Накануне «Фудзи» радировал: «Сколько людей сумеете взять на борт?» Видимо, японские полярники готовятся к самому худшему. Ведь если начнётся неожиданное торошение, «Фудзи» может быть затёрт льдами, как когда-то наш славный «Челюскин». С другой стороны, послав такую радиограмму, японцы отдавали себе отчёт в том, что ледовая обстановка может и не позволить «Оби» пробиться сквозь мощное поле и вывести «Фудзи» из ловушки.
Вот почему в рулевой рубке было тихо и тревожно.
К «Оби» у японских полярников вообще было особое отношение. Виктор Алексеевич Ткачёв рассказывал, как тринадцать лет назад «Обь», уже возвращающаяся домой, приняла радиограмму от застрявшего во льдах японского ледокола «Сойя». Повинуясь морскому закону, «Обь» взяла обратный курс и после трудного многодневного похода вызволила «Сойю» из беды. Эта эпопея заложила прочные основы дружбы между полярниками обеих стран и породила у японцев прямо-таки суеверное уважение к «Оби», абсолютную и даже преувеличенную веру в её всемогущество и удачу. Непререкаем был и авторитет Купри, самого опытного антарктического капитана. Японцы верили, что раз сам Купри пришёл к ним на помощь, он сделает всё, что в человеческих силах, и готовы были подчиниться любому его решению. Это мы знали из многочисленных радиограмм, которые в дни подхода к «Фудзи» принимали наши радисты.
За неделю плавания я не раз встречался с капитаном, находил «на огонёк» в его каюту и с удовольствием беседовал с ним на всевозможные темы: морские и сухопутные. Общительный и доброжелательный человек, с превосходным чувством юмора, в котором преобладала ирония, Эдуард Иосифович был интересным собеседником. Импонировала и его внешность: богатырский рост (я уже упоминал о том, что капитан «Оби» был почётным членом Клуба «100»), полное приветливое лицо с большими и неизменно насмешливыми голубовато-серыми глазами. Купри эстонец и, как истый представитель своего народа, неизменно хладнокровен, сдержан и корректен. Во всем его облике чувствуется большая физическая и духовная сила. В этом он напоминал мне Гербовича, и я не раз сожалел о том, что о взаимоотношениях этих двух незаурядных людей знаю только понаслышке. Но мне было приятно услышать, что они уважают друг друга и по человеческим, и по деловым качествам.
В деле я видел капитана впервые. Он и здесь, в этой сложной ситуации, был хладнокровен и невозмутим, уверен в себе, и эта уверенность не могла не передаться окружающим.
Между тем «Обь» уже вгрызлась в ледяное поле. Наталкиваясь на мощную льдину, она отходила назад и с разбегу вползала на неё, раздавливая лёд своим огромным телом. Треск и грохот, доносившиеся снизу, лишь подчёркивали мёртвую тишину, стоявшую в рулевой рубке, тишину, нарушаемую лишь короткими командами. Но с каждой минутой становилось все более ясно, что продвижение придётся прекратить. Я видел, как были напряжены лица Сенько и Ткачёва, старшего помощника капитана Смирнова и его дублёра Утусикова. В этих льдах «Фудзи» потерял лопасти правого винта, но у него остался ещё один, левый. Изменись ледовая обстановка, «Фудзи» ещё сохранит возможность двигаться, хотя и не с прежней скоростью. Но у «Оби» винт один! И если он будет потерян, корабль окажется в полной власти антарктических льдов. Без своего единственного винта «Обь» станет беспомощной, как парусник в штиль, её погубит первый же приличный шторм. Поэтому и были так напряжены лица людей в рулевой рубке.
И капитан остановил корабль. Перед нами лежали сплошные льды толщиною в три-четыре метра. Двигаться дальше — значит проявить слепую, а не мудрую храбрость. Такая храбрость недостойна настоящего моряка.
После коротких переговоров по рации с «Фудзи» вылетел вертолёт. Через несколько минут ярко раскрашенная стрекоза опустилась на лёд метрах в пятидесяти от «Оби», и на борт поднялись японцы, сердечно приветствуемые нашими полярниками.
В каюте капитана началось совещание.
Беседа шла на английском языке. Увы, на самые полезные вещи, как известно, у нас никогда нет времени. Поорать на футболе, проглотить пустой детектив и с утра до вечера «забивать козла» — на это мы выкроим свободную минутку, а вот изучить язык нам всегда некогда, всегда найдётся тысяча объективнейших причин, которые никак не позволяют нам хотя бы полчасика в день попрактиковаться в английском. Я двести пятьдесят раз давал себе торжественные обещания завтра же заняться языком. Я злился и выходил из себя, когда мои клятвы и заверения жена и сын встречали ухмылками, такое недоверие меня оскорбляло. Наутро, торжествующе взглянув на скептиков, я садился за стол и начинал читать со словарём английскую книжку, преисполняясь чудовищным самоуважением. Читал долго, минут десять. Потом наступало удивительное явление: мои веки смежались. Да, сколько бы я ни проспал ночью, меня неудержимо клонило в сон, стоило мне сесть за английский. И по этой вполне уважительной причине я вынужден был откладывать дальнейшую работу на завтра. Знакомый врач, которому я рассказал об этой странной особенности моей психики, с интересом выслушал меня и посоветовал временно отложить изучение языка. Я так и поступил. К сожалению, врач переехал в другой город, забыв уточнить, когда именно я могу возобновить свои попытки. И эта нелепая случайность привела к тому, что отныне я к английскому не прикасался — слишком велик для меня авторитет медицины.
Поэтому из беседы, которая велась в каюте капитана, я не понял почти ничего. «Иес» и «ол райт» я разобрал и тут же перевёл, но общий смысл беседы от меня ускользнул. И я тут же дал себе честное слово по возвращении домой немедленно связаться с тем самым врачом, добиться от него отмены всех ограничений и в совершенстве изучить язык Вильяма Шекспира и Бернарда Шоу.
Однако возвращаюсь на место действия.
Начальник Десятой японской антарктической экспедиции доктор Кусуноки пришёл на «Обь» как старый знакомый. Он в 1957 году был на «Сойе», когда наш дизельэлектроход освобождал её из ледового капкана, и лично знает многих советских полярников. Кусуноки и Ткачёв, участники той эпопеи, вспоминали её подробности, японец непринуждённо шутил, улыбался — словом, великолепно владел собой.
Врезалось в мою память лицо Исобе, капитана «Фудзи»: оно превратилось в неподвижную трагическую маску. Я ещё никогда не видел человека, во внешнем спокойствии которого скрывалось бы столько отчаяния. Видимо, капитан до последнего момента тешил себя надеждой, что «Обь» с ходу пробьётся к «Фудзи», хотя в глубине души, наверное, не совсем в это верил. Теперь он молча слушал своего коллегу, изредка кивал и непрерывно курил. Маленького роста, очень худой, с глазами, полными тяжёлого раздумья, Исобе вызывал у всех присутствующих глубокое сочувствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110