Он надеялся, что профессора, поднявшие его на щит, не слишком огорчатся, узнав, что у Уайти есть диплом колледжа и он неплохо разбирается в филологии.
Итак, пусть существует несколько миллионов человек, которые согласны заплатить за то, чтобы послушать твои песни. Значит ли это, что ты так уж хорош?
Уайти попытался отмахнуться от подобной мысли — стоит ли заниматься рефлексиями? Нет, побольше уверенности в своих силах и все будет в порядке, подумал бард, входя в шкаф, который в кабаре со смехом называли «зеленой комнатой». По крайней мере, у артиста есть место, где можно передохнуть между номерами. Не в каждом клубе бывает так.
Он осмотрелся и нахмурился. Где же вино, которое пообещала Хильда? Ведь обещала подождать его.
А, вот и наша лебедушка вплывает, запыхавшись в слабом тяготении Тритона.
— Прости, Уайти. Еле донесла, на меня совершили самый настоящий налет.
— Молодец, что не отдала негодяям ничего — уверен, что вместо «пушки» у них был обычный водяной пистолет, — Уайти взял стакан у Хильды, затормозившей у противоположной стены. — И откуда они выползли?
— С земного почтового экспресса, — Хильда достала из-за корсета конверт и протянула ему. — Вот. Потребовали передать мистеру Тоду Тамбурину.
Уайти поморщился, услышав свое настоящее имя.
— Это что, официальное послание?
— Пожалуй. Интересно, кто знает, что ты здесь?
— Мой продюсер, — Уайти часто задышал, поглаживая письмо и похотливо поглядывая на Хильду.
— Не трать свой запал, Уайти, впустую! Насколько мне не изменяет осязание, ты гладишь не меня, а письмо. Что в нем?
— Наверное, деньги, — Уайти вскрыл конверт и у него мгновенно упал голос. — Черт побери!
Безразличие к делам знакомых не было сильной стороной характера Хильды.
— Значит, это не продюсер... Кто же написал тебе? — в голосе женщины явственно прозвучала ревность.
— Законники, — успокоил ее Уайти. — Известие о моем сыне.
Устраиваясь поудобнее в защитной сетке пассажирского лайнера, Уайти подумал: дело заключается вовсе не в том, знал ли он или нет своего сына. Трудно знать собственного ребенка, если почти не бываешь дома. А Генриетта, осознав свою ошибку, не хотела, чтобы он бывал дома, во всяком случае, так она сказала ему, когда поняла, что он не собирается остепениться и стать благополучным астероидным старателем, как всякий разумный человек. Она не одобряла присущий ему образ жизни — продажу экзотических медикаментов с некоторой скидкой на планетах, где те обложены высоким налогом. Это незаконно, твердила Генриетта. Впрочем, деньги за подобные незаконные дела она соглашалась принимать, пока муженек не совершил серьезную ошибку, высадившись на планете со свободными тарифами и еще более свободными нравами. Там ему не хватило выручки даже на то, чтобы вовремя унести ноги, и поэтому он своими глазами увидел, что делает его снадобье с клиентами.
Отныне больше никаких наркотиков — ни для себя, ни для клиентов. Только вино и пиво. Контрабандой заниматься больше его не заставят даже под страхом смерти, он нажил достаточно неприятностей и теперь заживет почти припеваючи на доходы от иной деятельности. Вернее, заживут жена и сын, пока он будет переходить из бара в бар и драть глотку, чтобы заработать еще немного. Его доход от продажи диска не очень велик, но в то же время не так уж мал. Пусть он будет потрачен на сына. А на себя Уайти как-нибудь заработает: ноги есть, руки — на месте, и в придачу не лишенный приятности голос вкупе с быстро соображающей головой. Однако в первые годы он скучал по сыну и уже начинал подумывать о возвращении на Цереру. В конце концов, если держаться на достаточном расстоянии, Генриетта не так уж плоха.
Но потом пришло письмо от адвоката, и Уайти решил, что все-таки его жена — приличная стерва. Отныне ему пришлось жить исключительно за счет своих песен, потому что суд отдал Генриетте все его сбережения и опеку над сыном. У Уайти не было возможности оспорить приговор, и поэтому он не встречался с сыном ни в детстве, ни в отрочестве: Генриетта на всякий случай переселилась на Фальстаф. А у Уайти не было денег, чтобы купить туда билет.
Впрочем, он и не собирался. Теперь ему было стыдно, но тогда он даже не думал об этом.
Конечно, парень мог сам захотеть увидеть родного отца, когда вырастет. И вот, узнав, что его сын вернулся на Цереру, Уайти написал ему письмо. Парень ответил единственным — и весьма недвусмысленным письмом. Он написал буквально следующее: «Не суйся в мою жизнь». С этим не поспоришь. Впрочем, тон послания неудивителен, учитывая, что наплела Генриетта про своего мужа их общему сыну. Кое-что из рассказанного, возможно, даже правда. Поэтому Уайти пришлось пережить неласковый ответ чада и продолжать зарабатывать пением.
Церера! Почему парень туда вернулся?
Наверное, потому что провел там детство. Должно быть, хоть какие-то приятные воспоминания у него сохранились.
Уайти срочно подписался на еженедельник «Служба новостей Цереры» и издалека следил за основными событиями в жизни мальчика — за его женитьбой, рождением дочери, переселением всего семейства на новую околопланетную колонию на большом астероиде, который назвали Фермой. Там благополучно осуществили совершенно новую идею геоморфизма* — окружили весь астероид силовым полем, создав сплошной купол.
Но однажды купол вышел из строя, сын Уайти и его жена погибли.
Но ребенок остался жив.
Ребенок был жив, а родители не оставили завещания. Бабушка и дедушка со стороны матери последовали примеру Генриетты и предпочли погрузиться в холодный анабиозный сон, ожидая роста своих доходов...
Так, совершенно неожиданно, ближайшим и единственным родственником ребенка оказался Уайти.
Он коснулся конверта в нагрудном кармане. Ему не нужно было открывать его вновь: он и так видел печатные строки, стоило ему закрыть глаза. Он — дедушка, ближайший родственник, и поэтому маленькая Лона целиком на его ответственности. У него появился второй шанс вырастить ребенка. Бард смотрел, как уменьшается за кормой Тритон, а за ним — гигантский шар Нептуна, и чувствовал наряду с печалью странное возбуждение. И поклялся, что на этот раз, как ему ни придется трудно, он воспитает сироту как подобает ребенку из приличной семьи.
Ему пришлось нелегко.
Во-первых, потому что адвокат отвел его не в приют и не в дом для усыновленных, а в больницу. В палате на койке сидела прекрасная, как ангелочек, голубоглазая светловолосая девочка шести лет и смотрела трехмерную телепрограмму. Только смотрела. Не разговаривала, не ерзала, не бросала бумажные шарики на пол, как сделал бы ее непоседливый дед, имея от роду столько же лет, как внучка, — больше ничего.
— Лона, это твой дедушка, — сказала доктор Росс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Итак, пусть существует несколько миллионов человек, которые согласны заплатить за то, чтобы послушать твои песни. Значит ли это, что ты так уж хорош?
Уайти попытался отмахнуться от подобной мысли — стоит ли заниматься рефлексиями? Нет, побольше уверенности в своих силах и все будет в порядке, подумал бард, входя в шкаф, который в кабаре со смехом называли «зеленой комнатой». По крайней мере, у артиста есть место, где можно передохнуть между номерами. Не в каждом клубе бывает так.
Он осмотрелся и нахмурился. Где же вино, которое пообещала Хильда? Ведь обещала подождать его.
А, вот и наша лебедушка вплывает, запыхавшись в слабом тяготении Тритона.
— Прости, Уайти. Еле донесла, на меня совершили самый настоящий налет.
— Молодец, что не отдала негодяям ничего — уверен, что вместо «пушки» у них был обычный водяной пистолет, — Уайти взял стакан у Хильды, затормозившей у противоположной стены. — И откуда они выползли?
— С земного почтового экспресса, — Хильда достала из-за корсета конверт и протянула ему. — Вот. Потребовали передать мистеру Тоду Тамбурину.
Уайти поморщился, услышав свое настоящее имя.
— Это что, официальное послание?
— Пожалуй. Интересно, кто знает, что ты здесь?
— Мой продюсер, — Уайти часто задышал, поглаживая письмо и похотливо поглядывая на Хильду.
— Не трать свой запал, Уайти, впустую! Насколько мне не изменяет осязание, ты гладишь не меня, а письмо. Что в нем?
— Наверное, деньги, — Уайти вскрыл конверт и у него мгновенно упал голос. — Черт побери!
Безразличие к делам знакомых не было сильной стороной характера Хильды.
— Значит, это не продюсер... Кто же написал тебе? — в голосе женщины явственно прозвучала ревность.
— Законники, — успокоил ее Уайти. — Известие о моем сыне.
Устраиваясь поудобнее в защитной сетке пассажирского лайнера, Уайти подумал: дело заключается вовсе не в том, знал ли он или нет своего сына. Трудно знать собственного ребенка, если почти не бываешь дома. А Генриетта, осознав свою ошибку, не хотела, чтобы он бывал дома, во всяком случае, так она сказала ему, когда поняла, что он не собирается остепениться и стать благополучным астероидным старателем, как всякий разумный человек. Она не одобряла присущий ему образ жизни — продажу экзотических медикаментов с некоторой скидкой на планетах, где те обложены высоким налогом. Это незаконно, твердила Генриетта. Впрочем, деньги за подобные незаконные дела она соглашалась принимать, пока муженек не совершил серьезную ошибку, высадившись на планете со свободными тарифами и еще более свободными нравами. Там ему не хватило выручки даже на то, чтобы вовремя унести ноги, и поэтому он своими глазами увидел, что делает его снадобье с клиентами.
Отныне больше никаких наркотиков — ни для себя, ни для клиентов. Только вино и пиво. Контрабандой заниматься больше его не заставят даже под страхом смерти, он нажил достаточно неприятностей и теперь заживет почти припеваючи на доходы от иной деятельности. Вернее, заживут жена и сын, пока он будет переходить из бара в бар и драть глотку, чтобы заработать еще немного. Его доход от продажи диска не очень велик, но в то же время не так уж мал. Пусть он будет потрачен на сына. А на себя Уайти как-нибудь заработает: ноги есть, руки — на месте, и в придачу не лишенный приятности голос вкупе с быстро соображающей головой. Однако в первые годы он скучал по сыну и уже начинал подумывать о возвращении на Цереру. В конце концов, если держаться на достаточном расстоянии, Генриетта не так уж плоха.
Но потом пришло письмо от адвоката, и Уайти решил, что все-таки его жена — приличная стерва. Отныне ему пришлось жить исключительно за счет своих песен, потому что суд отдал Генриетте все его сбережения и опеку над сыном. У Уайти не было возможности оспорить приговор, и поэтому он не встречался с сыном ни в детстве, ни в отрочестве: Генриетта на всякий случай переселилась на Фальстаф. А у Уайти не было денег, чтобы купить туда билет.
Впрочем, он и не собирался. Теперь ему было стыдно, но тогда он даже не думал об этом.
Конечно, парень мог сам захотеть увидеть родного отца, когда вырастет. И вот, узнав, что его сын вернулся на Цереру, Уайти написал ему письмо. Парень ответил единственным — и весьма недвусмысленным письмом. Он написал буквально следующее: «Не суйся в мою жизнь». С этим не поспоришь. Впрочем, тон послания неудивителен, учитывая, что наплела Генриетта про своего мужа их общему сыну. Кое-что из рассказанного, возможно, даже правда. Поэтому Уайти пришлось пережить неласковый ответ чада и продолжать зарабатывать пением.
Церера! Почему парень туда вернулся?
Наверное, потому что провел там детство. Должно быть, хоть какие-то приятные воспоминания у него сохранились.
Уайти срочно подписался на еженедельник «Служба новостей Цереры» и издалека следил за основными событиями в жизни мальчика — за его женитьбой, рождением дочери, переселением всего семейства на новую околопланетную колонию на большом астероиде, который назвали Фермой. Там благополучно осуществили совершенно новую идею геоморфизма* — окружили весь астероид силовым полем, создав сплошной купол.
Но однажды купол вышел из строя, сын Уайти и его жена погибли.
Но ребенок остался жив.
Ребенок был жив, а родители не оставили завещания. Бабушка и дедушка со стороны матери последовали примеру Генриетты и предпочли погрузиться в холодный анабиозный сон, ожидая роста своих доходов...
Так, совершенно неожиданно, ближайшим и единственным родственником ребенка оказался Уайти.
Он коснулся конверта в нагрудном кармане. Ему не нужно было открывать его вновь: он и так видел печатные строки, стоило ему закрыть глаза. Он — дедушка, ближайший родственник, и поэтому маленькая Лона целиком на его ответственности. У него появился второй шанс вырастить ребенка. Бард смотрел, как уменьшается за кормой Тритон, а за ним — гигантский шар Нептуна, и чувствовал наряду с печалью странное возбуждение. И поклялся, что на этот раз, как ему ни придется трудно, он воспитает сироту как подобает ребенку из приличной семьи.
Ему пришлось нелегко.
Во-первых, потому что адвокат отвел его не в приют и не в дом для усыновленных, а в больницу. В палате на койке сидела прекрасная, как ангелочек, голубоглазая светловолосая девочка шести лет и смотрела трехмерную телепрограмму. Только смотрела. Не разговаривала, не ерзала, не бросала бумажные шарики на пол, как сделал бы ее непоседливый дед, имея от роду столько же лет, как внучка, — больше ничего.
— Лона, это твой дедушка, — сказала доктор Росс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74