Он объяснил, почему так поступил?
— Да, мадам.
— И какова причина?
Гизела запнулась, но потом, решив, что ей ничего не остается, как сказать правду, пролепетала:
— У лорда Куэнби… был большой друг… Его звали… граф Имре Ханяди.
Внезапно наступила тишина — такая многозначительная, что Гизела, не смея поднять глаз на императрицу, уставилась в пол. Наконец, спустя какое-то время, императрица проговорила совершенно изменившимся голосом:
— Имре! Он знал Имре?
— Да, мадам.
— Так что он сказал об Имре?
— Он хотел знать, где сейчас граф, что с ним произошло.
Снова нависла долгая тишина.
— Имре умер, — в конце концов шепотом произнесла императрица.
Гизела промолчала. Через минуту императрица, как будто позабыв, что рядом кто-то есть, сказала:
— Умер! По крайней мере, я молюсь об этом.
Она взглянула на Гизелу потемневшими от боли глазами.
— Он не может быть жив после стольких лет, и все же иногда ко мне приходит надежда, что бог услышит мои молитвы…
— Нет никакой надежды, мадам? — спросила Гизела, тронутая до глубины души страданием на прекрасном лице.
Императрица глубоко вздохнула и чуть не расплакалась.
— Нет, глупо с моей стороны даже думать об этом.
Он мертв… должен быть мертв… если бы мне только удостовериться…
— А вы не можете разузнать? — спросила Гизела.
— У кого? — Императрица откинула голову. — Кто станет говорить со мной о человеке, который любил меня и которого увезли, заточили в тюрьму и, возможно, пытали из-за этой любви?
— Я не могу понять, — прошептала Гизела.
— И не пытайся, моя маленькая Гизела, — сказала императрица. — Ты слишком молода, слишком наивна, чтобы понять такое. Только когда ты полюбишь сама, ты поймешь, что не дает мне спать по ночам и разрывает мне сердце надвое.
Голос ее дрогнул, но, взяв себя в руки с огромным усилием, она заговорила спокойно:
— Лорд Куэнби заговорил об этом в первый же вечер?
— Да, мадам.
— Почему ты тогда не вернулась на следующий день? Почему ты не приказала немедленно собирать вещи? Он наверняка что-то заподозрил; он должен был догадаться, потому что ты ничего не знала ни об Имре, ни о ком-либо другом. Одно дело попытаться обмануть старика, ослепшего и глухого, который только и хочет, что говорить о прошлом, и совсем другое стараться провести его сына. О, Господи! Что мне теперь делать?
Гизела набрала в легкие воздуха.
— Я могу уверить вас, ваше величество, что лорд Куэнби ни на секунду не подверг сомнению мой титул.
— Он не догадался?
Императрица смотрела на Гизелу широко распахнутыми глазами. Гизела покачала головой.
— Нет, мадам. Он был совершенно убежден, что я — это вы. Я уверена.
— В таком случае, возможно, не так все страшно для меня, — сказала императрица. — Я была в полном смятении со вчерашнего вечера, когда за обеденным столом кто-то из гостей упомянул лорда Куэнби и заметил при этом, что он очень молод и красив. Еще говорили о том положении, которое ему скорее всего предложат занять при дворе. Можешь себе представить, что я чувствовала.
— Мне очень жаль, мадам, — сказала Гизела, — но я заверяю вас, лорд Куэнби ни о чем не догадался.
— Если все-таки ты ошибаешься, — произнесла императрица, — то даже трудно вообразить, какой вред он может причинить мне. Английская королева никогда не питала ко мне особого расположения. Она может посчитать, что я оскорбила одного из ее приближенных. И зачем только я позволила принцу Рудольфу и капитану Миддлтону уговорить себя и согласилась на этот невообразимо глупый маскарад! Мне, конечно, не хотелось терять три дня охоты. Но в то же время, такая выходка недостойна меня.
— Уверяю вас, мадам, никто не пострадает, — заверила ее Гизела.
Ей хотелось добавить: кроме нее самой и ее сердца.
Нo она знала, что именно это следует держать в секрете от императрицы. В то же самое время она не могла допустить, чтобы страдала и понапрасну беспокоилась эта прелестная женщина. Как было трудно уговорить, ее поверить, что не стоит беспокоиться ни о каких последствиях и при этом многое утаить. Как могла она признаться, что они с лордом Куэнби расстались врагами и что, она была убеждена, он никогда не захочет увидеть ее снова?
— Раз так, то ты меня успокоила, — тем временем говорила императрица. — А вдруг все-таки он захочет продолжить знакомство? Он не собирался приехать сюда?
— Нет, мадам.
Императрица пристально посмотрела на нее.
— Жаль, мне не узнать, что именно там произошло, — сказала она с легкой улыбкой. — Мне почему-то кажется, что если бы мне выпало провести день и два вечера наедине с приятным молодым человеком, то разговор мог получиться весьма интересным. О чем же вы говорили, маленькая Гизела?
— О лошадях, о многом другом, — ответила Гизела. — У лорда Куэнби великолепные конюшни, мадам.
Императрица вздохнула.
— Ты не слишком словоохотлива. Что он тебе говорил? Он заметил, что ты красива? Попытался ухаживать за тобой?
Гизела почувствовала, как кровь хлынула к ее щекам.
— Я ведь выступала от вашего имени, мадам, поэтому, естественно, он решил, что я красива, — пролепетала она.
— И он сказал тебе об этом? — продолжала допытываться императрица.
— Да.
Из Гизелы приходилось вытягивать каждое слово.
Императрица улыбнулась.
— А что произошло потом? Графиня Фестетич не покидала свою комнату, болела. В доме никого больше не было?
— Никого, — еле выговорила Гизела.
Императрица нахмурилась.
— Странно, очень странно. Наверное, он решил, что, раз он в глубоком трауре по отцу, множество гостей будет неуместно. В то же время у него должны были быть причины пригласить меня одну. Не понимаю. Он дал какие-нибудь объяснения?
— Только то, что хотел поговорить с вами, — сказала Гизела.
Императрица вздохнула.
— Как неразумно я поступила, что послала тебя вместо себя. Мне казалось, что это все равно… Впрочем, не стоит говорить! Дело сделано! Бесполезно теперь жалеть о чем-то. Хотя в своей жизни я довольно часто жалею о , многом. Остается надеяться, что эта история не дойдет до ушей императора. В противном случае он будет шокирован и уязвлен.
— Не думаю, что лорд Куэнби станет вести переписку с императором, — сказала Гизела.
— Надеюсь, ты права, — ответила императрица. — Давай вместе уповать на то, что он позабудет обо мне и не станет рассказывать о моем посещении своим знакомым. А теперь мне только остается попросить тебя, дитя мое, тоже позабыть об этом. Ты обещаешь мне стереть из памяти любые мысли о том, что произошло с тобой за последние два дня?
— Постараюсь, — сказала Гизела. Она взяла протянутую руку императрицы и опустилась на колени рядом с кушеткой. — Я была счастлива служить вам, мадам, — произнесла она. — Для меня это была большая честь. Случилось то, о чем я не смела и мечтать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Да, мадам.
— И какова причина?
Гизела запнулась, но потом, решив, что ей ничего не остается, как сказать правду, пролепетала:
— У лорда Куэнби… был большой друг… Его звали… граф Имре Ханяди.
Внезапно наступила тишина — такая многозначительная, что Гизела, не смея поднять глаз на императрицу, уставилась в пол. Наконец, спустя какое-то время, императрица проговорила совершенно изменившимся голосом:
— Имре! Он знал Имре?
— Да, мадам.
— Так что он сказал об Имре?
— Он хотел знать, где сейчас граф, что с ним произошло.
Снова нависла долгая тишина.
— Имре умер, — в конце концов шепотом произнесла императрица.
Гизела промолчала. Через минуту императрица, как будто позабыв, что рядом кто-то есть, сказала:
— Умер! По крайней мере, я молюсь об этом.
Она взглянула на Гизелу потемневшими от боли глазами.
— Он не может быть жив после стольких лет, и все же иногда ко мне приходит надежда, что бог услышит мои молитвы…
— Нет никакой надежды, мадам? — спросила Гизела, тронутая до глубины души страданием на прекрасном лице.
Императрица глубоко вздохнула и чуть не расплакалась.
— Нет, глупо с моей стороны даже думать об этом.
Он мертв… должен быть мертв… если бы мне только удостовериться…
— А вы не можете разузнать? — спросила Гизела.
— У кого? — Императрица откинула голову. — Кто станет говорить со мной о человеке, который любил меня и которого увезли, заточили в тюрьму и, возможно, пытали из-за этой любви?
— Я не могу понять, — прошептала Гизела.
— И не пытайся, моя маленькая Гизела, — сказала императрица. — Ты слишком молода, слишком наивна, чтобы понять такое. Только когда ты полюбишь сама, ты поймешь, что не дает мне спать по ночам и разрывает мне сердце надвое.
Голос ее дрогнул, но, взяв себя в руки с огромным усилием, она заговорила спокойно:
— Лорд Куэнби заговорил об этом в первый же вечер?
— Да, мадам.
— Почему ты тогда не вернулась на следующий день? Почему ты не приказала немедленно собирать вещи? Он наверняка что-то заподозрил; он должен был догадаться, потому что ты ничего не знала ни об Имре, ни о ком-либо другом. Одно дело попытаться обмануть старика, ослепшего и глухого, который только и хочет, что говорить о прошлом, и совсем другое стараться провести его сына. О, Господи! Что мне теперь делать?
Гизела набрала в легкие воздуха.
— Я могу уверить вас, ваше величество, что лорд Куэнби ни на секунду не подверг сомнению мой титул.
— Он не догадался?
Императрица смотрела на Гизелу широко распахнутыми глазами. Гизела покачала головой.
— Нет, мадам. Он был совершенно убежден, что я — это вы. Я уверена.
— В таком случае, возможно, не так все страшно для меня, — сказала императрица. — Я была в полном смятении со вчерашнего вечера, когда за обеденным столом кто-то из гостей упомянул лорда Куэнби и заметил при этом, что он очень молод и красив. Еще говорили о том положении, которое ему скорее всего предложат занять при дворе. Можешь себе представить, что я чувствовала.
— Мне очень жаль, мадам, — сказала Гизела, — но я заверяю вас, лорд Куэнби ни о чем не догадался.
— Если все-таки ты ошибаешься, — произнесла императрица, — то даже трудно вообразить, какой вред он может причинить мне. Английская королева никогда не питала ко мне особого расположения. Она может посчитать, что я оскорбила одного из ее приближенных. И зачем только я позволила принцу Рудольфу и капитану Миддлтону уговорить себя и согласилась на этот невообразимо глупый маскарад! Мне, конечно, не хотелось терять три дня охоты. Но в то же время, такая выходка недостойна меня.
— Уверяю вас, мадам, никто не пострадает, — заверила ее Гизела.
Ей хотелось добавить: кроме нее самой и ее сердца.
Нo она знала, что именно это следует держать в секрете от императрицы. В то же самое время она не могла допустить, чтобы страдала и понапрасну беспокоилась эта прелестная женщина. Как было трудно уговорить, ее поверить, что не стоит беспокоиться ни о каких последствиях и при этом многое утаить. Как могла она признаться, что они с лордом Куэнби расстались врагами и что, она была убеждена, он никогда не захочет увидеть ее снова?
— Раз так, то ты меня успокоила, — тем временем говорила императрица. — А вдруг все-таки он захочет продолжить знакомство? Он не собирался приехать сюда?
— Нет, мадам.
Императрица пристально посмотрела на нее.
— Жаль, мне не узнать, что именно там произошло, — сказала она с легкой улыбкой. — Мне почему-то кажется, что если бы мне выпало провести день и два вечера наедине с приятным молодым человеком, то разговор мог получиться весьма интересным. О чем же вы говорили, маленькая Гизела?
— О лошадях, о многом другом, — ответила Гизела. — У лорда Куэнби великолепные конюшни, мадам.
Императрица вздохнула.
— Ты не слишком словоохотлива. Что он тебе говорил? Он заметил, что ты красива? Попытался ухаживать за тобой?
Гизела почувствовала, как кровь хлынула к ее щекам.
— Я ведь выступала от вашего имени, мадам, поэтому, естественно, он решил, что я красива, — пролепетала она.
— И он сказал тебе об этом? — продолжала допытываться императрица.
— Да.
Из Гизелы приходилось вытягивать каждое слово.
Императрица улыбнулась.
— А что произошло потом? Графиня Фестетич не покидала свою комнату, болела. В доме никого больше не было?
— Никого, — еле выговорила Гизела.
Императрица нахмурилась.
— Странно, очень странно. Наверное, он решил, что, раз он в глубоком трауре по отцу, множество гостей будет неуместно. В то же время у него должны были быть причины пригласить меня одну. Не понимаю. Он дал какие-нибудь объяснения?
— Только то, что хотел поговорить с вами, — сказала Гизела.
Императрица вздохнула.
— Как неразумно я поступила, что послала тебя вместо себя. Мне казалось, что это все равно… Впрочем, не стоит говорить! Дело сделано! Бесполезно теперь жалеть о чем-то. Хотя в своей жизни я довольно часто жалею о , многом. Остается надеяться, что эта история не дойдет до ушей императора. В противном случае он будет шокирован и уязвлен.
— Не думаю, что лорд Куэнби станет вести переписку с императором, — сказала Гизела.
— Надеюсь, ты права, — ответила императрица. — Давай вместе уповать на то, что он позабудет обо мне и не станет рассказывать о моем посещении своим знакомым. А теперь мне только остается попросить тебя, дитя мое, тоже позабыть об этом. Ты обещаешь мне стереть из памяти любые мысли о том, что произошло с тобой за последние два дня?
— Постараюсь, — сказала Гизела. Она взяла протянутую руку императрицы и опустилась на колени рядом с кушеткой. — Я была счастлива служить вам, мадам, — произнесла она. — Для меня это была большая честь. Случилось то, о чем я не смела и мечтать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56