Все это доказывает, насколько он впитал цивилизацию за годы, проведенные заложником в Риме.
Полдела было сделано одним этим жестом, уважение к Гундобаду лишь возросло, потому что он, еретик, был столь почтителен. Да и другая половина была, наверное, тоже сделана. Нетрудно догадаться, что божество Случай на этой встрече отсутствовало. Зато радушный прием, почтительность и даже результат встречи были тайно выкованы в бесчисленных письмах разной степени прозрачности и на множестве переговоров посланцев Манлия и представителей короля.
Пожалуй, собравшиеся в то ясное утро толпы видели всего лишь спектакль. Сама встреча должна была произойти еще накануне, но ее отложили — якобы из-за легкого недомогания Манлия, но на самом деле потому, что день выдался пасмурный и хмурый — дурное предзнаменование для суеверных, а с более практичной точки зрения — слишком угрюмая обстановка, не способствующая оптимизму. А вот чистое небо, теплые солнечные лучи, благословлявшие состоявшуюся встречу, были, напротив, добрым предзнаменованием, новым утром грядущего мира, зарей безмятежности после бурь и угроз слишком уж недавнего прошлого.
Затем король и Манлий вошли в базилику, кое-как перестроенную под королевский дворец (выбор определила ее прочная крыша), где удалились в задние покои (некогда судебные помещения) для беседы с глазу на глаз. И снова символ: Манлий был принят как равный, а не как проситель; рукописи и книги, статуэтки и святые реликвии, какие он преподнес королю, были знаком уважения к справедливому и просвещенному правителю, а не попыткой задобрить необузданного варвара. И снова обдуманные мелочи были замечены и одобрены. Дипломатия свое уже сделала; битва Манлия за сердца и умы своей паствы сулила победу. Манлий даже позволил себе толику уверенности в исходе: желаемое было почти у него в руках. Не Феликс, а он сотворит войско, которое двинется к Клермону и воспрепятствует планам Эйриха.
Юлии о встрече с Бернаром он рассказал в следующее же свое паломничество в летний домик под Роэ, и они обсудили его предложение.
— Собственно говоря, я вполне готова заняться несложными подделками, — сказала она. — А если он сумеет вывезти меня из страны, тем лучше.
— Ты готова уехать?
— Пожалуй, да. Хотя, боюсь, это может привлечь внимание ко мне. Тебя как будто что-то тревожит?
— Это дополнительный риск, — сказал он просто. — Вот и все.
— Ну, от меня так будет хоть какая-то польза. А вдобавок я получу возможность уехать в по-настоящему безопасное место. Этим не стоит пренебрегать. Он сдержит свое слово?
Жюльен задумался.
— Насколько я знаю, он свое слово держит. С другой стороны, я твердо знаю, что никогда не полагался на него в чем-то важном. А это важно.
— Нет, я бы попробовала. Есть времена, когда просто выживать еще мало.
— Есть времена, когда выжить уже великий подвиг.
— Итак, два разных взгляда на жизнь! — заметила она с иронией. — Но я в любом случае попробую. Разумеется, все зависит от того, чего он хочет. Как нам с ним связаться?
— По-видимому, через почтальона в Карпентрасе. Боюсь, его всегда тянуло на мелодраму. Таким способом я должен сообщить ему о согласии Марселя поговорить с ним. Если, конечно, такое когда-нибудь случится.
— И это будет твоим вкладом, так? Посредничество?
Он кивнул.
— По необходимости. Если этих двоих не свести, они, или, точнее, те, кого они представляют, рано или поздно схватятся друг с другом. Полиция Марселя против людей Бернара. Немцы уйдут, и начнется гражданская война. Бернару нужен Марсель, чтобы противостоять коммунистам, а Марселю нужен Бернар.
— Для чего?
— Чтобы его не расстреляли.
А потом он снова сел на велосипед и поехал в Карпентрас, где оставил сообщение: Юлия подготовит пластины и работу сделает, от Бернара требуется предоставить фамилии и фотографии, а также найти способ переправить ее через границу в Швейцарию или Испанию. Затем он отправился поговорить с prefet.
Марсель только отмахнулся.
— Сопротивление? — презрительно сказал он. — Что я о них думаю? Да кто они, собственно, такие? Коммунисты? Голлисты? Даже монархисты, насколько я понимаю. И их ряды что ни день пополняются оппортунистами, готовыми рисковать жизнью других людей, лишь бы потом, когда другие выиграют за них войну, строить из себя героев. Они пекутся о Франции и готовы во имя нее приносить в жертву французов. Но я их больше не преследую, если тебя это интересует. Немцы нас оккупировали, пусть они этим и занимаются. С радостью им это предоставляю. Почему ты спрашиваешь?
— Я подумал, может, тебе стоит с ними поговорить?
— Поговорить с ними? С шайкой преступников? Ты шутишь, наверное?
— Когда-нибудь это может оказаться полезным.
— Когда-нибудь, может быть. Я политик, а не перебежчик, Жюльен.
— Нет, ты администратор. И твоя обязанность — заботиться о том, чтобы правительство работало. Вот что ты мне сказал в сороковом. И сегодня у тебя, уж конечно, та же задача.
— Почему ты завел этот разговор, Жюльен?
Жюльен поколебался.
— Потому что меня просили кое-что тебе сказать. Когда захочешь поговорить или связаться с ними, есть люди, которые тебя выслушают.
Марсель пристально на него посмотрел.
— Знаешь, я мог бы тебя арестовать только за одни эти слова.
— Знаю. Но это было бы бесполезно. Я не участвую в Сопротивлении, Марсель. Ты достаточно хорошо меня знаешь. Мое мнение об этих людях не слишком отличается от твоего. Но мне поручили передать тебе это безо всякой моей инициативы, и я обещал. Теперь я это сделал. А если захочешь ответить, дай мне знать, и я выполню и это обещание. Во имя дружбы.
— Во имя дружбы… — задумчиво повторил Марсель. — Понимаю. Но чей ты друг, Жюльен?
Жюльен пожал плечами.
— Это все, что я сделаю. Я своей помощи не предлагал, но можешь мне доверять.
— Понятно.
Марсель заговорил о другом, и больше они к этому не возвращались. Во всяком случае, в таких выражениях.
Во многом задача Манлия была проста, единственная сложность заключалась в цене. Он хотел, чтобы Гундобад вошел в Прованс. Гупдобада это более чем устраивало, но на определенных условиях. Цена оказалась высокой, даже выше, чем мог вообразить Манлий: он полагал, что король потребует себе всех прав, титулов и доходов римского прокуратора. Это хотя бы формально сохранило бы главенство Рима и обеспечило бы Манлию достаточно пространства для маневра, чтобы склонить к согласию крупных землевладельцев. В конце-то концов они получат твердую руку, способную прекратить постоянный отток населения, способную — с любой требуемой жестокостью — предотвращать вторжения безземельных.
Разумеется, аннексию требовалось замаскировать, представить чем-то совсем иным и бургундскому двору, и свите Манлия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Полдела было сделано одним этим жестом, уважение к Гундобаду лишь возросло, потому что он, еретик, был столь почтителен. Да и другая половина была, наверное, тоже сделана. Нетрудно догадаться, что божество Случай на этой встрече отсутствовало. Зато радушный прием, почтительность и даже результат встречи были тайно выкованы в бесчисленных письмах разной степени прозрачности и на множестве переговоров посланцев Манлия и представителей короля.
Пожалуй, собравшиеся в то ясное утро толпы видели всего лишь спектакль. Сама встреча должна была произойти еще накануне, но ее отложили — якобы из-за легкого недомогания Манлия, но на самом деле потому, что день выдался пасмурный и хмурый — дурное предзнаменование для суеверных, а с более практичной точки зрения — слишком угрюмая обстановка, не способствующая оптимизму. А вот чистое небо, теплые солнечные лучи, благословлявшие состоявшуюся встречу, были, напротив, добрым предзнаменованием, новым утром грядущего мира, зарей безмятежности после бурь и угроз слишком уж недавнего прошлого.
Затем король и Манлий вошли в базилику, кое-как перестроенную под королевский дворец (выбор определила ее прочная крыша), где удалились в задние покои (некогда судебные помещения) для беседы с глазу на глаз. И снова символ: Манлий был принят как равный, а не как проситель; рукописи и книги, статуэтки и святые реликвии, какие он преподнес королю, были знаком уважения к справедливому и просвещенному правителю, а не попыткой задобрить необузданного варвара. И снова обдуманные мелочи были замечены и одобрены. Дипломатия свое уже сделала; битва Манлия за сердца и умы своей паствы сулила победу. Манлий даже позволил себе толику уверенности в исходе: желаемое было почти у него в руках. Не Феликс, а он сотворит войско, которое двинется к Клермону и воспрепятствует планам Эйриха.
Юлии о встрече с Бернаром он рассказал в следующее же свое паломничество в летний домик под Роэ, и они обсудили его предложение.
— Собственно говоря, я вполне готова заняться несложными подделками, — сказала она. — А если он сумеет вывезти меня из страны, тем лучше.
— Ты готова уехать?
— Пожалуй, да. Хотя, боюсь, это может привлечь внимание ко мне. Тебя как будто что-то тревожит?
— Это дополнительный риск, — сказал он просто. — Вот и все.
— Ну, от меня так будет хоть какая-то польза. А вдобавок я получу возможность уехать в по-настоящему безопасное место. Этим не стоит пренебрегать. Он сдержит свое слово?
Жюльен задумался.
— Насколько я знаю, он свое слово держит. С другой стороны, я твердо знаю, что никогда не полагался на него в чем-то важном. А это важно.
— Нет, я бы попробовала. Есть времена, когда просто выживать еще мало.
— Есть времена, когда выжить уже великий подвиг.
— Итак, два разных взгляда на жизнь! — заметила она с иронией. — Но я в любом случае попробую. Разумеется, все зависит от того, чего он хочет. Как нам с ним связаться?
— По-видимому, через почтальона в Карпентрасе. Боюсь, его всегда тянуло на мелодраму. Таким способом я должен сообщить ему о согласии Марселя поговорить с ним. Если, конечно, такое когда-нибудь случится.
— И это будет твоим вкладом, так? Посредничество?
Он кивнул.
— По необходимости. Если этих двоих не свести, они, или, точнее, те, кого они представляют, рано или поздно схватятся друг с другом. Полиция Марселя против людей Бернара. Немцы уйдут, и начнется гражданская война. Бернару нужен Марсель, чтобы противостоять коммунистам, а Марселю нужен Бернар.
— Для чего?
— Чтобы его не расстреляли.
А потом он снова сел на велосипед и поехал в Карпентрас, где оставил сообщение: Юлия подготовит пластины и работу сделает, от Бернара требуется предоставить фамилии и фотографии, а также найти способ переправить ее через границу в Швейцарию или Испанию. Затем он отправился поговорить с prefet.
Марсель только отмахнулся.
— Сопротивление? — презрительно сказал он. — Что я о них думаю? Да кто они, собственно, такие? Коммунисты? Голлисты? Даже монархисты, насколько я понимаю. И их ряды что ни день пополняются оппортунистами, готовыми рисковать жизнью других людей, лишь бы потом, когда другие выиграют за них войну, строить из себя героев. Они пекутся о Франции и готовы во имя нее приносить в жертву французов. Но я их больше не преследую, если тебя это интересует. Немцы нас оккупировали, пусть они этим и занимаются. С радостью им это предоставляю. Почему ты спрашиваешь?
— Я подумал, может, тебе стоит с ними поговорить?
— Поговорить с ними? С шайкой преступников? Ты шутишь, наверное?
— Когда-нибудь это может оказаться полезным.
— Когда-нибудь, может быть. Я политик, а не перебежчик, Жюльен.
— Нет, ты администратор. И твоя обязанность — заботиться о том, чтобы правительство работало. Вот что ты мне сказал в сороковом. И сегодня у тебя, уж конечно, та же задача.
— Почему ты завел этот разговор, Жюльен?
Жюльен поколебался.
— Потому что меня просили кое-что тебе сказать. Когда захочешь поговорить или связаться с ними, есть люди, которые тебя выслушают.
Марсель пристально на него посмотрел.
— Знаешь, я мог бы тебя арестовать только за одни эти слова.
— Знаю. Но это было бы бесполезно. Я не участвую в Сопротивлении, Марсель. Ты достаточно хорошо меня знаешь. Мое мнение об этих людях не слишком отличается от твоего. Но мне поручили передать тебе это безо всякой моей инициативы, и я обещал. Теперь я это сделал. А если захочешь ответить, дай мне знать, и я выполню и это обещание. Во имя дружбы.
— Во имя дружбы… — задумчиво повторил Марсель. — Понимаю. Но чей ты друг, Жюльен?
Жюльен пожал плечами.
— Это все, что я сделаю. Я своей помощи не предлагал, но можешь мне доверять.
— Понятно.
Марсель заговорил о другом, и больше они к этому не возвращались. Во всяком случае, в таких выражениях.
Во многом задача Манлия была проста, единственная сложность заключалась в цене. Он хотел, чтобы Гундобад вошел в Прованс. Гупдобада это более чем устраивало, но на определенных условиях. Цена оказалась высокой, даже выше, чем мог вообразить Манлий: он полагал, что король потребует себе всех прав, титулов и доходов римского прокуратора. Это хотя бы формально сохранило бы главенство Рима и обеспечило бы Манлию достаточно пространства для маневра, чтобы склонить к согласию крупных землевладельцев. В конце-то концов они получат твердую руку, способную прекратить постоянный отток населения, способную — с любой требуемой жестокостью — предотвращать вторжения безземельных.
Разумеется, аннексию требовалось замаскировать, представить чем-то совсем иным и бургундскому двору, и свите Манлия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124