднительный приход
светлого будущего, чем менее писатели были склонны высасывать из
пальца конфликты фотонного лучшего с антигравитационным еще
более лучшим - тем настойчивее требовались издательствами
жизнеутверждающие, беспроблемные утопии. Легко понять, кто и как
выполнял подобные социальные заказы.
Еще в статье "Мир, каким мы хотим его видеть"
("Вторжение в Персей", Лениздат, 1968) известные
литературоведы Е. Брандис и В. Дмитревский писали:
"Представления о будущем, о жизни в коммунистическом
обществе складываются у миллионов советских людей в значительной
степени под воздействием прочитанных научно-фантастических
книг..." Действительно, если мы видим, что люди как бы
светлого будущего глупы или скучны, если их поступки и отношения
друг с другом вызывают у читателей насмешку или недоумение, если
трудности надуманны, такая утопия выполняет как раз функцию
дискредитирующей будущее, рисующей его в мрачных тонах
антиутопии: да, товарищи, при коммунизме плохо, живут там
велеречивые напыщенные разгильдяи, и делать им, при всех их
ракетах, в сущности, нечего.
Мне довелось в свое время присутствовать на дневном сеансе
пресловутого фильма о будущем "Семь стихий". О будущем
глубоко гуманном и чрезвычайно светлом. Вокруг сидели ребята лет
по шестнадцать-двадцать, то есть те, для кого предназначена
работа редакции НФ издательства "Молодая гвардия", где
увидел свет давший основу фильма роман. Первые четверть часа
ребята хохотали и язвили, а потом даже язвить устали, и я
услышал голоса серьезные и куда более взрослые, чем голоса
героев фильма: "Ну как они не понимают, что это глупо? Ну
что, на студии не видят, что это нелепо?"
С другой стороны, очень легко объявлялись пессимистами и
человеконенавистниками те, кто хотел привлечь внимание к
нежелательным вариантам развития с тем, чтобы вовремя осознать
их и не допустить, или хотя бы к тому факту, что совесть
несовместима с некомпетентностью и часто входит в противоречие с
дисциплиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
жить по-человечески") литература, посвященная воспитанию
способности думать о будущем, должна быть одним из наиболее
уважаемых видов искусства.
И действительно, расцветы советской фантастики приходятся как
раз на периоды "прорывов" в будущее - на двадцатые
и на шестидесятые годы.
В это время, как известно, расцветала и вся литература. В
периоды застоя закисала тоже вся литература. Именно когда
назревает кризис, все валится из рук и никто толком уже не
знает, что и зачем делается, принято объявлять, что, мол, хватит
болтать и пора, наконец, самоотверженно делать дело. Как
говорил, кажется, Киров, "время спорить прошло, настало
время работать". В подобные времена все искусство
насильственно ориентируется на воспевание простых -
ломовых и гужевых - добродетелей. Всякая же непредвзятая
попытка рассмотреть последствия претворения этих добродетелей в
жизнь, неизбежно приводящая к выводу, что результаты искренней
самоотверженности и непоказного трудолюбия, как правило, валятся
в какую-то прорву, не давая плодов, не приближая к светлому
будущему никого - такая попытка рассматривается как
пораженчество, очернительство, подрывная деятельность,
надругательство над лучшими качествами народа. Фантастика же
оказывалась наиболее хрупкой из-за ее неразрывной связи с
будущим, из-за того, что она в принципе не могла укрыться в
анализ разрешенных к анализу нынешних и прошлых проблем, а
просто-таки обречена была затрагивать проблему грядущего
результата, проблему перспективы.
Такова первая и основная общелитературная причина, обусловившая
периодические кризисы фантастики в нашей стране.
У текущего кризиса есть вторая, специфическая причина. Всплеск
фантастики шестидесятых был связан с НТР. Рукотворные чудеса и
ожидание даваемых ими благ во многом определили тон и тематику
тогдашней НФ. Когда же стало выясняться, что техника чревата не
только благами, тематика и тон начали меняться. Пока не хватало
элементарной индустрии, фантасты писали, как без этой индустрии
может оказаться плохо и как с нею может оказаться хорошо.
Рациональное управление индустрией подразумевалось. Когда мощная
индустрия возникла, но некомпетентное и безответственное
управление ею стало одним из самых больных вопросов, фантасты не
могли не начать писать о том, как плохо будет, если с прогрессом
технологии будет прогрессировать не умение, а неумение ею
пользоваться. Но тут-то они и оказались костью в горле. Создание
звездолетов, машин времени и прочей мало реальной дребедени было
прерогативой ученых и инженеров, вторгаться в компетенцию
которых - то есть придумывать их правоту и неправоту,
порядочность и непорядочность - считалось раз плюнуть.
Последствия же создания, то есть применение, приобретение новых
моральных навыков управления, адекватных мощи развязанных
природных сил, было отдано исключительно в компетенцию
директивных органов. Набирала силу тенденция: управление есть
священная функция особого круга лиц, куда непосвященным с их
убогими соображениями соваться было безнравственно и просто
аполитично. Особенно кощунственным стало восприниматься
"пустое фантазирование" на эту тему. Описать ошибку
академика, трижды Нобелевского лауреата, создавшего
искусственное солнце и не сумевшего понять, что с ним
делать - это пожалуйста. Описать ошибку члена
Всепланетного Совета, который из-за плохого знания географии
повесил свежесозданное солнце над Сахарой - ни в коем
случае. Это же закамуфлированные нападки на партию, товарищи!
Если уж кто плохо знает географию - так это ученый
академик, потому что он физик, а специалист, как известно,
подобен флюсу, надо с ним и обращаться соответственно; а член
Совета не специалист ни в чем, следовательно, во всем академика
мягко и мудро поправляет.
Кому на руку такие клише, вколачивавшиеся в НФ десятилетиями?
Только управленцам вроде тех, что отдали колыбель трех
революций, которую Гитлер бил-бил не разбил, Сталин бил-бил не
разбил, на съедение сине-зеленым водорослям - уж
водоросли-то и бактерии-мутанты с честью выполнят поставленную
задачу, они не вермахт паршивый...
Так возникло дополнительное, уже не против всей литературы, а
специально против фантастики направленное противодействие. Оно
не искореняло данный тип литературы вообще - раз уж
какая-то деятельность возникла, и сложился круг кормящихся от
нее и карьерствующих на ней людей, она будет
существовать - но выхолащивало его, напрочь отрывало от
реальности, лишало его возможности заниматься основным своим
делом - эмоционально воздействующим моделированием.
Чем больше неполадок обнаруживалось в обществе, чем менее
склонны были читатели на слово верить в незатруднительный приход
светлого будущего, чем менее писатели были склонны высасывать из
пальца конфликты фотонного лучшего с антигравитационным еще
более лучшим - тем настойчивее требовались издательствами
жизнеутверждающие, беспроблемные утопии. Легко понять, кто и как
выполнял подобные социальные заказы.
Еще в статье "Мир, каким мы хотим его видеть"
("Вторжение в Персей", Лениздат, 1968) известные
литературоведы Е. Брандис и В. Дмитревский писали:
"Представления о будущем, о жизни в коммунистическом
обществе складываются у миллионов советских людей в значительной
степени под воздействием прочитанных научно-фантастических
книг..." Действительно, если мы видим, что люди как бы
светлого будущего глупы или скучны, если их поступки и отношения
друг с другом вызывают у читателей насмешку или недоумение, если
трудности надуманны, такая утопия выполняет как раз функцию
дискредитирующей будущее, рисующей его в мрачных тонах
антиутопии: да, товарищи, при коммунизме плохо, живут там
велеречивые напыщенные разгильдяи, и делать им, при всех их
ракетах, в сущности, нечего.
Мне довелось в свое время присутствовать на дневном сеансе
пресловутого фильма о будущем "Семь стихий". О будущем
глубоко гуманном и чрезвычайно светлом. Вокруг сидели ребята лет
по шестнадцать-двадцать, то есть те, для кого предназначена
работа редакции НФ издательства "Молодая гвардия", где
увидел свет давший основу фильма роман. Первые четверть часа
ребята хохотали и язвили, а потом даже язвить устали, и я
услышал голоса серьезные и куда более взрослые, чем голоса
героев фильма: "Ну как они не понимают, что это глупо? Ну
что, на студии не видят, что это нелепо?"
С другой стороны, очень легко объявлялись пессимистами и
человеконенавистниками те, кто хотел привлечь внимание к
нежелательным вариантам развития с тем, чтобы вовремя осознать
их и не допустить, или хотя бы к тому факту, что совесть
несовместима с некомпетентностью и часто входит в противоречие с
дисциплиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46